Изобретенная человеком наука была бессильна против таящихся в
теле Брэкстона молниеносной быстроты, тигриной ярости и
ломающей кости могучей силы.
Это было все равно что драться с диким зверем, и я принял
игру противника. Я дрался с Топом Брэкстоном, как дерутся
речные жители, как дерутся дикари или самцы-соперники гориллы.
Грудь о грудь, мускул пересиливает мускул, железный кулак бьет
в твердый череп, колено -- в пах, зубы рвут плоть и мышцы,
пальцы колют, рвут, рубят. Мы забыли о револьверах, мы
перекатывались через них с полдюжины раз. Каждый из нас был
одержим одним желанием, одной слепой, застилающей мозг алой
пеленой жаждой убить голыми руками, рвать и увечить противника
до тех пор, пока он не превратится в неподвижную груду
окровавленного мяса и раздробленных костей.
Не знаю, как долго мы дрались; время растворилось в
налитой кровью вечности. Его пальцы были железными когтями,
терзающими плоть и бьющими по кости под нею. Моя голова пошла
кругом от ударов о твердую землю, а боль в боку говорила о том,
что у меня сломано по меньшей мере одно ребро. Тело будто
плавало в море боли, мучительным ожогом горели вывернутые
суставы и мускулы. Моя одежда превратилась в лохмотья,
напитанные кровью из надорванного уха. Но я не только терпел
мучительное наказание -- я платил той же монетой.
Факел был сбит наземь и кто-то отшвырнул его ногой, но он
продолжал прерывисто тлеть, освещая зловещим тусклым светом это
первобытное зрелище. Его пламя было менее красным, чем жажда
убийства, туманящая мои слабые глаза.
Сквозь красный туман я видел белые зубы противника,
поблескивающие в ухмылке мучительного усилия белки закатившихся
глаз на окровавленной маске. Я изуродовал его лицо до
неузнаваемости; От глаз и до пояса его черная шкура была
исполосована алым. На наших телах пенился пот, по которому
напрасно скользили наши скрюченные пальцы. Наполовину
вырвавшись из его медвежьих объятий, я напряг все до единого
мускулы, вложив их силу в мой кулак -- и ударил негра как
кувалдой по челюсти. Послышался треск кости и непроизвольный
стон; хлынула кровь и челюсть непроизвольно повисла. Кровавая
пена покрыла вялые губы, черные, терзающие пальцы впервые
ослабли и я почувствовал, что давящее меня огромное тело
обессилело. С моих разбитых губ слетел удовлетворенный стон
хищного вожделения и мои пальцы, наконец, сомкнулись на его
горле.
Брэкстон упал навзничь, я очутился сверху и навалился ему
на грудь. Его слабеющие пальцы вяло попытались вцепиться
ногтями в кисти моих рук. И тогда я задушил его, медленно, не
пользуясь приемами джиу-джитсу или борьбы -- просто с помощью
грубой зверской силы, отгибая ему голову все дальше и дальше
назад, пока толстая шея не хрустнула как гнилая ветка.
В опьянении сумбурной битвой я даже не заметил, как он
умер, не подозревая, что именно смерть расплавила подо мной эти
железные мускулы. Ошеломленно поднявшись на ноги, я машинально
топтал ему грудь и голову до тех пор, пока кости не подались
под моими каблуками и лишь тогда я понял, что Топ Брэкстон
мертв.
Я рад был бы обессиленно рухнуть на землю и потерять
сознание, не ощущай я смутно, что моя работа еще не закончена.
Пошарив онемелыми руками, я отыскал револьверы и, пошатываясь,
побрел между сосен к хижине Брента дорогой, указанной мне
врожденным опытом лесного жителя. С каждым шагом мое закаленное
тело восстанавливало силы.
Топ уволок меня далеко. Следуя своему чутью джунглей, он
просто оттащил меня с тропы в заросли. Несколько шагов привели
меня на тропу и вскоре я увидел мерцающий между деревьев свет
хижины. Что ж, Брэкстон не солгал относительно действия той
бомбы. По крайней мере, беззвучный взрыв не уничтожил дом,
потому что он стоял неповрежденным, каким я видел его в
последний раз. Свет струился из хижины как прежде из-за
закрытых ставнями окон, но сейчас из нее доносился высокий
нечеловеческий смех, от которого застыла кровь у меня в жилах.
