возраста должно бы хватить здравого смысла не браться объезжать
молодую дикую лошадь.
-- Не такой уж он и старый, судя по виду, -- заметил я.
-- В следующем году я отмечу свое пятидесятилетие, --
ответил док Блейн. -- Так вот, я знаю его всю свою сознательную
жизнь и могу точно тебе сказать: к моменту нашего знакомства
ему было никак не меньше, чем мне сегодня. Внешность может быть
очень обманчива.
Жилище старого Гарфилда было настоящим пережитком старины.
Доски приземистого, вросшего в землю домишка отродясь не знали
покраски. Ограда фруктового сада и загоны для животных были
сработаны из железнодорожных рельсов.
Старый Джим лежал на своей грубо сколоченной кровати, под
суровым но умелым и эффективным присмотром человека, которого
док Блейн нанял вопреки протестам старика. Едва взглянув на
него, я снова поразился его удивительной, но тем не менее
очевидной жизнеспособности. Годы согнули тело, но не иссушили
его, все еще упруги и эластичны были мышцы, прикрывающие старые
кости. Достаточно было посмотреть в лицо этого человека, со
стоическим спокойствием терпящего боль, чтобы понять, сколько в
нем таится жизненной силы.
-- У него бред, -- сказал Джо Брэкстон с присущей ему
флегматичностью.
-- Первый белый в этих местах, -- пробормотал старый Джим
вполне отчетливо. -- Никогда раньше в холмах не ступала нога
белого человека. Стал старым. Хотел осесть. Перестать
бродяжничать, вот чего я хотел. Поселиться здесь. Чудесный был
край, пока его не заполнили переселенцы и скваттеры. Видел бы
Ивэн Кэмерон эти места. Мексикашки застрелили его. Будь они
прокляты!
Док Блейн покачал головой:
-- У него все внутри переломано. Не пережить старику этого
дня.
Гарфилд неожиданно поднял голову и поглядел на нас
абсолютно чистым, незамутненным взором:
-- Ошибаешься, док, -- просипел он с натугой, дыхание с
хрипом выходило из его горла. Я выживу. Что сломанные кости и
перекрученные кишки? -- Чепуха! Тут все решает сердце. Доколе
качает этот насос, человек не умрет. А мое сердце... Послушай!
Почувствуй, как оно бьется!
Скривившись от боли, он ощупью нашел запястье доктора,
потянул к себе и прижал его руку к своей груди, пристально
глядя в лицо дока Блейна с жадным ожиданием.
-- Исправен моторчик, разве нет? -- выдохнул он. -- И
мощный, как бензиновый двигатель!
Блейн подозвал меня:
-- Приложи-ка руку, -- сказал он, пристраивая мою ладонь
на обнаженную грудь старика, -- весьма замечательная сердечная
деятельность...
В свете масляной лампы я заметил огромный белесый шрам,
который могло бы оставить копье с кремневым наконечником. Я
положил руку прямо поверх шрама и с губ моих сорвалось
невольное восклицание. Под моей ладонью пульсировало сердце
старого Джима Гарфилда, но его биение настолько отличалось от
работы любого другого сердца, которое мне доводилось слушать...
Мощь его поражала, -- ребра старика все вибрировали в
постоянном ритме. Это больше напоминало деятельность отлаженной
динамо-машины, нежели человеческого органа. У меня возникло
ощущение, будто рвущаяся из его груди удивительная сила влилась
в мою руку, поднялась вверх по ней и заставила мое собственное
сердце мощно забухать в унисон с этим непостижимым живым
мотором.
-- Я не могу умереть, -- с трудом выговорил Джим, -- я
буду жить так долго, как сердце в моей груди. Только пулей в
голову можно убить меня. И даже тогда я не буду в полном смысле
мертв, ведь сердце мое будет продолжать биться. Оно, впрочем, и
не мое, а принадлежит Человеку-Призраку, липанскому вождю. То
было сердце бога, которому поклонялись липаны до того, как
команчи вытеснили их с родных холмов.
