организации боевых действий был пропитан формализмом, и главная забота
командиров и штабов состояла не в том, чтобы как можно лучше выполнить задачу
(учения нередко шли по намеченному плану и об этом больше заботилось
руководство, чем обучаемые), а в стремлении как можно лучше "показать" себя. Да
и судили о командирах в основном по тому, как они докладывали. Внешне все было
как будто бы "правильно", но оторвано от существа дела.
Всю сложнейшую работу по подготовке боя и операции стали в основном сводить к
разработке многочисленных, громоздких документов, где среди обилия отвлеченных
теоретических положений утопали конкретные задачи и суть дела. Главная часть
работы командиров и штабов по организации боя стала отодвигаться на второй план.
Постепенно мы начали терять самое драгоценное из того, что приобрели во время
войны. Особенно большой вред принесли учения, где командующие объединениями и
командиры соединений сами выступали руководителями учений, проводимых с этими
объединениями, соединениями, и действовали на этих учениях, заранее зная
обстановку за обе стороны и ход ее развития.
Так извращенная система оперативной и боевой подготовки породила военачальников
разного калибра, которые стали больше похожими на плохих пропагандистов военного
дела, чем на боевых командиров.
Изъяны в обучении и воспитании кадров сказались и в целом на качестве боевой
подготовки войск. Чем больше и громче говорили о максимальном приближении
обучения войск к тому, что требуется на войне, тем больше оно отрывалось от
боевой действительности.
Как же случилось, что в армии, состоявшей в основном из много и хорошо воевавших
людей, столь легко был растерян выстраданный во время войны боевой опыт? Это
одна из самых больших загадок, однозначно отгадать которые не так просто. Но
одна из причин состояла, видимо в том, что к руководству приходили далеко не
лучшие кадры, в военных училищах и академиях оказалось немало преподавателей,
которые этого свинцового боевого опыта как следует не хлебнули и всю глубину его
внутренней сути так и не уяснили. Фронтовики, приходившие в военно-учебные
заведения в качестве как слушателей, так и преподавателей, будучи еще не очень
осведомленными в области теории, первое время смотрели на нее больше с
благоговением, чем с точки зрения критического опыта. При этом почему-то
полагали, что военная наука -- это некая высшая сфера деятельности, которой
должны заниматься какие-то особые люди, хотя, как теперь уже стало понятно,
именно люди с боевым опытом и должны были питать науку новыми идеями. Да и вся
утвердившаяся после войны система парадности и показухи, пренебрежения к делу,
поощрения серости и подавления творчества не очень способствовала органическому
соединению теории и практики.
Только во второй половине 70-х и в 80-е годы начали преодолеваться эти
негативные явления и вновь стали возрождаться жуковские традиции в оперативной и
боевой подготовке.
Но в последние годы мы снова наблюдаем регресс в этой области.
И речь не идет о том, что и после войны нужно было учить армию лишь на опыте
Великой Отечественной, афганской или другой войны. Совершенно очевидно, что
содержание воинского обучения должно быть ориентировано на вооруженную борьбу
будущего. Никогда не могут, однако, устареть сам подход к решению
оперативно-тактических задач, широкое творчество и применявшиеся при этом методы
конкретного подхода к делу и организаторской работы, тщательность и
кропотливость отработки с подчиненными командирами и войсками всех
подготовительных мероприятий, умение обучать войска именно тому, что от них
может потребоваться в боевой обстановке. Все это, в конечном итоге, и определяет
весь дух военного искусства, в котором заключены если не "вечные", то очень и
очень долго живущие принципы и идеи.
После неожиданного и ничем не обоснованного отстранения от должности министра
обороны Г.К. Жуков подвергся новой тягчайшей опале. Само его увольнение из армии
в 1958 г. было незаконным, так как по установленному статусу маршалы Советского
Союза не могли увольняться. Такой опытнейший и талантливый человек как Г.К.
