лодку вперед. Калалекв уже приготовил весло. Когда лодка оказалась
достаточно далеко от берега, Ангаджоркакв прыгнула в суденышко головой
вперед; ее довольный смех заглушала упавшая на лицо одежда. Армун помогла
ей освободиться от нее и укутала ее волосатые ноги, улыбаясь и удивляясь,
почему парамутанка все время хохочет.
Калалекв греб весь остаток дня, не обращая внимания на начавшийся снег с
дождем. Почувствовав голод, он позвал Ангаджоркакв, и та стала кормить его
лучшими кусками тухлого мяса. Нечаянно он укусил ее за палец и, залившись
смехом, даже забыл про весло. Армун куталась в шкуру, прижимая к себе обоих
мальчишек, и всему удивлялась. В сумерках Калалекв подвел лодку к берегу,
высматривая место для ночевки. Волна вынесла лодку на гладкий песок, и всем
пришлось потрудиться, вытаскивая ее подальше на берег, куда бы не дотянулся
прилив.
Так шли дни, им не было числа. Целыми днями Калалекв неутомимо греб, не
зная усталости. Вычерпывая воду кожаным черпаком, Ангаджоркакв напевала,
как в землянке на берегу. Армун мутило от постоянной качки; она куталась в
шкуры, прижимая к себе Арнхвита, который тоже чувствовал себя не лучшим
образом. А Харл через несколько дней привык, и мальчишки все время
проводили на корме возле рыболовных снастей и разговаривали - каждый на
своем языке.
День был похож на день, и трудно было счесть, сколько их миновало. Лодка
двигалась на север, и погода все ухудшалась. Волны становились все выше,
путешественников носило по водяным горам, как кусок плавника.
Наконец шторм утих, воздух стал сухим и холодным. В полудреме Армун
лежала под шкурами, прижимая к себе Арнхвита, когда услыхала, что Харл
выкрикивает ее имя.
- Погляди вперед, мы к чему-то приближаемся. Лед, а на нем черные штуки.
Я не понимаю, что это.
У берега залив был покрыт толстым слоем льда. Куски льда плавали в воде,
и приходилось лавировать между ними. На севере в дымке маячили огромные
айсберги. Калалекв показал на предметы, темневшие на поверхности льда.
Когда они подплыли поближе, стало ясно, что это перевернутые вверх дном
лодки. У оконечности льда Армун разглядела, что эти лодки были в несколько
раз больше той, в которой они находились. Это казалось невероятным.
Кукуджук стоял на носу лодки и, когда она коснулась твердого льда,
выпрыгнул, привязал ее сплетенной из полос кожи веревкой к неровному
ледяному выступу и побежал к берегу.
Армун не могла понять, почему так ослабела за время путешествия. Калалекв
и Ангаджоркакв вместе помогли ей выбраться на лед. Ей вручили Арнхвита, и
она, сотрясаясь в ознобе, сидела, слушала его воркованье и следила за
разгрузкой. Не успели ее начать, как возвратился Кукуджук. За ним спешили
парамутаны. Их было много, и все - и женщины, и охотники, - дивились
волосам и коже пришельцев, гладили Харла по голове, пока ему не надоело и
он не стал уворачиваться. Это вызвало восторженный хохот, и тут началась
настоящая разгрузка. Скоро все вещи понесли на берег, а лодку вытащили к
другим на лед. Армун брела за всеми, за ней ковылял Арнхвит. Какой-то
охотник подхватил его и посадил, довольного и повизгивавшего, себе на
плечи.
Они прошли мимо группы парамутанов, сооружавших на снегу шатер из черных
шкур; прекратив работу, они повернулись к пришельцам. Сзади виднелись и
другие шатры, от ветра их защищали сложенные из снега стены. Много шатров,
- думала, спотыкаясь от усталости, Армун, - здесь два или три саммада. Над,
ними вился дымок, и она представляла себе, как тепло и уютно внутри у
очага. А еще спокойно. Ветер срывал снег с сугробов и обжигал ее щеки.
Сюда, на север, зима уже пришла.
Миновав уютные шатры, они пошли дальше, где у берега высоко торосился
покрытый снегом лед. Перелезть через торосы оказалось нелегко. За ними
берег круто и ровно поднимался вверх. У основания холма было вырыто
несколько полуземлянок, крытых такими же черными шкурами.
