Культурное значение любой нации почти всегда связано с
политической свободой и независимостью данной нации. Без
независимости нет и культуры. Отсюда вытекает, что нет таких
жертв, которые были бы чрезмерными, раз без них нельзя
обеспечить политическую независимость и свободу данной нации.
Если даже на время культурное развитие несколько отстанет из-за
того, что придется отдать слишком большие средства на
вооружение, то спустя некоторое время это окупится сторицей.
Обычно так и бывает, что после очень уж сильного напряжения сил
государства в интересах сохранения его независимости неизбежно
наступает разрядка и должные средства могут быть обращены опять
на культуру. Как раз в такие эпохи опять наступает гигантский
расцвет культурных сил и государству легко удается наверстать
то, что было упущено. Из напряжения персидских войн
впоследствии родился расцвет эпохи Перикла. Через тяготы
пунических войн римское государство пришло затем к великому
культурному подъему.
Конечно, решение такого вопроса, как вопрос о том,
необходимо ли подчинить все стремления народа одной
единственной задаче - подготовке будущей военной борьбы, -
нельзя предоставить на рассмотрение большинства,
составляющегося из парламентских дурачков и бездельников.
Подчинить всю жизнь народа одной единственной задаче подготовки
будущей военной борьбы мог отец Фридриха Великого. Но отцам
нашего современного еврейско-демократического парламентаризма
такая задача конечно не по плечу.
Уже ввиду одного этого подготовка Германии к завоеванию
новых земель в Европе в предвоенное время могла быть лишь очень
небольшой. Разрешить эту задачу, не имея должных союзников,
было крайне трудно.
Но так как у нас и слышать не хотели о планомерной
подготовке к войне, то предпочли вовсе отказаться от завоевания
земель в Европе и, избрав путь колониальной и торговой
политики, отказались от единственно целесообразного союза с
Англией. При этом ухитрились еще сделать так, чтобы
одновременно порвать и с Россией, несмотря на то, что политика
борьбы с Англией логически должна была бы привести к союзу с
Россией. В конце концов мы влезли в войну, оставленные всеми, и
оказались в несчастном союзе только с изжившим себя
габсбургским государством.
x x x
К характеристике нашей современной внешней политики надо
сказать, что найти в ней какую-нибудь определенную,
сколько-нибудь понятную общую линию совершенно невозможно. До
войны германское правительство шло по четвертому из возможных
путей, хотя и тут проявляло достаточно половинчатости. Но со
времени революции даже вооруженным глазом нельзя разглядеть
сколько-нибудь определенной линии нашей внешней политики. Еще в
большей степени чем до войны нынешняя иностранная политика
Германии абсолютно лишена какой бы то ни было планомерности и
обдуманности. В ней можно найти только одну планомерность:
систематическое стремление создать такое положение, при котором
наш народ никогда не мог бы подняться.
При хладнокровном рассмотрении современного соотношения
сил в Европе приходится придти к следующим выводам.
В течение трехсот лет история нашего континента
определялась прежде всего попытками Англии всегда создавать
такие группировки держав в Европе, которые уравновешивали бы
друг друга и тем обеспечивали бы тыл Англии, давая ей свободу
действий в области мировой политики.
Традиционная тенденция британской дипломатии (в Германии
аналогичную традицию до некоторой степени пыталась создать
прусская армия) со времен императрицы Елизаветы заключалась в
том, чтобы не дать ни одной из европейских великих держав
подняться выше определенного уровня. В борьбе за эту цель
Англия прибегала к каким угодно средствам, не исключая и войн.
Средства, которые Англия в этих случаях пускала в ход, бывали
очень различны, в зависимости от создавшегося положения или
поставленной задачи. Но решительность и настойчивость Англия
всякий раз проявляла одну и ту же. Чем труднее становилось со
временем положение Англии, тем с большей настойчивостью
британские государственные деятели продолжали добиваться того,
чтобы европейские государства непременно уравновешивали друг
друга и во взаимном соревновании неизменно парализовали свои
силы. Когда Северная Америка политически отделилась от Англии,
это еще в большей мере привело к тому, что Англия стала делать
еще более настойчивые попытки к сохранению европейского
равновесия, долженствовавшего обеспечить английский тыл. После
того как Испания и Нидерланды были уничтожены как большие
морские державы, Англия сконцентрировала все свои усилия против
подымающейся Франции, пока наконец с крушением Наполеона 1
угроза военной гегемонии Франции могла в глазах Англии
считаться уничтоженной.
Лишь постепенно британское государственное искусство
обращалось против Германии. Процесс этот развивался медленно,
во-первых, потому что пока Германия не достигла единства, она
не могла представлять сколько-нибудь реальной опасности для
Англии, во-вторых, потому что общественное мнение широких масс,
созданное путем длительной пропаганды, меняется лишь весьма
медленно. Убеждения государственных деятелей носят характер
трезвый, широкая же пропаганда, имеющая в виду народные массы,
апеллирует больше к чувствам. Но благодаря этому настроения,
созданные широкой пропагандой, более стабильны. Чтобы
переменить их, нужно больше времени. Бывает так, что
государственные деятели, руководящие судьбами своей страны,
успели уже придти к новым планам и к новым идеям, а массы все
еще находятся под обаянием старых идей и их приходится медленно
и постепенно поворачивать на новую дорогу, соответственно новым
планам государственных руководителей.
