на родину.
Примечания
1 Сказка написана в 1917 году и посвящена первой жене
писателя Марии Бернулли. Опубликована в 1918 году.
2 Всякое явление на земле есть символ... -- намек на
строку из "Мистического хора" в финале второй части "Фауста":
"Все преходящее -- символ, сравнение" (перевод Б. Пастернака).
3 ...найти... золотую нить... -- золото в символике Гессе
соответствует своему значению в алхимической традиции, которая
в свою очередь используется К. Г. Юнгом для объяснения
психических процессов, связанных с освобождением самости, о
продвижении к центру своего "Я", скрытого в недрах
бессознательного. Таким образом, золото -- истина, гармония,
самость.
Герман Гессе. Роберт Эгион
Перевод Г. Снежинской
В восемнадцатом столетии, которое, как и любая иная эпоха,
многолико и отнюдь не исчерпывается представлениями о галантных
романах и забавно-вычурных фарфоровых статуэтках, в
Великобритании зародилось новое направление христианства и
христианской деятельности; проклюнувшись из едва приметного
зернышка, оно с поразительной быстротой разрослось, подобно
могучему экзотическому древу, и ныне всем известно как
миссионерское движение евангелической церкви. Миссионерства не
чуждается и Рим, однако католическая церковь не породила в этой
области чего-то нового или выдающегося, ибо с первых своих дней
и поныне она считала и считает себя всемирным царством, в
права, обязанности и непременные заботы которого входит
покорение и обращение в истинную веру всех сущих в мире
народов, что и осуществляла католическая церковь неутомимо на
протяжении всей своей истории, порой с любовью и подлинным
благочестием, каковые были свойственны ирландским монахам,
порой же -- с поспешностью и неумолимостью, отличавшими,
например, Карла Великого. Полной противоположностью такого
образа действий стали труды различных протестантских общин и
церквей, и главное их отличие от вселенской католической церкви
состояло в том, что они были национальными и служили духовным
потребностям наций, рас и народов: у чехов был Ян Гус, у немцев
-- Лютер, у англичан -- Виклиф2.
И если родившееся в Англии протестантское миссионерское
движение, в сущности, находилось в противоречии с самим
протестантизмом, ибо обращалось к древнейшей вере Христовых
апостолов, то немало было к тому внешних поводов и причин.
Начиная со славной эпохи Великих открытий странствовали люди по
всему свету, открывали и покоряли неведомые земли, но
исследовательский интерес к незнакомым горам и островам, а
равно и геройство мореходов и искателей приключений повсюду
сметены были духом нового времени, что устремлялся в недавно
открытые экзотические земли не ради волнующих деяний и событий,
не из-за редкостных зверей и птиц или романтических пальмовых
рощ, но за перцем и сахаром, шелками и мехом, саго и рисом, --
словом, за товарами, которые приносят прибыль на мировом рынке.
И потому в людях все более развивалась известная
односторонность и горячность, они отбросили или предали
забвению многие обычаи и законы, которые чтила христианская
Европа. Там, вдали от дома, они хищно преследовали и убивали
туземцев; в Америке, Африке, Индии образованные европейские
христиане разбойничали, точно куница, забравшаяся в курятник.
Даже если подойти к делу без излишней чувствительности, все это
было просто чудовищно, шел грубый циничный грабеж, творилось
насилие, и на родине завоевателей это вызвало всплеск
возмущения и стыда, который в конце концов привел к тому, что
колонизация обрела упорядоченный и благопристойный вид. Одним
же из таких порывов было миссионерское движение, возникшее в
силу справедливого и доброго желания -- чтобы Европа дала
бедным, беспомощным язычникам и дикарям нечто иное, нечто
благое и возвышенное, а не один лишь порох да выпивку.
И как бы мы ни расценивали самое существо, пользу,
значительность и успешность миссионерской деятельности, нет
никаких сомнений в том, что, как всякое подлинно религиозное
движение, оно было порождено чистотой помыслов и чувств, что у
его истоков стояли благородные, а нередко и замечательные люди,
искренне веровавшие и желавшие добра, что и до сего дня служит
ему немало таких людей. И пусть не все они стали героями или
мудрыми наставниками -- герои и наставники среди них были; и
если кто-то, возможно, оказался недостоин славы, то было бы
несправедливо возлагать на всех вины немногих.
Впрочем, довольно предварительных рассуждений. В Англии
второй половины восемнадцатого века нередко случалось, что
исполненные добрых намерений и движимые доброй волей миряне,
воодушевившись миссионерской идеей, предоставляли денежные
средства для ее осуществления. Однако миссионерских союзов или
обществ в том виде, в каком они существуют ныне, тогда еще не
было, и каждый на свой лад и в меру своих возможностей старался
посодействовать благому делу; тот же, кто в те времена
становился миссионером и уезжал в дальние края, странствовал по
свету совсем не так, как нынешние путешественники, которых,
подобно почтовой посылке с подробным адресом, благополучно
доставляют в заморскую страну, где их ждет размеренный,
упорядоченный труд, -- тогдашние миссионеры отправлялись в
путь, вверив свою судьбу воле Господа, и пускались в
рискованное предприятие без долгих предварительных
приготовлений.
В девяностых годах восемнадцатого века некий торговец, чей
разбогатевший в Индии брат умер, не оставив других наследников,
пожелал пожертвовать значительную денежную сумму на дело
распространения в Индии евангельского учения. Он обратился за
советом к одному из совладельцев могущественной Ост-индской
компании, а также к духовным особам, и они, все взвесив, пришли
к заключению, что для начала следует отправить в Индию троих
или четверых миссионеров, которых надлежит в достатке
обеспечить деньгами и всем необходимым.
