теперь делать?
Сделать вид, что не заметил? А вдруг Борисов побежит каяться, тогда
он-то выкрутится, а ему, Голубеву, достанется за то, что не заявил. А если
заявить, так ведь тоже за милую душу посадят, хотя бы за то, что видел.
У обоих на памяти была история, когда школьник стрелял в учительницу
из рогатки, а попал в портрет и разбил стекло. Если бы он выбил
учительнице глаз, его бы, возможно, простили по несовершеннолетию, но он
ведь попал не в глаз, а в портрет, а это уже покушение, ни больше ни
меньше. И где теперь этот школьник, никто не знал...
Первым из положения вышел Борисов. Он суетливо вытащил из кармана
металлический портсигар и, раскрыв его, сунул Голубеву. Тот заколебался
брать или не брать. Потом все же решился, взял.
- Да, так о чем мы с тобой говорили? - спросил Борисов как ни в чем
не бывало, но на всякий случай отходя от бюста подальше.
- О наглядной агитации, - услужливо напомнил Голубев, приходя
понемногу в себя.
- Так вот я говорю, - сказал Борисов уже другим тоном, - нельзя, Иван
Тимофеевич, недооценивать политическое значение наглядной агитации, и
прошу тебя по-дружески, ты уж об этом позаботься, пожалуйста.
- Ладно уж, позабочусь, - хмуро сказал Иван Тимофеевич, торопясь
уйти.
- Вот и договорились, - обрадовался Борисов, он взял Голубева под
руку и, провожая до дверей, сказал, понижая голос: И еще, Ванюша, хочу
тебя как товарища предупредить, учти за тобой ведется пристальное
наблюдение.
Голубев вышел на улицу. Стоял, по-прежнему, сухой и солнечный день.
Председатель отметил это с неудовольствием, пора бы уже быть и дождю. Его
лошадь, привязанная к железной ограде, тянулась к кусту крапивы, но не
могла дотянуться. Голубев забрался в двуколку, отпустил вожжи. Лошадь
прошла один квартал и сама, без всякого приказания, по привычке
остановилась напротив деревянного дома с вывеской "Чайная". Возле чайной
стояла подвода с бидонами из-под молока, председатель сразу же определил,
что подвода из его колхоза. Лошадь была привязана к столбу. Голубев
привязал к этому же столбу и свою лошадь, поднялся по шатким ступеням
крыльца и открыл дверь. В чайной пахло пивом и кислыми щами.
Женщина, скучавшая за стойкой, сразу обратила внимание на вошедшего.
- Здравствуйте, Иван Тимофеевич.
- Здорово, Анюта, - ответил председатель, кидая взгляд в угол.
Там Плечевой допивал свое пиво. При появлении председателя он встал.
- Ничего, сиди, - махнул ему Голубев и подождал, пока Анюта нальет
ему обычную порцию сто пятьдесят водки и кружку пива. Водку, как всегда,
вылил в пиво и пошел в угол к Плечевому. Тот опять попытался встать, но
Голубев придержал его за плечо.
- Молоко сдавал? - спросил председатель, отхлебывая из кружки.
- Сдавал, - сказал Плечевой. - Жирность, говорят, маловата.
- Перебьются, - махнул рукой Голубев. - А чего сидишь?
- А я тут Нюрку встретил, почтальоншу, да и обещался ее подвезти, -
объяснил Плечевой. Вот дожидаю.
- Что, живет она со своим красноармейцем? - поинтересовалсяя Иван
Тимофеевич.
- А чего ж ей не жить, - сказал Плечевой. - Он у ней заместо
домохозяйки, да. Она на почту, а он воду наносит, дрова наколет и щи
варит. Передник Нюркин наденет и ходит, как баба, занимается по хозяйству,
да. Я-то сам не видел, а народ болтает, будто он и салфетки еще крестом
вышивает. Плечевой засмеялся. - Ей-богу, вот сколь живу, а такого, чтоб
мужик в бабском переднике ходил да еще вышивал бы, не видел. И ведь вот
что интересно: прислали его будто бы на неделю, полторы прошло, а он и не
чухается, да. Я вот, Иван Тимофеевич, не знаю, может, это все от темноты,
но народ думку такую имеет, что не зря он, этот армеец, сидит тут, а
некоторые прямо считают в виде следствия.
- Какого следствия? - насторожился председатель.
Плечевой знал о мнительности Голубева и сейчас нарочно его подзуживал
и с удовольствием замечал, что слова его производят должный эффект.