Свою новую позицию по отношению к Германии Англия в
основном определила уже в 1870-1871 гг. В связи с ростом
экономического значения Америки, а также в связи с ростом
политического влияния России, Англия несколько раз обнаруживала
колебания в вопросе о своем отношении к Германии. Но Германия,
к сожалению, не сумела использовать этих моментов, и ввиду
этого враждебная позиция Англии по отношению к нам все больше
укреплялась.
Англия стала видеть в Германии ту державу, которая
вследствие своей чрезвычайно быстрой индустриализации
приобретала такое большое торговое и общеполитическое значение,
что она начала уже меряться силами с самой Великобританией.
Германские государственные деятели видели перл мудрости в своей
пресловутой идее "мирного хозяйственного" завоевания влияния.
Но в глазах английских политиков эти планы германской политики
являлись доводом в пользу необходимости сорганизовать как можно
более сильное сопротивление Германии. Это английское
сопротивление вскоре, разумеется, приняло форму всестороннего
наступления, ибо Англия никогда не видела цели своей политики в
сохранении сомнительного мира, а всегда видела свою цель
исключительно в том, чтобы укрепить и упрочить свое собственное
британское мировое господство. Разумеется, Англия стала далее
думать о том, чтобы использовать в борьбе против Германии
абсолютно всех возможных союзников, какие только могли в
военном отношении пригодиться для этой цели. Это тоже
соответствовало старой английской традиции - трезво оценивать
силы противника и не делать себе иллюзий насчет собственных
сил. Эти свойства английской политики у нас характеризовали,
как "бесстыдные"; но это просто неумно уже по той простой
причине, что организацию любой войны следует рассматривать
только под углом зрения целесообразности, а не под углом зрения
героических фраз. Задача дипломатии любой страны заключается
не в том, чтобы самым героическим образом привести свой народ к
гибели, а в том, чтобы обеспечить дальнейшее существование
своему народу, пусть самым прозаическими средствами. С этой
точки зрения целесообразно каждое средство, которое ведет к
цели. Упустить хотя бы одно из таких средств означает забвение
своего дома и преступление по отношению к собственному
народу.
Лишь с победой ноябрьской революции в Германии Англия
могла вполне спокойно вздохнуть и сказать себе, что теперь
опасность германской гегемонии в мире исчезла надолго.
Однако Англия вовсе не заинтересована в том, чтобы
Германия совершенно исчезла с географической карты
Европы. Напротив, как раз ужасное крушение Германии, пережитое
ею в ноябрьские дни 1918 г., создало для британской дипломатии
совершенно новую ситуацию, которую раньше никто не считал
правдоподобной.
В течение четырех с половиной лет британская мировая
империя вела войну против мнимого перевеса одной определенной
колониальной державы, т. е. Германии. И вот внезапно
разражается катастрофа, которая угрожает вообще стереть с лица
земли эту державу. Германия внезапно обнаруживает такой
ужасающий недостаток самого элементарного инстинкта
самосохранения, что в течение каких-нибудь 48 часов все
европейское равновесие нарушено. Совершенно неожиданно
создается новое положение: Германия уничтожена, и самой
сильной континентальной державой Европы становится Франция.
Но Англия в течение многих лет, особенно в годы войны,
провела огромную пропаганду среди своего собственного населения
и разбудила в нем все инстинкты и страсти против Германии.
Теперь эти созданные английской пропагандой настроения
ощущались уже британскими государственными деятелями, как некая
свинцовая гиря. Уничтожив Германию как колониальную державу,
как государство, претендующее на мировую роль в торговле,
Англия могла считать, что она своих целей в войне, в сущности
говоря, уже достигла. Все, что шло дальше этого, - шло уже
вразрез с британскими интересами. Полное уничтожение Германии
как крупного государства на европейском континенте входило
только в интересы противников Англии. И тем не менее в
ноябрьские дни 1918 г. и вплоть до конца лета 1919 г.
английская дипломатия не могла быстро перестроить свою
политику, хотя бы уже по одному тому, что в течение длительной
войны она сама вызвала в широких массах английского народа
определенные чувства и создала определенные настроения. Быстро
перестроить свою политику английская дипломатия не могла,
во-первых, потому что ей приходилось считаться с настроениями
своего собственного народа, а во-вторых, потому что этого не
позволяло и соотношение чисто военных факторов по окончание
войны. Франция захватила инициативу в свои собственные руки и
могла теперь диктовать свою волю другим. Сама же Германия,
которая в эти месяцы, когда чаша весов колебалась, могла бы
многое изменить, переживала судороги внутренней гражданской
войны и устами своих так называемых государственных деятелей
систематически заявляла только одно, а именно, что она
неизменно готова подчиниться любым условиям, какие продиктует
противник.
Так всегда будет. Если та или другая нация совершенно
потеряла инстинкт самосохранения и не в состоянии уже играть
роль "активного" союзника, то она непременно падет до роли раба
и данная страна неизбежно испытает судьбу колонии.
Англии ничего другого не оставалось, как принять участие в
грабежах Франции, хотя бы уже для одного того, чтобы не дать
Франции чрезмерно укрепиться за наш счет. Это была единственная
