решилась на такую авантюру. Однако она сказала: "Нет, это не
так". И подумала, что это она изменилась, а не способы
передвижения.
Случалось, ее заставал врасплох рокот проносившихся вверху
аэропланов. А на столетии со дня смерти Освободителя она
увидела, как они летали очень низко и проделывали
акробатические трюки. Один такой аэроплан, черный, точно
огромная птица-гриф, пролетел, задевая крыши домов в Ла-Ман-ге,
оставил кусок крыла на соседском дереве и повис на
электрических проводах. Но даже и тогда Фермина Даса не
свыклась с существованием самолетов. И не проявляла к ним
любопытства настолько, чтобы отправиться в бухту Мансанилья,
где в последние годы стали садиться на воду гидропланы, после
того как таможенные баркасы разогнали рыбацкие каноэ и
прогулочные шлюпки, множившиеся день ото дня. И вот ее, старую
женщину, выбрали для того, чтобы поднести букет роз Чарльзу
Линдбергу, когда он прилетел с добровольческой миссией, и она
никак не могла взять в толк, каким образом ему, такому
большому, такому светловолосому, такому красивому, удалось
забраться в этот аппарат, похожий на мятую жестяную банку,
который два механика толкали в хвост, чтобы он поднялся в
воздух. Мысль о том, что какие-то самолеты, не намного больше
этого, могут перевозить восемь человек, никак не укладывалась у
нее в голове. А о речных пароходах она слышала, что плавать на
них - чистое наслаждение, потому что на них не бывает качки,
как на океанских, хотя их подстерегают более серьезные
опасности, например речные отмели или разбойничьи налеты.
Флорентино Ариса объяснил ей, что это - стародавние
легенды: на нынешних пароходах есть танцевальные салоны, и
каюты так же просторны и роскошны, как гостиничные апартаменты,
со своей ванной комнатой и электрическими вентиляторами, а
разбойничьих налетов не случалось со времен последней
гражданской войны. И еще он рассказал ей, испытывая при этом
удовлетворение и даже торжествуя, что прогресс этот главным
образом обязан свободе в речном пароходстве, которой
способствовал именно он, стимулируя конкуренцию: вместо одной
пароходной компании, как было раньше, теперь действуют целых
три, очень деятельные и процветающие. Однако стремительное
развитие авиации представляет реальную угрозу для всех. Она
попробовала успокоить его: пароходы будут существовать всегда -
не так уж много на земле сумасшедших, готовых залезать внутрь
таких даже с виду противоестественных аппаратов. И наконец,
Флорентино Ариса заговорил о достижениях почтовой связи, и с
точки зрения перевозки, и с точки зрения доставки, стараясь
построить разговор таким образом, чтобы она заговорила о его
письмах. Но результата не добился.
Однако немного спустя случай подвернулся сам. Они уже
отошли от этой темы, когда вошла служанка и подала Фермине Дасе
письмо, только что доставленное специальной городской почтовой
службой, недавно созданной, которая таким же образом доставляла
и телеграммы. Как всегда, она никак не могла найти очки, чтобы
прочитать. Флорентино Ариса сохранял спокойствие.
- В очках нет нужды, - сказал он. - Это мое письмо.
И в самом деле. Он написал его накануне, в страшной
депрессии после своего первого и незадавшегося позорного визита
к ней. В письме он просил извинения за то, что дерзнул прийти
без предупреждения, и отказывался от намерения прийти еще раз.
Он бросил письмо в почтовый ящик, не раздумывая, а когда
одумался, было поздно. Однако он решил, что не стоит объяснять
все так подробно, а попросил Фермину Дасу сделать одолжение -
не читать этого письма.
- Хорошо, - согласилась она. - В конце концов, письма
принадлежат тем, кто их пишет. Верно? Он сделал решительный
шаг. - Конечно, - сказал он. - Потому-то при разрыве первым
делом возвращают письма.