Жуков был лишен возможности заниматься не только проблемами современной военной
науки, что могло бы принести огромную пользу, но и обобщением опыта Великой
Отечественной войны. С большим трудом, преодолевая всевозможные бюрократические
рогатки, ему удалось написать свою знаменитую теперь книгу "Воспоминания и
размышления" о Великой Отечественной войне. Любой по-настоящему пытливый
читатель может прочитать и убедиться, что это наиболее глубокая, правдивая и
богатая обобщающими выводами и мыслями книга.
После войны было издано много хороших мемуаров. Среди них представляются
наиболее содержательными и поучительными воспоминания А.М. Василевского, И.С.
Конева, К.К. Рокоссовского, Р.Я. Малиновского, И.Х. Баграмяна, Н.Г. Кузнецова,
Н.Н. Воронова, П.И. Батова, В.И. Чуйкова, П.Н. Лащенко и многих других.
Отдавая должное всем другим мемуарам, можно без всяких стеснений и преувеличения
сказать, что книга Жукова занимает среди них самое видное место и
свидетельствует о том, что автор ее был не только великим полководцем, но и
выдающимся военным мыслителем.
Несмотря на все мытарства, которые пришлось перетерпеть Жукову на пути к изданию
книги, в последнее время заявляет о себе все большее количество людей, которые,
оказывается, всячески "помогали" Жукову в подготовке и издании книги, как и в
случае с бревном, которое несли вместе с Лениным. Даже не поймешь, кто же мешал,
кто чинил препоны маршалу.
Недавно А.Н. Яковлев писал, что в ЦК КПСС курирование рукописи и издания книги
Жукова было поручено ему. Причем, он верно утверждает, что книга была издана
вопреки мнению и сопротивлению аппарата ЦК КПСС и Главпура, благодаря личному
указанию Л.И. Брежнева. Леонид Ильич позвонил маршалу, чтобы поздравить его с
днем рождения. Пользуясь случаем, Жуков упомянул о судьбе своих мемуаров. Генсек
высказался в пользу их издания. Но какова же роль исполнителей этого решения,
"помогавших" Жукову и курировавших его рукопись?
Все правки, предложенные идеологами ЦК и Главпура, в том числе такую нелепость
-- будто бы Жуков собирался заехать к начальнику политотдела 18-й армии Л.И.
Брежневу и посоветоваться с ним по каким-то стратегическим вопросам -- в книгу
включили. Добавили в нее и главу о партийно-политической работе, исковеркав тем
самым уникальное повествование о войне. Царила какая-то беспардонная наглость
людей, которые не сумев чем-либо путным проявить себя на войне, пробравшись
после войны к власти, требовали писать о них то, чего они хотели. Насильно
вписали в книгу фамилии А.А. Епишева,М.Х. Калашника и других политработников. В
чем же тогда состояло курирование? Может быть люди, курировавшие рукопись,
помогли отстоять то, что написал Жуков, отвергли некомпетентное вмешательство
Главпура, возможно, протестовали против этого произвола, выступили в печати в
защиту Жукова? Ничего этого не было, хотя допускаю что, возможно, Александр
Николаевич и некоторые его коллеги в душе были больше на стороне Жукова, чем его
притеснителей, может быть как-то и сдерживали наскоки на него. Но не больше. Тот
же Д.А. Волкогонов пытался воспрепятствовать новым изданиям книги Жукова, в
которых предусматривалось исключить главпуровские "доппайки" и все, что без
согласия автора было вписано в книгу.
А.А. Гречко и А.А. Епишев в записке в ЦК КПСС о рукописи книги Г.К. Жукова среди
множества грехов и недостатков указали и такой: "Г.К. Жуков чрезмерно сгущает
краски вокруг недостатков, имевшихся в боеготовности советских войск,
расположенных в западных военных округах, в обучении личного состава и
подготовке командных кадров. Слишком большое внимание уделяет репрессиям
1937--1938 гг.". Спрашивается, при том катастрофическом положении, в котором
оказалась наша армия в 1941 г., что еще и какие краски можно было "сгущать"?
