По опыту Курской, Белорусской, Висло-Одерской или Берлинской операции можно было
видеть как специфика каждой из них накладывала свой отпечаток на особенности
боевой подготовки войск. Маршал с обычной своей дотошностью следил, чтобы во
время этих учений были учтены все возможные неожиданности, все "мелочи", которые
могут сказаться на проведении будущей операции. Если при этом в практику
вводилось нечто новое, требовал, чтобы оно было тщательно и всесторонне
проверено, прежде чем применить его на поле боя.
Жукову было также свойственно умение сжато, емко и четко излагать обстановку и
свои решения, чего он требовал и от подчиненных. Донесения, представляемые в
Ставку, исполнял лично. Он был весьма лаконичен и при постановке задач,
организации взаимодействия и проведении занятий по обработке предполагаемого
хода боевых действий в предстоящей операции. Это позволяло экономить время,
спрессовать его до предела и выполнять колоссальный объем мыслительной и
организаторской работы. Он был полностью поглощен делом, работал строго по
плану, сосредоточивал усилия на главных, решающих вопросах, ничего не делал
формально или для изображения напускной деятельности.
Так, в июле 1939 г. в район Халхин-Гола прибыл маршал Кулик и потребовал от
Жукова ехать с ним на плацдарм на восточном берегу этой реки, который удерживали
наши войска. Комкор доложил, что по плану у него другие дела и послал с Куликом
своего заместителя. Под Сталинградом Г.М. Маленков предложил Жукову совместно с
ним послушать начальников политотделов соединений. Маршал ответил: заслушивайте,
но у меня другие планы. И это не было проявлением какого-то неуважения к
руководителям высокого ранга. Просто он знал, что всякое отвлечение от главной
задачи приведет к тем или иным недоработкам и изъянам в подготовке операции.
Некоторые командующие, боясь попасть в немилость, только и занимались тем, что
сопровождали то одного, то другого высокого гостя, что самым пагубным образом
сказывалось на подготовке операции. Сам Георгий Константинович, приезжая во
фронты, армии, как правило, без особой надобности не задействовал при себе
командующих, предоставлял им возможность работать по своему плану. Он считал
нужным все делать прежде всего во имя интересов дела, а не в угоду даже самым
влиятельным руководителям.
Вообще работал он очень сосредоточенно, целеустремленно, всесторонне обдумывая
на многие шаги вперед свои решения и действия.
Известное суждение Наполеона о себе характерно и для других выдающихся,
неординарных личностей, в том числе и для Жукова. "Если кажется, что у меня, --
писал французский полководец, -- на все имеется готовый ответ и ничто меня не
захватывает врасплох, то это следствие того, что прежде, чем что бы то ни было
предпринять, я долго обдумываю и предусматриваю все, что может произойти. Это не
гений мне внезапно, по секрету подсказывает, что я должен сказать в
обстоятельствах, которые для других являются неожиданностью; нет, это есть
результат моего образования и моих размышлений. Я всегда работаю".
Помощники нашего полководца отмечали: бывало, уже глубокая ночь, пора бы маршалу
отдохнуть, а он стоит у огромной карты всего театра войны, стоит и час, и другой
в глубокой задумчивости. Он читал ту, еще незримую оперативную обстановку,
очертания которой еще только складывались.
Жуков отличался большой организованностью в работе и пунктуальностью. Был
строгим, требовательным и распорядительным военачальником, крайне нетерпимым к
любым проявлениям неисполнительности и недисциплинированности. Как и Суворов, он
терпеть не мог ссылки на трудности и разные "объективные" условия.