О новом начинании было объявлено, и оно сразу же привлекло
многих жадных до приключений молодых людей: несостоявшиеся
актеры и лишившиеся места ученики цирюльников сочли, что
призваны совершить заманчивое путешествие, -- благочестивой
коллегии пришлось изрядно потрудиться, чтобы обойти этих
назойливых претендентов и подыскать серьезно настроенных и
достойных молодых людей. Без широкой огласки старались привлечь
внимание молодых богословов, однако родина вовсе не опостылела
английским священникам, они отнюдь не загорелись при мысли о
трудном, да и опасном, путешествии; поиски затянулись, и
пожертвователь уже начал терять терпение.
И тогда весть о его замыслах и неудачах добралась наконец
до крестьянского поселка в окрестностях Ланкастера, до жилища
сельского священника, который предоставил кров и стол своему
племяннику, сыну покойного брата, юноше по имени Роберт Эгион,
помогавшему дяде в его трудах. Роберт был сыном морского
капитана и добронравной работящей шотландки; рано осиротев, он
почти не помнил отца, но дядя, когда-то влюбленный в мать
Роберта, за свой счет отправил учиться мальчика, в котором
открыл хорошие задатки, так что Роберт был надлежащим образом
подготовлен ко вступлению на поприще священнослужителя и
приблизился к цели настолько, насколько это было возможно для
кандидата, показавшего хорошие успехи в ученье, но не имеющего
состояния. Пока что Роберт был викарием своего дяди и
благодетеля, но не мог рассчитывать на получение собственного
прихода до кончины священника Эгиона. А поскольку тот был
крепок и бодр и еще не разменял седьмой десяток, то его
племянника ожидало далеко не блестящее будущее. Из-за бедности
он не надеялся получить собственный приход, а вместе с ним и
средства к существованию до достижения весьма солидного
возраста, и потому не был завидным женихом для молодых девиц на
выданье, по крайней мере для достойных, с иными же он не
знался.
Итак, и душа и судьба Роберта не были безоблачны, однако
затенявшие их облака, казалось, изящно и значительно обрамляли
его скромное невинное существование и едва ли таили опасность
или угрозу. Бесхитростный и чистый юноша, конечно, не понимал,
почему, будучи образованным человеком, наделенным достоинством
духовного сана, он должен уступать любому крестьянскому парню,
ткачу или прядильщику в том, что касалось счастливой любви и
возможности жениться, сделав свободный выбор, и потому, когда
Роберту случалось играть на маленьком старом органе в сельской
церкви во время венчания, душа его порой бывала не вполне
свободна от зависти и недовольства. Однако, благодаря своей
простой натуре, Роберт научился изгонять из помыслов
несбыточные мечты и стремился лишь к тому, что было открыто для
него в силу положения и способностей, а это было не так уж и
мало. Сын глубоко благочестивой женщины, Роберт был наделен
простыми, стойкими христианскими чувствами и верой,
проповедовать их было для него радостью. Вместе с тем свои
сокровенные духовные наслаждения он находил в созерцании
природы, обладая нужной для этого тонкой наблюдательностью. О
том дерзком, революционном и конструктивном естествознании,
которое как раз набирало силу в его время и в его стране и
немного позднее отравило жизнь столь многим священникам, Роберт
ничего не знал и не ведал. Скромный, чистый юноша, чуждый
философских исканий, но неутомимый в наблюдениях и трудах, он
пребывал в полнейшем довольстве, созерцая и познавая, собирая и
изучая то, что дарила ему природа. В детстве он выращивал цветы
и составлял гербарии, затем всецело увлекся минералами и
окаменелостями, причем восхищался ими, конечно же, лишь как
прекрасной и значительной игрой природных форм, а в последние
годы, и особенно после переселения в деревню, более всего
полюбился ему многоцветный мир насекомых. Любимицами Роберта
были бабочки, их блистательная метаморфоза неизменно приводила
его в пылкий восторг, а их великолепные узоры и бархатистые
сочные краски несли ему столь чистое наслаждение, что людям
более скромных дарований бывает ведомо лишь в ранние детские
годы, которым высокая взыскательность не свойственна.
Таким душевным складом был наделен молодой богослов,
который, услыхав весть о миссионерском начинании, вмиг
встрепенулся и почувствовал, как вдруг в глубине его души все
устремилось, словно стрелка компаса, к одной цели -- Индии.
Мать Роберта умерла несколько лет тому назад, ни обручения, ни
хотя бы тайного уговора с какой-нибудь девушкой у него не было,
дядя, правда, умолял племянника отказаться от опасной затеи,
но, в конце концов, священник Эгион был усердным служителем
Бога и, как знал Роберт, прекрасно мог обойтись в своем приходе
и церкви без помощи племянника. Роберт написал в Лондон,
получил обнадеживающий ответ, деньги на проезд до столицы, и не
мешкая, пустился в путь после тягостного прощания с дядей,
который все еще хмурился и горячо отговаривал его ехать; с
собой он взял небольшой ящик с книгами да узел с платьем и
сожалел лишь об одном: что нельзя захватить также гербарии,
минералы и коллекции бабочек.
Взволнованно и робко переступил новый кандидат на
индийскую службу порог высокого, строгого дома благочестивого
купца, что расположен был в сумрачном и бурливом лондонском
центре, и там, в сумраке коридора, явилось ему его будущее в
образе висевшей на стене огромной карты восточного полушария