Конечно, то, что подписали Гречко и Епишев -- нелепость. Они подписали это
письмо потому, что так "было нужно" в их положении. Но в том же Главпуре и
аппарате ЦК КПСС были идеологи, которые писали это письмо, проталкивали его
"наверх", готовили "отбойные" ответы на многочисленные предложения об установке
памятника Жукову. Сейчас опубликованы документы, из которых видно, кто
воспротивился тому, чтобы официально и достойно отметить 75-летие Г.К. Жукова.
Вокруг Жукова устроили подлинную информационную и морально-психологическую
блокаду. Создавались всевозможные препятствия для общения с ним. Подслушивали
его разговоры и неоднократно устраивали допросы и разборы его имевших место и
выдуманных высказываний. С большим трудом печатались его статьи. В официальных
трудах и энциклопедиях его имя умалчивалось или третировалось. Например, по
подсчетам Н.Г. Павленко в "Истории Великой Отечественной войны Советского Союза"
в первом томе наш начальник Генштаба Г.К. Жуков ни разу не упомянут (как будто
его и не было), а Ф.Гальдер фигурирует 12 раз. В 3-м томе бывший член Военного
Совета фронта Н.С. Хрущев упоминается 41 раз, а Верховный Главнокомандующий И.В.
Сталин -- 21 раз.
Воениздат выпустил хронику Великой Отечественной, но среди командующих фронтами
не значился маршал Жуков (видите ли, фронт был, а командующего не было). И это
не только в официальных трудах. В романе Э.Казакевича "Весна на Одере" все
решения на операцию принимает какой-то член Военного Совета. Даже Сталин
недоумевал, почему же там нет командующего, Жукова.
Вообще со страниц официальных изданий все больше вытеснялись действительные
активные участники войны. Решения и действия конкретных должностных лиц
заменялись безликим "партия, ЦК, Военный Совет" и другими. История войны
становилась, по существу безлюдной.
И весь этот произвол творили не отвлеченные режим и система, а конкретные люди,
на которых держалась эта система. Что ж уж там говорить о каких-то аппаратчиках,
если в 1966 г. статью, подготовленную к 70-летию Георгия Константиновича,
отказались подписать Конев, Соколовский, Василевский. Правда, А.М. Василевский в
1975 г. при вручении мне своей книги "Дело всей жизни" высказал искреннее
сожаление по поводу того, что ему по разным причинам не всегда удавалось
выдержать принципиальную и справедливую позицию по отношению к Жукову,
соответствующую его действительному глубокому уважению к своему боевому
соратнику. Но ведь не все нашли нужным хотя бы для приличия задним числом
извиниться за свои проделки.
Могут сказать, что в те годы многим людям приходилось приспосабливаться. Да, это
так. Такова была система и преодолевать ее рогатки было не просто. Но зачем же
сегодня изображать из себя святых праведников и обличителей того, что сами
помогали творить.
Это же позор, что мы, ветераны войны, дали затравить и по крайней мере на 10--15
лет раньше отправили на тот свет своего великого полководца. И сейчас не найдешь
ни одного партийного функционера, сотрудника органов КГБ, ни одного письменника
или журналиста, который хоть бы сожалел об этом. Оказывается, никто не виноват и
все всЈ делали правильно.
Так у нас случилось и с Советским Союзом. Получается, что каждый из нас в
отдельности всЈ делал правильно, а все вместе разрушили государство, защите
которого Жуков посвятил всю свою жизнь.
В упомянутой выше статье А.Н. Яковлев восклицает: "Кто в конце концов поставил в
Москве памятник полководцу? Демократы или большевики?" За памятник Жукову,
конечно, большое спасибо и прежде всего президенту РФ Б.Н. Ельцину и мэру г.
Москвы Ю.М. Лужкову. Но надо полагать, что при этом учитывалось не только мнение
"демократов", но и волеизъявление большинства людей нашей страны.
Больше всего выступали и писали о необходимости памятника ветераны войны. Жуков
-- наш национальный герой, призванный объединить вокруг своего славного имени
всех людей, кому дороги интересы России.
Но никто нас не объединит и будут вечно раздоры, если, с одной стороны, отражая
чаяния народа и фронтовиков, воздвигается памятник Жукову, с другой --
