занятие, ему подумалось, что именно Индия с ее богатствами
может стать его надежным пристанищем и новой родиной. Конечно,
жаль, что эти индусы сделали ставку не на тех богов, на каких
следовало, да только не его это дело -- пытаться что-либо здесь
изменить. Он призван покорить эту страну для себя и для других,
взять от нее все лучшее, отдать же ей свою зоркость, свои
знания, свою жадную до дела молодость, он с радостью будет
трудиться там, где найдется для него применение.
И в тот же день вечером, после беседы, занявшей не более
часа, он был принят на службу неким проживающим в Бомбее
мистером Стерроком и стал его секретарем и смотрителем кофейной
плантации вдали от города. Стеррок обещал переправить в Лондон
письмо Эгиона, в котором он сообщал бывшему хозяину о своем
решении и обязался вскоре вернуть все, что задолжал. Когда
новоиспеченный смотритель плантации вернулся в свое жилище,
Бредли без сюртука сидел в одиночестве за столом и ужинал.
Прежде чем присоединиться к нему, Эгион сообщил о произошедшем.
Не переставая жевать, Бредли кивнул, подлил виски в свой
бокал с водой и сказал почти дружелюбно:
-- Садитесь, ешьте. Рыба уже остыла. Так, значит, мы
теперь в своем роде коллеги. Гм, желаю успеха. Выращивать кофе,
я уверен, легче, чем обращать индусов, а пользы от этой
деятельности, пожалуй, не меньше. Вот уж не думал, что вы так
умны, Эгион!
Плантация, где предстояло служить Эгиону, находилась в
двух днях пути от города, выехать туда в сопровождении
нескольких кули он должен был через день, так что на устройство
всех дел только этот день у Эгиона и оставался. Он попросил
разрешения взять завтра верховую лошадь, Бредли удивился, но не
стал ни о чем спрашивать; и вот, когда слуга унес лампу, вокруг
которой кружила мошкара,, они остались вдвоем и сидели лицом к
лицу в теплой темноте индийского вечера и оба чувствовали, что
сейчас они ближе друг к другу, чем когда-либо за все долгие
месяцы вынужденного житья под одной крышей.
-- Скажите, -- нарушил Эгион долгое молчание, -- вы,
конечно, с первого дня не поверили в мое миссионерское будущее?
-- Нет, почему же, -- спокойно возразил Бредли. -- Я не
мог не заметить, что вы серьезно к нему относитесь.
-- Но вы же наверняка заметили и то, насколько плохо я
подхожу для того, что должен был здесь делать и кем быть.
Почему вы не сказали мне об этом?
-- Меня никто не уполномочил. Я не люблю, когда советчики
суются в мои дела, так что и сам в чужие дела не вмешиваюсь. Да
и повидал я здесь, в Индии, немало сумасбродных затей, которые,
однако, кончались успешно. Обращать в христианство было вашим
делом, не моим. А теперь вы и без чужой подсказки поняли многие
из своих ошибок! И остальные со временем поймете...
-- Какие, например?
-- Например, упрек, что вы сегодня швырнули мне в лицо.
-- Ах, из-за девушки!
-- Ну конечно. Вы были священником и все же вы должны
согласиться, что здоровый мужчина не может жить, работать и
сохранить здоровье, если годами остается без женщины. Бог ты
мой, да зачем же краснеть из-за таких пустяков! Ну, посудите
сами: белый человек в Индии, если не привез с собой
жену-англичанку, не имеет большого выбора. Английских девушек
здесь нет. Тех девочек, что родились здесь, сразу отправляют
домой в Европу. Остается выбирать -- либо портовые девки, либо
индианки. По мне, так лучше уж индианки. Что же в этом дурного?
-- О, мистер Бредли, вот тут мы не понимаем друг друга!
Как я считаю и как учат нас Библия и наша церковь, всякое
сожительство вне брака дурно и недостойно.
-- Но если ничего другого нет?
-- Почему же нет? Если мужчина по-настоящему любит
девушку, он должен на ней жениться.
-- Да не на индианке же!
-- А почему не на индианке?
-- Эгион, вы великодушны, не то что я! Пусть мне лучше
отрубят палец, чем заставят меня жениться на цветной,
понимаете? Со временем и вы к этому придете.