Она пропустила намек мимо ушей и отдала ему письмо со
словами: "Жаль, что не смогу его прочитать, другие сослужили
мне добрую службу". Он захлебнулся от неожиданности - как это
вдруг она сказала так много - и проговорил: "Вы себе даже не
представляете, как я счастлив слышать это". Но она тут же
переменила тему, и больше ему не удалось вернуть ее к этому
разговору.
Они попрощались, когда уже перевалило за шесть и в доме
начали зажигать огни. Он чувствовал себя более уверенно, но и
лишних иллюзий не питал, поскольку ему были хорошо известны
своенравие и непредсказуемость поступков двадцатилетней Фермины
Дасы, и не было никаких оснований думать, что она изменилась. И
потому он лишь осмелился с искренним смирением спросить, нельзя
ли ему прийти еще раз, и снова удивился ответу.
- Приходите когда хотите, - сказала она. - Я почти всегда
одна.
Четыре дня спустя, во вторник, он снова пришел без
предупреждения, и на этот раз она, не дожидаясь, когда подадут
чай, заговорила о том, как ей помогли его письма. Он ответил,
что это были не письма в прямом смысле слова, но страницы из
книги, которую ему хотелось бы написать. Она тоже так считала.
И потому собиралась вернуть их ему, если, конечно, он не
обидится, чтобы он нашел для них лучшее применение. Она стала
говорить, чем они стали для нее в трудную пору, и говорила об
этом с волнением, благодарностью и даже сердечной теплотой, так
что Флорентино Арнса отважился не просто на еще один
решительный шаг - он сделал сальто мортале.
- Раньше мы были на "ты", - сказал он. Это было запретное
слово: раньше. Она почувствовала: пролетел химерический ангел
прошлого - и попробовала уклониться. Но Флорентино Ариса пошел
дальше. "Я имею в виду раньше - в наших письмах". Это ей не
понравилось, и пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы
он не заметил ее недовольства. Но он заметил и понял, что
наступать надо с большим тактом, и благодаря своему промаху
увидел, что она осталась такой же суровой, как в юности, хотя и
научилась эту суровость подслащивать.
- Я имею в виду, - сказал он, - что эти письма - совсем
другие.
- Все изменилось в мире, - сказала она. - А я- нет, -
сказал он. - А вы? Вторая чашка чая застыла у нее в руках, и
глаза остановились на нем с укором, по ту сторону суровости.
- Какая разница, - сказала она. - Мне только что
исполнилось семьдесят два.
Удар пришелся в самое сердце. Он хотел бы метнуть ответ
быстро и решительно, как стрелу, но тяжесть одолела его:
никогда еще он не выдыхался так от столь короткой беседы,
сердце ныло, каждый удар отдавался металлическим эхом в
артериях. Он почувствовал себя старым, печально-унылым,
ненужным, и так неудержимо захотелось плакать, что он не мог
вымолвить ни слова. Они допили вторую чашку в тишине,
изборожденной вещими предчувствиями, и первой заговорила она,
попросив служанку принести бювар с письмами. Он хотел попросить
ее оставить письма себе, - у него были копии, написанные под
копировальную бумагу, - но подумал, что такая предосторожность
может выглядеть неблагородно. Сказать было нечего. Прежде чем
попрощаться, он попросил разрешения прийти в следующий вторник
в это же время. Она спросила себя, следует ли ей быть столь
уступчивой.
- Не вижу, какой смысл - ходить и ходить, - сказала она.
- Я и вообще не думал, что приду, - сказал он. Итак, он
пришел в следующий вторник в пять часов, а потом стал приходить
каждый вторник, всегда без предупреждения, и к концу второго
месяца эти посещения раз в неделю стали для обоих привычными.