Ангаджоркакв потянула Армун за руку к одной из них. Она была закрыта, и
Калалекв стал расшнуровывать вход. Все взятые из лодки свертки лежали рядом
на снегу. Калалекв протиснулся внутрь и сразу же развел огонь - должно
быть, дрова были заранее приготовлены. Дым так и повалил через дыру в
потолке, Когда Армун ощутила под ногами твердую землю, хворь ее быстро
прошла, и она вместе со всеми стала перетаскивать внутрь шкуры и узлы.
Хорошо. Все будет хорошо. Она в безопасности, Арнхвит и Харл тоже. И все
они увидят весну. С этой мыслью она прижала к себе ребенка и тяжело села на
кучу шкур.
- Побыстрее с костром! - крикнула Ангаджоркакв. - Солнечноволосая устала.
Я вижу. Она голодна, ей холодно. Я принесу еды.
- Надо перенести наш паукарут на лед. - отозвался Калалекв, раздувая
костер, - бухта замерзла, настала зима.
- Завтра. Сперва отдохнем.
- Да, сделаем это завтра. На льду теперь теплей, чем на суше, морская
вода гонит холод. И я нарежу снега, чтобы укрыться от ветра. Будет тепло,
мы будем есть и веселиться.
Мысль эта заставила его улыбнуться: предвкушая, он потянулся к
Ангаджоркакв. Она шлепнула его по руке.
- Не время, - проговорила она. - Потом, сперва поедим.
- Да, сперва поедим! Я ослабел от голода, - притворно застонал он, но с
лица не сползала улыбка.
Зима обещала быть доброй, очень, очень доброй.
Глава девятая
Esseka"cisak, elinaabele nefalaktus"
tusilebtsan tustoptsan. Alaktustsart
nindedei yilcinene.
Когда волна бьет о берег, маленькие рыбки,
которые плавают, дохнут; их глотают птицы,
которые летают; а тех пожирают звери,
которые бегают.
А иилане едят их всех.
Апофегма ишане
Ланефенуу была эйстаа Икхалменетса так давно, что лишь самые старые из
помощниц не забыли еще предыдущую эйстаа, а уж вспомнить ее имя могли и
совсем немногие. Ланефенуу была столь же высока духом, как и телом, - она
была на голову выше почти любой иилане - и за время своего правления сильно
изменила город.
Амбесид, где она восседала на почетном месте, был сооружен при ней,
прежний засадили плодовыми деревьями. Здесь, в естественном углублении
горного склона над городом и гаванью заложила она свой амбесид, повинуясь
своим причудам. И лучи утреннего солнца озаряли инкрустированный
разноцветным деревом трон в задней части углубления. Остальное пространство
было в тени. Склон за троном был выложен деревянными панелями дивной
работы, покрытыми искусной резьбой и живописью. Изображения казались
живыми, и днем фарги вечно толкались возле них, раскрыв рты от изумления.
На панелях были изображены темно-синие волны, бледно-голубое небо,
энтиисенаты, резвящиеся среди волн, и огромный, от края картины до края,
почти в натуральную величину силуэт урукето. На верху высокого плавника
была вырезана фигурка капитана урукето, вовсе не случайно похожая на
сидевшую под ним эйстаа. Прежде чем подняться к вершинам власти, Ланефенуу
командовала урукето, и в душе до сих пор не перестала быть капитаном. Руки
и верхняя часть ее тела были разрисованы пенящимися волнами.
Каждое утро Элилилеп в компании еще одного самца, которому доверялось
нести кисти и краски, прибывал из ханане в занавешенном паланкине обновить
росписи на ее теле; Ланефенуу прекрасно знала, что самцы более
чувствительны и артистичны; к тому же каждое утро пользоваться самцом
полезно для здоровья. Для этих целей и предназначался кистеносец Элилилепа;
сам же Элилилеп представлял собой слишком большую ценность, чтобы держать
его на пляже. Ланефенуу была твердо убеждена, - хотя и не высказываема это
Укхереб, зная, что ученая начнет язвить, - что ежедневное сексуальное
удовлетворение и было причиной ее долголетия.
Но сегодня она ощущала свой возраст: зимнее солнце не грело, и лишь тепло
живого плаща на плечах позволяло не впасть в оцепенение. И ко всем прочим
бедам добавилось еще и отчаяние от известия капитана прибывшего урукето.