Это был тот же голос, что высмеивал меня из зарослей у темной
тропы.
4. Гончая Сатаны
Прячась в тени, я обошел маленькую поляну, чтобы
подобраться к глухой, без окон, стене. Скрытый густым мраком,
куда не достигал свет из окна, я выскользнул из-под деревьев и
приблизился к дому. У стены я споткнулся о что-то громоздкое и
податливое, едва не упав на колени с захолонувшим от испуга
выдать себя сердцем. Но жуткий смех все еще доносился изнутри
хижины, перемежаясь гнусавым голосом.
Я споткнулся об Эшли, вернее, о его тело. Он лежал
навзничь, уставясь вверх невидящими глазами, а его голова была
безжизненно запрокинута на окровавленных останках шеи. У него
было вырвано горло: от подбородка до ключицы зияла огромная
рваная рана. Одежда слуги насквозь пропиталась кровью.
Чувствуя приступ тошноты, несмотря на то, что привык иметь
дело с насильственной смертью, я скользнул к стене хижины и
попытался безуспешно отыскать щель между бревнами. Смех в доме
замер и вновь зазвенел ужасный нечеловеческий голос, от
которого у меня запульсировали нервы на тыльных сторонах
ладоней. С теми же усилиями, что и тогда, в лесу, я сумел
разобрать слова:
-- ...Поэтому они не убили меня, черные монахи Эрлика. Они
предпочли шутку -- восхитительную шутку, с их точки зрения.
Просто убить меня было бы актом доброты; они решили поиграть со
мной, как кошка с мышью, а затем отослать обратно в мир с
навеки не стираемым клеймом гончей. Так они называли его, эти
монахи, и они прекрасно справились со своей работой. Никто
лучше их не знает, как изменить человека. Черная магия? Да! Да
эти дьяволы -- величайшие ученый на свете. Все, что западный
мир знает о науке просочилось тонким ручейком с тех черных гор.
-- Эти дьяволы могли бы покорить весь мир, пожелай они
этого. Они знают вещи, о которых современная наука не смеет
даже помыслить. Например, они знают о пластической хирургии
столько, сколько все врачи мира. Они разбираются в железах так,
как ни один европейский или американский врач; они знают, как
замедлить их развитие, либо ускорить, чтобы добиться
определенных результатов -- и каких результатов! Посмотри на
меня! Смотри, будь ты проклят, и сойди с ума!
Я тихонько обошел хижину, приблизился к окну и заглянул в
щель между ставнями.
Ричард Брент лежал на диване в комнате, обставленной
несообразно богато для столь скромного жилища. Он был связан по
рукам и ногам, его лицо казалось лиловым и едва ли сохраняло
человеческий облик. Выпученными глазами он смотрел, как смотрит
человек, встретившийся лицом к лицу с абсолютным ужасом. У
стены напротив была растянута и привязана на столе беспомощная
Глория, ее кисти и лодыжки стягивали веревки. Девушка была
совершенно обнаженной, ее одежда небрежно разбросана по полу,
будто ее грубо сорвали с нее. Голова девушки была повернута и
она широко открытыми глазами в ужасе смотрела на довлеющую в
этой сцене высокую фигуру.
Человек стоял спиной к окну, за которым притаился я, и
смотрел на Ричарда Брента. Внешне он выглядел обычным --
высокий, сухопарый мужчина в тесном, напоминающем плащ с
капюшоном одеянии, свисающем с широких костлявых плеч. Но при
виде этого человека меня охватила знакомая странная дрожь вроде
той, что я испытал при виде тощей тени на ночной тропе над
телом несчастного Джима Тайка. В этой фигуре было нечто
неестественное, хотя и не столь очевидное со спины -- однако
она определенно казалась уродливой и потому я испытывал страх и
отвращение, которые зачастую обычные люди питают к уродству.