Флорентино Ариса приносил английские галеты к чаю, засахаренные
каштаны, греческие маслины и различные безделушки для ее
гостиной, которые привозили с океанскими пароходами. В один из
вторников он принес ей копию той фотографии, где они с
Ильдебрандой были сняты фотографом-бельгийцем более полувека
назад и которую он купил за пятнадцать сантимов на распродаже
почтовых открыток у Писарских ворот. Фермина Даса не могла
понять, каким образом ее фотография попала туда, и он тоже не
представлял себе этого иначе как чудом, сотворенным любовью.
Однажды утром, подрезая розы в своем саду, Флорентино Ариса
испытал искушение - отнести розу Фермине Дасе. Пришлось
поломать голову, какую розу следует отнести недавно овдовевшей
женщине, сообразуясь с непростым языком цветов. Красная роза,
символ пылкой страсти, могла оскорбить ее траур, желтые розы,
некоторыми считавшиеся знаком удачи, на распространенном языке
цветов означали ревность. Он слышал о черных розах из Турции,
и, наверное, они более всего подходили к случаю, однако ему не
удалось вывести таких, у себя в саду. Вдоволь поломав голову
над проблемой, он рискнул остановить выбор на белой розе, они
ему нравились меньше других, казались пресными и немыми: ничего
не означали. В последний момент, опасаясь, что Фермина Даса
все-таки заподозрит тайный смысл, он срезал с розы все шипы.
Она приняла подарок хорошо, не углядев в нем никаких
намеков, и таким образом вторники обогатились еще одним
ритуалом. Он приносил белую розу, и для нее уже стояла посреди
чайного столика ваза с водой. В один из вторников, ставя розу в
воду, он заметил как бы между прочим: - В наши времена
приносили не розы, а камелии. - Правильно, - сказала она, - но
намерения при этом были другие, и вам это известно.
И так было все время: он пытался продвинуться вперед, а
она его окорачивала. Однако на этот раз, несмотря на резкий
ответ, Флорентино Ариса понял. что попал в цель: она
отвернулась, чтобы он не заметил, как вспыхнуло ее лицо.
Вспыхнуло молодо, до корней волос, и оттого, что это произошло
помимо ее воли, она осталась недовольна собой. Флорентино Ариса
осторожно попробовал перейти на менее острые темы, она заметила
его усилия и поняла, что он понял ее состояние, а от этого
разозлилась еще больше. Это был неудачный вторник. Она уже
собиралась попросить его не приходить больше, но мысль о том,
что это выглядит ссорой влюбленных, показалась ей такой смешной
в их возрасте и положении, что она от души расхохоталась. В
следующий вторник, пока Флорентино Ариса ставил розу в воду,
она с пристрастием заглянула себе в душу и с радостью
обнаружила, что совсем не держит на него зла за прошлый
вторник.
Скоро его визиты стали приобретать несколько неловкий
семейный характер: случалось, при нем заходили доктор Урбино
Даса с супругой и оставались играть в карты. Флорентино Ариса в
карты играть не умел, но Фермина научила его за один прием, и
они послали супругам Урбино Даса письменный вызов на следующий
вторник. Игралось им вместе так хорошо, что встречи эти
утвердились так же быстро, как и его визиты, а заодно сразу же
определились и взносы каждого участника. Доктор Урбино Даса с
женой, превосходной кулинаркой, каждый раз приносили
необыкновенные торты, и каждый раз - разные. Флорентино Ариса
продолжал выискивать всякие диковины на пароходах, приходивших
из Европы, а Фермина Даса изощрялась придумать на вторник
какой-нибудь сюрприз. Карточные турниры устраивались каждый
третий вторник месяца, и играли не на деньги: проигравший
должен был к следующему состязанию приготовить что-то
особенное.
Доктор Урбино Даса вполне соответствовал тому, чем казался
на людях: звезд с неба не хватал, в общении был довольно
неуклюж, и к тому же ни с того ни с сего на него накатывали
приступы то веселья, то недовольства, отчего его бросало в
краску так, что впору было опасаться за здравие его рассудка.
