с толку, а я почувствовал, как волосы зашевелились у меня на
голове. Снаружи было безветренно и неестественно тихо, в черном
небе подмигивали звезды, недвижимыми темными тенями замерли
дубовые рощи. Лампа отбрасывала на стену гротескную тень
старого Гарфилда. Глядя на нее, казалось, что обладатель тени
начисто лишен человеческого облика, да и слова его были сродни
тем, что можно услышать в кошмарном сне.
-- Я знаю: тебе не понять, -- сказал Джим. -- Я и сам не
понимаю, а просто чувствую и знаю, что это так, но не имею слов
для объяснения. Липаны были ближайшими родственниками апачей, а
к тем немало тайных знаний перешло от индейцев пуэбло.
ЧеловекПризрак БЫЛ, -- вот и все, что я хочу сказать, -- уж не
знаю, живой или мертвый, но он БЫЛ. И более того, он ЕСТЬ.
-- Интересно, кто из нас спятил: ты или я? -- вставил док
Блейн.
-- Ну что ж, -- сказал старый Джим, -- тогда скажу тебе
еще больше: Призрак знавал Коронадо.
-- Так и есть, -- чокнулся, -- пробормотал док Блейн.
Вдруг он вздернул голову: Что это?
-- Лошадь свернула с дороги и остановилась, судя по
звукам, -- сказал я.
И, как дурак, подошел к двери и выглянул наружу.
Представляю, как четко вырисовывалась моя фигура в свете
горящей позади лампы! В сгустке теней, где, я знал,
остановилась лошадь с седоком, сверкнуло и раздался крик дока:
"Осторожно!" -- бросившись к двери, он сшиб меня с ног и мы
покатились по полу. В это же мгновение я услышал треск
ружейного выстрела... Старый Гарфилд как-то странно хрюкнул и
тяжело осел на пол.
-- Джек Кирби! -- пронзительно крикнул док Блейн. -- Он
убил Джима!
Я вскочил, слыша перестук копыт разворачиваемой лошади,
сдернул со стены ружье старого Джима, без долгих раздумий
выскочил на обветшалое крыльцо и разрядил оба ствола в размытые
очертания движущейся цели на фоне звездного неба. Заряд был
слишком легким, чтобы убить кого бы то ни было на таком
расстоянии, но даже этот, опасный лишь для малой пичуги,
выстрел ужалил коня -- тот взбесился и понес, поднявшись на
дыбы и крутанувшись на месте, через изгородь из рельсов прямо
во фруктовый сад не разбирая дороги. Толстый сук персикового
дерева вышиб всадника из седла, он рухнул на землю и замер без
движения. Я помчался туда и склонился над ним. Это и в самом
деле оказался Джек Кирби, и шея его была сломана, как гнилая
ветка.
Я оставил его валяться и побежал обратно к дому. Док Блейн
уложил старого Гарфилда на скамью, которую затащил с крыльца, и
лицо его было белее, чем я когда-либо видел. Старый Джим
представлял собой жуткое зрелище: он был застрелен устаревшим
патроном "45-70" и с такого расстояния тяжелая пуля буквально
снесла ему полчерепа. Лицо и тело были забрызганы каплями крови
и мозгов. Он располагался прямо за моей спиной, несчастный
старый чертяка, и принял на себя свинец, предназначавшийся мне.
Дока Блейна трясло, как будто он был новичком в такого
рода делах.
-- Можешь ли ты утверждать, что он мертв? -- спросил он.
-- Вам виднее, -- отозвался я. -- Но даже самый полный
осел сказал бы, что перед нами труп.
-- Он ДОЛЖЕН БЫТЬ трупом, -- голос дока был неестественно
напряжен. -- Уже явно наступила Rigor Mortis. Но послушай его
сердце!
Я повиновался и невольно вскрикнул. Тело уже остыло и было
каким-то влажным на ощупь, но в мертвой груди все так же
равномерно бухало таинственное это сердце, словно динамо-машина
в заброшенном доме. Кровь больше не текла по венам, а сердце
все билось и билось, и билось, как будто отстукивая пульс
Вечности.