Георгий Константинович обладал могучим здоровьем, большой работоспособностью,
психологической и физической выносливостью. Без этого невозможно было бы
выдержать ту колоссальную нагрузку, которую приходилось переносить на фронте,
иногда по нескольку суток без сна или довольствуясь сном продолжительностью не
более 2--3 часов в сутки. В завершающих оборонительных сражениях под Москвой,
находясь в чрезвычайном нервном напряжении, он не спал 11 суток. И когда войска
уже перешли в наступление, он уснул как убитый, его не могли разбудить даже по
вызову Сталина к телефону. При подготовке операции и в ходе боевых действий ему,
как и другим военачальникам, часто приходилось работать на пределе человеческих
возможностей. В современной войне без такой физической и психологической
выносливости полководец не может состояться.
Уже говорилось о личном мужестве Жукова, его принципиальности и непреклонной
решимости постоять за свои решения и предложения. Это очень важно на войне. Если
сравнить, то ведь командующий Западным фронтом генерал Соколовский в
осенне-зимней кампании 1943--1944 гг. понимал, что в том виде, как
предусматривает Ставка, нецелесообразно проводить наступательные операции. Но не
решился предложить другие решения и настойчиво постоять за них, и мы знаем,
какие тяжелые последствия это имело. Жуков же, благодаря своей смелости и
твердости, уберег наши войска от многих бедствий. Он мог оспаривать
нецелесообразные решения, настойчиво отстаивать свою позицию. Но вместе с тем,
когда решение уже принято, он, как хороший солдат, был и очень
дисциплинированным и творческим исполнителем возложенных на него задач.
Георгия Константиновича изображают иногда человеком высокомерным. Но это не так.
Он был суровым, но очень справедливым, душевным человеком и особенно близок к
низовому звену офицеров и к солдатам. И суровость его к подчиненным командирам
проистекала из его отношения к делу, в том числе сбережения людей,
недопустимости поверхностного и неряшливого отношения к организации боевых
действий и управления войсками. Поэтому в суровой требовательности на войне
больше гуманности, чем в ложном демократизме и попустительстве упущениям в
управлении войсками.
Почти во всех служебных характеристиках на Жукова отмечается его сильная воля и
суровый характер. "Даже озаренный светом побед, неразрывно связанных с его
именем, Жуков, -- пишет С.С. Смирнов, -- в представлении своих современников
остается суровым человеком, и, видимо, только времени суждено будет сгладить
резкие черты его исторического портрета.
О суровости его на фронте ходили легенды. Сейчас трудно решить, что в них
истинно и что вымышлено. Но и в то время легко было подметить одну характерную
особенность фронтовых рассказов: Жуков изображался в них беспощадно строгим,
суровым, жестким, но неизменно справедливым, что всегда свойственно солдатским
анекдотам о любимых полководцах.
История выдвигает на авансцену людей, чьи характеры отвечают характеру эпохи.
Война -- всегда суровое дело, но Великая Отечественная война, особенно в первые
ее два года, отличалась суровостью исключительной, небывалой. Характер Жукова и
соответствовал этому суровому времени и неизбежно испытывал на себе его
воздействие.
Кто возьмет на себя право определить необходимую и достаточную меру суровости в
ту страшную осень сорок первого года?", если, конечно, не забывать, какой была
обстановка, и чем могла бы кончиться война без принятия чрезвычайных мер в
чрезвычайных условиях.
Ни в одной отрасли деятельности не считается достойным плохо знать и делать свое
дело. Но в боевой обстановке это граничит с преступлением, ибо деятельность
командира, любого военного руководителя связана с ответственностью за многих
других людей, судьбой которых он должен разумно распорядиться и вместе с тем при
любых обстоятельствах выполнить поставленную задачу. Очень важно, чтобы люди
верили своим командирам. Не секрет, какой подъем боевого настроения и
уверенности вызывало только само появление на том или ином фронте таких
полководцев, как Г.К. Жуков, К. К. Рокоссовский, И. Д. Черняховский.
Подчеркнем еще раз, что Жуков к себе относился не менее строго и требовательно,
чем к другим. "Я никогда не был, -- говорит он, -- самоуверенным человеком.