-- Я познакомился с Призраком еще на Рио-Гранде, где
побывал вместе с Ивэном Кэмероном. Как-то раз я спас его жизнь
от мексиканцев. Он протянул между нами нить вампума духов, и
отныне один из нас мог видеть или чувствовать, когда другой
нуждался в помощи. И он пришел, узнав, что я попал в переделку,
тогда, когда заработал этот шрам. Я, почитай, был мертв, как
полено. Копье рассекло мое сердце пополам, как нож мясника --
кусок говядины.
-- Всю ночь Призрак колдовал, призывая мой дух обратно из
страны теней. Я даже немного помню этот полет: было темно,
потом тьму сменил сероватый сумрак; я плыл сквозь серые туманы
и слышал вой и причитания мертвецов позади во мгле. И
вождь-таки вытащил меня оттуда.
-- Он извлек из моей груди то, что осталось от моего
смертного сердца и вставил на его место сердце божества. Оно
все еще принадлежит ему, и когда я окончу свой путь, он
вернется за ним. Это новое сердце дало мне силу и неуязвимость,
года обходили меня стороной. И что мне до того, что некоторые
болваны здесь зовут меня старым брехлом? Я знаю то, что я знаю.
Но слушай...
Словно когти зверя, его пальцы молниеносно стиснули
запястье доктора Блейна. Из-под косматых бровей сверкнули
глаза, бесконечно старые и одновременно удивительно молодые, на
мгновение старик напомнил мне орла, спикировавшего на добычу.
-- Если вдруг, по несчастной случайности, сейчас или
когда-нибудь позднее я все-таки умру, пообещай мне: ты вскроешь
мне грудь и вынешь сердце, что одолжил мне давным давно
Человек-Призрак! Оно принадлежит ему. Пока оно бьется в моей
груди, дух будет привязан к телу, даже если голова моя лопнет,
как раздавленное яйцо! Живой дух в гниющем теле! Обещай мне!
-- Хорошо, хорошо, обещаю, -- с готовностью согласился док
Блейн, потворствуя старику, и старый Джим Гарфилд откинулся
назад со свистящим вздохом облегчения.
Он не умер ни той ночью, ни следующей, ни спустя еще одну.
Я хорошо запомнил следующий день, потому что в этот день у меня
вышла стычка с Джеком Кирби.
Люди скорее готовы поддерживать хорошие отношения с
задирами, нежели заниматься кровопролитьем. И оттого, что никто
не взял на себя труд пристрелить его, Кирби возомнил, что вся
округа его боится.
Он приобрел бычка у моего отца, и когда отец пришел к нему
за платой, имел наглость заявить, что отдал деньги мне -- это
была чистейшая ложь! Я отправился разыскивать Кирби и обнаружил
его в компании собутыльников, хвастающего своим ухарством и
расписывающего толпе, как он вздует меня и заставит сказать,
что я получил от него деньги и самолично опустил в свой карман.
От услышанного кровь ударила мне в голову и я бросился на него,
размахивая своей скотоводческой винтовкой. Я бил его по
физиономии и бокам, по шее, по животу и груди; и жизнь его
спасло только то, что окружающие оттащили меня.
Потом были предварительные слушания, меня обвинили в
неправомерном нападении и нанесении телесных повреждений, но
вынесение решения суда было отложено на неопределенный срок. На
Кирби, как и положено заправскому драчуну, все заживало как на
собаке и скоро до меня уже дошли слухи, что он собирается
мстить. Еще бы, -- ублюдок был патологически тщеславен, а я так
повредил его репутации "крутого парня"...
И пока поправлялся Джек Кирби, старик Гарфилд поправлялся
тоже, к вящему изумлению окружающих и дока Блейна в
особенности.
Я хорошо помню тот вечер, когда док Блейн снова взял меня
с собой на ферму старого Джима Гарфилда. Я только устроился
поудобней в забегаловке Ловкача Корлана, пытаясь заставить себя
выпить те помои, которые он почему-то именовал пивом, когда
вошел док и принялся уговаривать меня поехать с ним.
Мы ехали по продуваемой всеми ветрами разбитой дороге в
машине дока и я спросил:
-- Почему вы так настаивали, чтобы я отправился с вами, и
именно сегодня? Ведь эта поездка не связана с выполнением ваших
профессиональных обязанностей, не так ли?