-- Живая сущность в мертвом теле, -- прошептал док Блейн,
повторяя слова убитого; лицо его покрылось холодным потом: Что
может быть противнее природе? Знаешь, я собираюсь сдержать
обещание, которое дал ему. Возьму на себя такую
ответственность, -- все это слишком чудовищно, чтобы просто
проигнорировать.
Нашими хирургическими инструментами были нож для разделки
мяса и слесарная ножовка. Звезды с небес взирали безмятежно на
густые тени дубрав и на мертвеца, лежащего в саду. А внутри
старинного дома, в неярком свете масляной лампы двигались
причудливые тени, дрожа и кривляясь, и прячась по углам; тускло
поблескивала кровь на полу и скамье, где покоилась залитая
красным фигура. Единственными звуками в ночи были скрежет пилы
по кости да уханье невидимой во тьме совы.
Док Блейн просунул окровавленную руку в сделанный им
разрез и извлек наружу красный пульсирующий объект, попавший в
полосу света от лампы. Он с криком отпрянул, вещь выскользнула
из его пальцев и шлепнулась на стол. Я тоже невольно вскрикнул,
ибо Оно упало не с мягким чавкающим шлепком, какой издает
брошенный кусок мяса, но с глухим инфернальным стуком ударилось
о двухдюймовые доски. Движимый необъяснимым побуждением, я
наклонился и осторожно поднял сердце старого Гарфилда. Ощущение
было как от чего-то хрупкого, неподатливого, вроде стали или
камня, но более округлого и эластичного, чем они. По размерам и
форме это была копия человеческого сердца, только несколько
более плавных очертаний. Красно-розовая поверхность блестела в
свете лампы почище любого рубина. Оно продолжало биться, мощно
вибрировать в моей ладони, гоня вверх по руке волны энергии и
заставляя мое собственное сердце стучать в унисон. Это была
какаято космическая сила, выходящая за пределы моего понимания
и заключенная в объекте, внешне напоминающем человеческое
сердце.
Меня даже посетила мысль, что это -- своеобразное динамо
жизни, куда более близкое к бессмертию, чем подверженное
разрушению человеческое тело, овеществление вселенского
секрета, более удивительного, чем мифический фонтан,
разыскиваемый Понсом Де Леоном. На душу мою снизошло внеземное
озарение и я вдруг страстно пожелал, чтобы Это стучал и билось
в моей собственной груди, на месте ничтожного сердчишки из
мускулов и тканей.
Тут док Блейн что-то невнятно вскрикнул, я очнулся от
своих грез и обернулся.
Шум от его появления был не больше, чем шорох ночного
ветра в кукурузных стеблях. Еще секунду назад в дверях было
пусто, а теперь там стоял он, высокий, смуглый,
непроницаемо-таинственный -- индейский воин преклонных лет, в
боевых раскраске и головном уборе, в набедренной повязке и
мокасинах. Его темные глаза горели, словно огни, сверкающие в
глубине бездонных черных озер. Он безмолвно протянул руку и я
вложил в нее сердце Джима Гарфилда. Он без единого слова
повернулся и двинулся в ночь. Но когда лишь мгновение спустя мы
с доком Блейном, оправившись от потрясения, выбежали во двор,
там не осталось ни единого следа человеческого присутствия. Он
исчез как ночной призрак и только что-то похожее на большую
сову промелькнуло в полоске света, летя в направлении встающей
над холмами луны.
ЧЕРНАЯ ГОНЧАЯ СМЕРТИ
1. Убийца во мраке
Египетская тьма! Эта фраза чересчур красноречива для
ощущения полного покоя, поскольку подразумевает не только
кромешную темень, но и населяющие ее невидимые существа из тех,
что снуют во мраке, избегая солнечного света и хищно бродят
где-то за пределами обыденной жизни.
Такого рода мысли проносились в моей голове однажды ночью,
когда я наощупь пробирался по узкой тропе, петляющей в глуши
соснового леса. Эти мысли, скорее всего, сопутствуют любому
человеку, осмелившемуся вторгнуться ночью в ту глухую часть
орошаемой реками лесистой территории, которую чернокожие по
некой загадочной расовой причине называют "Египтом".