-- Увольте, надеюсь, что не приду. Пожалуй, раз уж мы об
этом заговорили, скажу: я люблю индийскую девушку и намерен на
ней жениться.
Лицо Бредли потемнело.
-- Не делайте этого, -- почти попросил он.
-- Непременно сделаю! -- с воодушевлением ответил Эгион.
-- Прежде я обручусь с нею и буду развивать и просвещать ее, а
потом, когда она удостоится крещения в христианскую веру, мы
обвенчаемся в нашей церкви.
-- Как же ее зовут? -- задумчиво спросил Бредли.
-- Наиса.
-- А ее отца?
-- Не знаю.
-- Ну, до крестин пока далеко. Откажитесь-ка лучше от
своей идеи! Естественно, почему бы и не влюбиться нашему
человеку в индийскую девицу, среди них попадаются довольно
хорошенькие. Говорят, им свойственна верность, из них, надо
полагать, выходят покорные жены. И все-таки для меня они вроде
зверьков, эдакие резвые козочки или грациозные косули, но не
такие же люди, как я.
-- Разве это не предрассудок? Все люди -- братья, а
индийцы -- древний благородный народ.
-- Конечно, вам виднее, Эгион. Что касается меня, я весьма
глубоко чту предрассудки.
Бредли встал, пожелал Эгиону доброй ночи и ушел в свою
спальню, где спал вчера с хорошенькой индианкой-прачкой. "Вроде
зверьков", -- сказал Бредли, и Эгион задним числом мысленно
возмутился этими словами.
На другой день, еще до того как Бредли вышел к завтраку,
Эгион велел седлать лошадь и ускакал в тот ранний час, когда
обезьяны, как всегда по утрам, подняли крик среди сплетавшихся
ветвей. И солнце стояло еще не высоко, когда он подъехал к
индийскому дому, где впервые повстречал хорошенькую Наису; он
спешился и, привязав коня, направился к хижине. У порога сидел
голый малыш -- сын хозяев -- и, смеясь, играл с резвой
козочкой, бодавшей его в плечо.
Гость хотел уже свернуть с дороги и войти в дом, и тут
навстречу ему, перешагнув через сидящего мальчика, вышла
девушка, в которой Эгион сразу узнал Наису. В правой руке она
небрежно несла пустой узкогорлый кувшин для воды и прошла мимо
Эгиона, не обратив на него никакого внимания, он же в
восхищении пошел за него следом. Вскоре нагнав девушку, он
обратился к ней со словами приветствия. Тихо ответив, она
подняла голову и взглянула своими прекрасными золотисто-карими
глазами так холодно, будто не знала Эгиона, когда же он хотел
взять ее за руку, испуганно отшатнулась и, ускорив шаг,
поспешила дальше. Он дошел за ней до выложенного камнями
водоема, где вода из слабого родничка скупой тонкой струйкой
бежала по замшелым старым камням; он хотел помочь девушке
набрать воды и отнести в дом кувшин, однако она молча
оттолкнула его руку и с досадой нахмурилась. Эгиона удивила и
обескуражила такая неприступность, он нашарил в кармане
приготовленный для Наисы подарок, и все же ему было горько
видеть, как она, вдруг забыв о всякой неприступности, схватила
протянутую вещицу. Это был маленький ларчик с хорошенькими
узорами в виде цветов из эмали и круглым зеркальцем на
внутренней стороне крышки. Эгион показал, как открывается
крышка, и положил вещицу на ладонь девушки.
-- Мне? -- спросила она, подняв на него детский взгляд.
-- Тебе, -- ответил Эгион и, когда она играла вещицей,
погладил ее по бархатисто-мягкой руке и по длинным черным
волосам.
Поскольку она поблагодарила за подарок и не слишком
решительно потянулась к наполненному кувшину, Эгион отважился
сказать несколько нежных и ласковых слов, однако девушка,
вероятно, не вполне их поняла; подыскивая нужные слова, он
растерянно стоял рядом с нею и в эту минуту внезапно
почувствовал, что пропасть между ним и девушкой бездонна, и с
грустью подумал о том, какая малость связывает его с нею и как
много, много времени должно пройти, прежде чем она сможет стать
его невестой, его подругой, научится понимать его язык,
понимать его самого, разделять его мысли.