-- Они превратили меня в нынешний кошмар и выгнали прочь,
-- стенал он ужасным гнусавым голосом, -- Но перемена случилась
не за день, не за месяц и даже не за год! Много раз я готов был
умереть, но меня удерживала мысль о мести! Они забавлялись со
мной, как играет дьявол с душой на раскаленных решетках ада!
Все эти долгие годы, покрытые красным туманом неслыханных
мучений, я мечтал о том дне, когда заплачу свой долг тебе,
Ричард Брент, гнуснейшему отродью Сатаны!
-- Наконец, охота началась. Достигнув Нью-Йорка я послал
тебе фотоснимок моего... лица и письмо, описывающее все
случившееся -- и все, что случится. Глупец -- ты думал, что
сможешь убежать от меня? Неужели я предупредил бы тебя, не
будучи уверен в моей добыче? Мне хотелось, чтобы ты страдал,
зная о своей судьбе, чтобы жил в страхе, убегал и прятался как
загнанный волк. Ты бежал, и я охотился на тебя от побережья до
побережья. Ты ненадолго удрал от меня, придя сюда, но я бы
неизбежно выследил тебя. Когда черные монахи Ялгана дали мне
это (его рука метнулась к лицу и Ричард Брент глухо вскрикнул)
-- они также внедрили в мое естество частицу духа бестии,
которую скопировали.
-- Убить тебя было бы недостаточно. Я хотел упиться моей
местью до последнего ядовитого глотка. Вот почему я послал
телеграмму твоей племяннице -- единственной персоне на свете, о
которой ты заботился. Мой план сработал безупречно -- за одним
исключением. Ветка сорвала с меня бинты, которые я носил с тех
пор, как покинул Ялган, и мне пришлось убить глупца, который
провожал меня к твоей хижине. Ни один человек не останется в
живых, взглянув на мое лицо, не считая Топа Брэкстона -- но
тот, впрочем, больше напоминает обезьяну. Я встретил его вскоре
после того, как в меня стрелял тот тип, Гарфилд, и рассказал
ему обо всем, почувствовав в нем ценного союзника. Он слишком
звероподобен, чтобы ощущать при виде моего лица тот ужас,
который ощутил другой негр. Он полагает, что я некий демон, но
пока я не враждебен ему, он не видит причин не помогать мне.
-- Мне повезло, что я прихватил его с собой, потому что
именно он прикончил возвращающегося Гарфилда. Я уже убил бы
Гарфилда сам, но он оказался слишком силен, слишком проворен с
револьвером. Ты мог бы поучиться у таких людей, Брентон Ричард
Брент. Они привычны к насилию, закалены и опасны как лесные
волки. Но ты -- ты слишком мягок и чересчур цивилизован. Ты
умрешь слишком легко. Мне жаль, что ты не так крут, как
Гарфилд. Тогда я оставил бы тебя на несколько дней умирать в
мучениях.
-- Я дал Гарфилду шанс удрать, но глупец вернулся, и с ним
пришлось разделаться. Та бомба, что я бросил в окно, вряд ли
подействовала бы на него. Она содержала один из химических
составов, который я ухитрился вывезти из Монголии, но ее эффект
зависит от телесных сил жертвы. Впрочем, ее хватило, чтобы
обезопасить девушку и изнеженного дегенерата вроде тебя. Но
Эшли сумел покинуть хижину и он готов был быстро восстановить
силы, не займись я им, чтобы окончательно обезвредить его...
Брент слабо простонал. В его глазах не было разума, лишь
смертельный страх. С его губ летела пена, он был безумен --
безумен как то страшное существо, что кривлялось и бормотало в
этой комнате ужаса. Лишь девушка, беспомощно корчившаяся на
столе из эбенового дерева сохраняла рассудок. Все остальное
было безумием и кошмаром. Внезапно Адама Гримма охватил
сильнейший приступ лихорадочного безумия и его бормотание
оборвалось воплем, от которого застыла кровь в жилах.
-- Вначале девушку! -- вопил Адам Гримм -- или чудовище,
бывшее когда-то Гриммом. -- Ее следует убить так, как убивали
на моих глазах женщин в Монголии -- содрать с нее кожу, но
медленно -- очень медленно! Она истечет кровью, чтобы ты
страдал, Ричард Брент -- страдал вроде меня в черном Ялгане.