Можно сказать, что по эту сторону лишенной света адской
бездны нет тьмы кромешнее абсолютного мрака сосновых лесов.
Казалось, еле угадываемая тропа петляет меж осязаемых "стен"
эбенового дерева. Моему торопливому, по мере сил, продвижению
по тропе помогало чутье обитателя сосновых лесов, но к спешке
примешивалась крайняя осторожность, а мой слух приобрел почти
невероятную чуткость. Подобная осмотрительность возникла во мне
отнюдь не благодаря жутким размышлениям, навеянным темнотой и
тишиной. Для осторожности у меня была веская материальная
причина. Пусть по земным дебрям бродят привидения с зияющими
окровавленными глотками и людоедским голодом, как уверяют
негры, но я опасался вовсе не привидений. Я прислушивался к
треску веточни под огромной плоской стопой, к любому звуку,
предшествующему нападению убийцы из черного мрака. Существо,
которого я опасался, внушало Египту страх несравнимо больший,
нежели любой бормочущий призрак.
Этим утром из цепких рук закона вырвался опаснейший
негрдушегуб, отяготивший свою совесть ужасными убийствами.
Заросшие кустарником берега реки вниз по течению прочесывали
ищейки, за которыми следовали суровые мужчины с ружьями.
Они искали его возле рассеянных черных поселений, зная,
что негр стремится в нужде к людям своего племени. Но я знал
Топа Брэкстона лучше них; я знал, что он отличался от
характерного типа своей расы. Он был необычайно примитивен и
атавистичен в достаточной мере, чтобы ринуться в необитаемые
дебри природы и жить подобно обезумевшей от крови горилле в
одиночестве, способном устрашить и измучить более заурядного
представителя его народа.
Поэтому, в то время, как охота продвигалась в другом
направлении, я выехал верхом к Египту, один. Но я углубился в
эту необитаемую местность не только ради поисков Брэкстона.
Моей целью было предупредить, а не искать. В глуши соснового
лабиринта уединенно жил белый человек со своим слугой и любой
обязан был предупредить их о том, что неподалеку от их хижины
мог затаиться только что проливший кровь убийца.
Возможно, я был глуп, продолжив путь пешим, но мужчины под
фамилией "Гарфилд" не привыкли откладывать дело на полдороге.
Когда мой конь вдруг захромал, я оставил его у одной из
негритянских хижин, граничащих с территорией Египта и пошел
дальше пешим. Ночь застала меня на тропе и я намеревался
остаться до утра у человека, которого собирался предупредить --
у Ричарда Брента. Он был угрюмым отшельником, подозрительным и
чудаковатым, но вряд ли откажет мне в приюте на ночь. Брент был
загадочным типом -- никто не знал, почему он решил уединиться в
южной части соснового леса. Он прожил в старой хижине в сердце
Египта около шести месяцев.
Неожиданно, мои размышления о таинственном отшельнике
мгновенно вылетели у меня из головы. Я замер на месте, ощущая
нервный зуд тыльными сторонами рук. Это было вызвано
пронзительным воплем в темноте, пронизанным мучительным
страхом. Он послышался где-то впереди меня, и вслед за воплем
наступила мертвая тишина, когда, казалось, весь лес затаил
дыхание и тьма еще более сгустила свой мрак.
Вопль повторился, на этот раз ближе. Затем я услышал топот
босых ног по тропе и из темноты на меня набросилась чья-то
тень.
*
Револьвер был у меня в руке и я машинально выставил его
перед собой, чтобы отпугнуть нападающего. Единственным, что
удержало меня оттого, чтобы нажать на курок, было тяжелое
прерывистое дыхание чужака -- признак испуга и боли. Вне себя
от страха мужчина налетел на меня и, вскрикнув, рухнул
навзничь.
-- О Боже, спаси меня! -- всхлипывая захныкал он. -- Боже,
сжалься надо мной!
-- Что за чертовщина? -- осведомился я, чувствуя, как от
его мучительного бормотания шевелятся волосы на моей голове.
Несчастный узнал мой голос и попытался обхватить мои
колени.
-- Ох, масса Кирби, не дайте ему поймать меня! Он уже убил