Тем временем она медленно пошла назад к хижине, и Эгион
тихо пошел рядом с нею. Мальчик, увлекшись игрой и позабыв обо
всем, гонялся за козочкой, его дочерна загоревшая спина
отливала на солнце бронзовым блеском, раздутый от риса живот
казался непомерно большим по сравнению с тоненькими ножками.
Англичанин вдруг с легкой неприязнью подумал, что, женившись на
Наисе, породнится с маленьким дикарем. Чтобы отвлечься от этой
мысли, он обернулся к девушке. Залюбовавшись восхитительно
тонким личиком с большими глазами и нежным нетронутым ртом, он
невольно подумал, не посчастливится ли ему уже сегодня впервые
поцеловать эти губы.
От столь приятных размышлений его пробудило явление,
внезапно, словно призрак, представшее его изумленному взору. Из
темной хижины вышла, переступила порог и стояла теперь перед
Эгионом вторая Наиса -- ее двойница, ее зеркальное отражение.
Она улыбнулась, поздоровалась с Эгионом и вытащила из складок
своей юбки что-то, что она с торжеством подняла над головой,
что-то, что ярко блеснуло на солнце и что он мгновенье спустя
узнал. Узнал ножнички, подаренные им Наисе, -- та же девушка,
кому он подарил сегодня ларчик с зеркальцем, в чьи прекрасные
глаза глядел, чью руку гладил, была не Наиса, а ее сестра, и
теперь, когда обе девушки стояли рядом друг с другом, похожие
как две капли воды, Эгион почувствовал себя неслыханно
обманутым и впавшим в заблуждение. Две косули не столь схожи
меж собой, как схожи были две эти девушки, и, если бы в эту
минуту ему пришлось выбрать одну из них, увести и остаться с
ней навсегда, он не смог бы сказать, кто из двоих та, кого он
любит. Конечно, через минуту-другую он увидел, что подлинная
Наиса чуть старше и чуть ниже ростом, чем ее сестра, но любовь,
в которой еще минуту назад не было у него и тени сомнения, уже
разломилась, распалась на две половинки, как и образ девушки,
вдруг претерпевший у него на глазах столь внезапное, столь
пугающее раздвоение.
Бредли ничего не узнал об этом происшествии, да он ни о
чем и не расспрашивал, когда в обеденный час Эгион вернулся
домой и молча сел за стол. И на следующее утро, когда кули
упаковали и унесли сундуки и узлы Эгиона, когда отъезжавший еще
раз поблагодарил того, кто оставался, и протянул на прощанье
руку, Бредли ответил крепким рукопожатием и сказал:
-- Счастливого пути, дорогой мой! Придет время -- вы
будете изнывать от тоски и желания увидеть вместо приторных
индийских физиономий честное жесткое лицо британца! Вот тогда
приходите ко мне, и мы сойдемся во всем, в чем нынче
расходимся.
Примечания
1 Рассказ написан в 1911 году и включен в сборник "Из
Индии" (1913), содержащий двадцать одну прозаическую
"зарисовку" индийского путешествия Гессе, одиннадцать
стихотворений и рассказ "Роберт Эгион"
2 Виклиф, Джон -- английский религиозный реформатор XIV
века. В 1415 году на констанцском соборе объявлен преступником.
Оказал влияние на Яна Гуса и Мартина Лютера.
3 Брахманы -- индуистские жрецы. Брахманизм -- синоним
индуизма, религии, возникшей в Индии около X века до н. э.
Брахман (санскр.) -- центральное понятие индуизма, обозначение
Духа как единственной реальности, сути мироздания.
4 Дефо, Даниель (1660 -- 1731) -- английский писатель,
"просветительский" реалист, автор романа "Робинзон Крузо".
5 ...огнепоклонники и буддисты, приверженцы Шивы и
Кришны... -- Огнепоклонники -- последователи религии древних
парсов, основателем которой считается Зороастр (Заратустра, или
Заратуштра, X -- V век до н. э.), а главной книгой --