Отсутствие самоуверенности не мешало мне быть решительным в деле. Когда делаешь
дело, несешь за него ответственность, решаешь, тут не место сомнениям в себе или
неуверенности. Ты всецело поглощен делом и тем, чтобы всего себя отдать этому
делу и сделать все, на что ты способен. Но потом, когда дело закончено, когда
размышляешь о сделанном, думаешь не только над прошлым, но и над будущим,
обостряется чувство того, что тебе чего-то не хватает, того или иного недостает,
что тебе следовало бы знать ряд вещей, которых ты не знаешь, и это снова
вернувшееся чувство заставляет все заново передумывать и решать с самим собой:
"А не мог бы ты сделать лучше то, что ты сделал, если бы ты обладал всем, чего
тебе не хватает?"
Мне многое приходилось осваивать практически, без достаточных, предварительно
накопленных, широких и разносторонних знаний. Это имело и свою положительную
сторону. Отвечая за дело, стремясь поступить наилучшим образом и чувствуя при
этом те или иные пробелы в своей общей подготовке, я стремился решать встававшие
передо мной вопросы как можно фундаментальнее, стремился докопаться до корня, не
позволить себе принять первое попавшееся, поверхностное решение. Было повышенное
чувство ответственности по отношению к порученному делу, ощущение необходимости
до всего дойти своим умом, своим опытом, стремясь тут же, непосредственно
пополнить свои знания всем тем, что было нужно для дела.
При всей трудности положения иногда в этом была и своя положительная сторона.
Кстати сказать, некоторые из наших высокообразованных, профессорского типа
военных, профессоров, оказавшихся в положении командующих на тех или других
фронтах войны, не проявили себя с положительной стороны. В их решениях мне
случалось замечать как раз элементы поверхностности. Порой они предлагали
поверхностные решения сложных проблем, не укладывавшихся в их профессорскую
начитанность. В этом состояла оборотная сторона медали -- им иногда казалось
простым, само собой разумеющимся то, что на самом деле было трудным и что мне,
например, казалось очень трудным для решения, да так оно и было в
действительности".
У Жукова было также хорошо развито чувство войскового товарищества и
справедливости. Он не раз в самой напряженной обстановке в Ставке, когда многие
боялись промолвить хотя бы слово, защищал С.К. Тимошенко. В начале октября 1941
г. спас от нависшей над ним расправы И.С. Конева. Взял к себе на фронт снятого с
должности командующего войсками Западного фронта В.Д. Соколовского, своим
мужеством и принципиальностью уберег от гнева и сталинско-бериевских расправ
многих командующих и командиров. Когда на фронте случались неудачи, он никогда
не сваливал на подчиненных и брал ответственность на себя. Так он поступил,
например, когда в апреле 1945 г. затормозилось наступление у Зееловских высот. В
докладе Сталину он говорил о недооценке обороны противника в этом районе,
которую допустил он, и не высказал никаких упреков в адрес В.И. Чуйкова или
других командиров. В том же 1945 г., после войны, в группу советских войск в
Германии прибыл заместитель наркома внутренних дел Абакумов и начал арестовывать
офицеров. Жуков в самой резкой форме потребовал освободить подчиненных офицеров
и выпроводил из группы бериевского опричника. Мало кто из военачальников в те
времена мог решиться на такой смелый и принципиальный шаг, если вспомнить, что
такие, казалось бы, близкие к Сталину и всесильные партийные деятели как
Молотов, Калинин, Поскребышев не смогли защитить даже своих жен. Георгий
Константинович не мог не понимать, какие последствия может иметь (и имел!) его
мужественный поступок.
О культуре военачальников принято судить по их отношению к штабам и прежде всего
Генштабу. Последний во время войны возглавлялся такими выдающимися
военачальниками как Б.М. Шапошников, А.М. Василевский, А.Н. Антонов. Генштаб
был, конечно, действительно мозгом армии, а не каким-то "рабочим органом"
Ставки, как это изображали после войны. В Советской Армии, начиная еще с
довоенного периода, организационное и оперативное становление штабов шло с