-- Нет, -- ответил он честно. -- Джима оказалось не так-то
просто укокошить. Он уже вполне оправился от повреждений,
которых с лихвой хватило бы, чтобы убить быка. Сказать тебе по
правде, дело в том, что Джек Кирби разгуливает по Лост Ноб,
твердя, что пристрелит тебя, как только увидит.
-- Боже правый, вот так здорово! -- воскликнул я, порядком
разозлившись. -- Теперь каждый болван будет думать, что я
смылся из города из страха перед ним. Поворачивайте и везите
меня назад, черт побери!
-- Будь благоразумен, -- призвал док. -- Все знают, что ты
не боишься Кирби; ты низверг его с пьедестала, вот он и
бесится. Но ты сейчас не в том положении, чтобы снова попадать
в неприятности с ним, -- судебный процесс только закончился...
Я рассмеялся и сказал:
-- Что ж, если он так уж упорно меня ищет, то найдет у
старого Гарфилда так же легко, как и в городе, ведь Ловкач
Корлан слышал, как вы сказали, куда мы едем. А Ловкач меня
терпеть не может с тех самых пор, как я обставил его на скачках
прошлой осенью.
-- Об этом я как-то не подумал, -- озабоченно сказал док.
-- Да черт с ним, забудьте, -- посоветовал я. -- У Кирби
кишка тонка на что-нибудь кроме болтовни.
Но я ошибался: затронуть тщеславие хвастуна и задиры --
все равно что ранить его в самое чувствительное место.
Когда мы добрались до фермы, кровать Джима пустовала, а
сам он сидел в комнате, прилегающей к крыльцу и являющейся
одновременно гостиной и спальней, посасывая трубку и пытался
читать газету в тусклом свете масляной лампы. Все окна и двери
были распахнуты настежь для прохлады и около лампы вилась и
жужжала мошкара, но старика это не беспокоило.
Мы присели и первым делом обсудили погоду, -- и это не
было, как могло показаться на первый взгляд, пустопорожней
болтовней, в стране, где жизнь и благополучие людей зависят от
солнца, дождя да того, смилостивятся ли над ними ветры и
засуха. Разговор плавно перетек в другое русло, а еще некоторое
время спустя док Блейн напрямую заговорил о том, что давно его
грызло:
-- Джим, -- осторожно начал он, -- той ночью, когда я
совсем было решил, что ты помираешь... ты тогда говорил много
всякого о своем сердце, об индейце, который тебе его "одолжил".
Я вот что хотел узнать: какая часть из сказанного тобой была
бредом?
-- Ничего, док, -- сказал Гарфилд, глубоко затягиваясь. --
Все -- чистейшая правда. Человек-Призрак, липанский жрец Богов
Ночи, заменил мое мертвое, разрубленное сердце на другое,
принадлежащее одному из тех, кому он поклоняется. Я сам не
оченьто представляю, что это за существо такое -- нечто
бессмертное из глубины веков, так он сказал, старый вождь --
но, будучи богом, оно могло некоторое время обойтись без
сердца. А когда я умру, -- это может произойти только, если
разнести мне башку в пух и прах, -- сердце должно быть
возвращено его владельцу.
-- Ты хочешь сказать, что совершенно серьезно предлагал
вырезать сердце у тебя из груди? -- потрясенно спросил док
Блейн.
-- Это необходимо сделать, -- ответил старый Гарфилд: --
Так сказал Человек-Призрак. Живая сущность в мертвом теле --
что может быть противоестественнее?
-- Да что за дьявол этот Призрак?
-- Я уже говорил тебе: колдун и знахарь племени липан,
владевшего этой страной до прихода команчей, которые вытеснили
его за РиоГранде. Я был с ним дружен. Думаю, он единственный из
липан, оставшийся в живых.
-- В живых? До сих пор?
-- Я не знаю, -- признался старик. -- Не знаю, жив он или
мертв. Не знаю, жив ли он был, когда явился ко мне после той
заварушки на Саранчовой, или даже тогда, когда мы впервые
встретились в южных краях. Я имею в виду, живой в том смысле,
как мы понимаем жизнь.
-- Что за галиматья?! -- воскликнул док, совершенно сбитый