Умер Алпеасак - драгоценность Запада, надежда ее города. Его погубили
безумные устузоу, если верить словам Эрефнаис. Но приходилось верить, ведь
говорила она сама, а не йилейбе фарги, получившая сообщение из
вторых-третьих уст. Эрефнаис, капитан урукето, облеченная высшей
ответственностью, побывала там и видела все своими глазами. Как и Другая из
уцелевших, Вейнте, та, что вырастила город и увидела гибель его. Она
поведает обо всем подробнее, она знает больше, чем капитан, которая все
время провела в урукето и так и не ступила на берег. Ланефенуу шевельнулась
на высоком троне и потребовала внимания. Подручная Муруспе, никогда не
оставлявшая се, гразу же подвинулась ближе, ожидая приказа.
- Муруспе, я хочу видеть вновь прибывшую по имени Вейнте, что приплыла
сегодня на урукето. Доставь ее ко мне.
Сделав знак немедленного повиновения, Муруспе заторопилась к
прислуживающим фарги и в точности передала им распоряжение Ланефенуу. Она
велела им повторить приказ; некоторые путались - от забывчивости или
неумения говорить, неважно. Таких она отослало с глаз долой. Они исчезли
со-стыдом-неудачи. Оставшихся она заставляла повторять распоряжение эйстаа
до тех пор, пока они не справились с делом в точности.
Наконец фарги разбежались с амбесида во все стороны с радостной
поспешностью, - ведь они несли распоряжение эйстаа. И каждая, кого они
встречали, передавала сообщение другим встречным, и очень скоро одна из
помощниц торопливо вошла к Укхереб, делая жесты
информации-большой-важности.
- Эйстаа разослала слово по городу. Требуется присутствие твоей гостьи
Вейнте.
- Иду. - поднимаясь, ответила Вейнте. - Веди меня.
Укхереб жестом отослала помощницу.
- Я пойду с тобой, Вейнте. Так будет уместнее. Эйстаа знает мои труды на
благо Икхалменетса, и, боюсь, я знаю, о чем пойдет речь. Мое место возле
нее.
Амбесид был пуст, словно была ночь, а не пасмурный день. Суетливых фарги
прогнали, и во всех дверях расставили помощниц, не пускавших их внутрь. Они
стояли спиной к эйстаа, чтобы не нарушить ее уединения. Ланефенуу правила
твердой рукой, это был ее город, и если она желала уединиться на амбесиде,
а не в собственных небольших покоях, значит, это было необходимо. Мощь,
исходящая от строгой и суровой фигуры под расписными рельефами, восхищала.
Вейнте ощущала в ней равную.
Она шла твердым шагом возле Укхереб - никак не следом, - и походка
выдавала ее чувства. Ланефенуу невольно заинтересовалась, поскольку от яйца
времен никто не обращался с ней, как с равной.
- Ты и есть Вейнте, недавно прибывшая из Алпеасака. Расскажи мне о твоем
городе.
- Он погублен, - последовали движения, означавшие боль и смерть, - руками
устузоу, - жесты во много раз усилили предыдущие знаки.
- Расскажи мне все, что знаешь, во всех подробностях с самого начала,
ничего на скрывая, потому что я хочу знать, как подобное стало возможным.
Вейнте пошире расставила ноги, выпрямилась - и долго не умолкала. Все это
время Ланефенуу ни разу не пошевелилась, а Укхереб то и дело дергалась,
словно от боли, и слегка вскрикивала. И если Вейнте была не совсем
откровенна, когда речь зашла о ее отношениях с этим устузоу, особенно
тогда, когда нельзя было не солгать, - это объяснялось простой
забывчивостью, не более. Она сочла неуместными всякие упоминания о Дочерях
Смерти, о них можно было поговорить и позднее. Она просто рассказывала, как
строила город, как устузоу убили самцов на родильных пляжах, как она
защищало город от пришельцев и как, обороняясь, была вынуждена напасть на
устузоу. Добравшись до конца повествования, она, тщательно сдерживая все
чувства, описала всеобщую гибель, разрушение города, бегство горсточки
уцелевших. Потом она умолкла, но положение ее рук говорило о том, что
сказано не все.
- Что еще ты собираешься добавить к этому ужасу? - спросила Ланефенуу,