- А кто его знает, какого, - сказал он. - Только понятно, что зазря
его здесь держать не будут, да. Если эроплан сломатый, значит, его надо
чинить. А если он в таком состоянии, что и чинить нельзя, значит, надо
выбросить. Чего же даром человека держать. Вот потому-то народ, Иван
Тимофеич, и сомневается. Слух есть, - Плечевой понизил голос и приблизился
к председателю, что колхозы распущать будут обратно.
- Ну, это ты брось, - сердито сказал председатель. - Не будет этого
никогда, и не надейся. Работать надо, а не слухи собирать.
Он допил свой "ерш" и поднялся.
- Ты, Плечевой, вот что, - сказал он напоследок, - если Беляшовой
долго не будет, не жди, нечего. И своим ходом дойдет, невелика барыня.
Попрощавшись с Анютой, он вышел, сел на двуколку и поехал домой. Но
сказанное Плечевым запало ему в душу и соединилось со словами Борисова о
том, что за ним, Голубевым, ведется пристальное наблюдение. Какое же
наблюдение и как оно ведется? Уж не через этого ли красноармейца? Не
специально ли его подослали? Правда, на вид он вроде бы и не похож на
такого, которого можно подослать. Но ведь и те, кто посылает, тоже не
дураки, они такого и не пошлют, чтобы сразу было видно, что он подослан.
Если бы знать это точно! Но как узнаешь? И тут у Голубева родилась дерзкая
мысль: "А что, если подойти к этому красноармейцу, стукнуть кулаком по
столу, говори, мол, по какому заданию ты здесь сидишь и кто тебя на это
направил?" А если даже за это и будет чего, так уж лучше сразу, чем так-то
вот ждать неизвестно какой опасности.
10
Итак, полторы недели прошло с тех пор, как Чонкин попал в Красное и
поселился у Нюры. Он здесь уже прижился, со всеми перезнакомился, стал
своим человеком, и не было никаких намеков на то, что его отсюда
когда-нибудь заберут. Нельзя сказать, чтобы Чонкину такая жизнь не
нравилась. Наоборот, ни подъема, ни отбоя, не говоря уже о физзарядке или
политзанятиях. Хотя и в армии в смысле еды он неплохо устроился, но
здесь-то хлеб, молоко, яички, все свежее, лучок прямо с грядки да еще баба
под боком чем не жизнь? Да на месте Чонкина любой согласился бы стоять на
таком посту до самой демобилизации, а еще годок-другой прихватил бы
сверхсрочно. И все-таки в положении Чонкина было что-то такое, что не
давало ему жить спокойно, а именно то, что оставили его здесь вроде бы на
неделю, но неделя эта прошла, а из части ни слуху ни духу, никаких
дальнейших распоряжений. Если решили задержать, то надо сообщить
как-нибудь, да и сухой паек не мешало б пополнить. Это хорошо, что он
здесь так пристроился, а то давно бы уже зубы на полку.
Последние дни, каждый раз выходя на улицу, Чонкин задирал голову и
глядел в небо, не появится ли там медленно растущая точка, и прикладывал к
уху ладонь, не послышится ли приближающийся рокот мотора. Да нет, ничего
не было видно, ничего не было слышно.
Не зная, что предпринять, и отчаявшись, Чонкин решил обратиться за
советом к умному человеку. Таким человеком оказался сосед Нюры Кузьма
Матвеевич Гладышев.
Кузьму Гладышева не только в Красном, но и во всей округе знали как
человека ученого. Об учености Гладышева говорил хотя бы тот факт, что на
деревянной уборной, стоявшей у него в огороде, большими черными буквами
было написано "Wаtеr сlоsеt".
Занимая неприметную и низкооплачиваемую должность колхозного
кладовщика, Гладышев зато имел много свободного времени для пополнения
знаний и держал в своей маленькой голове столько различных сведений из
различных областей, что люди, знакомые с ним, только вздыхали завистливо и
уважительно вот это, мол, да! Многие утверждали, что, разбуди Гладышева в
двенадцать часов ночи и задай ему любой вопрос, он не задумываясь даст на
него самый обстоятельный ответ и любое явление природы объяснит с точки
зрения современной науки, без участия потусторонних божественных сил.
Всех этих знаний Гладышев добился исключительно путем
самообразования, ибо смешно было бы приписывать тут какую-нибудь заслугу
церковноприходской школе, где он окончил всего лишь два класса. Знания,
накопленные Гладышевым, может, и пролежали бы в его голове без всякого
толку, если бы не Октябрьская революция, которая освободила народ от
всевозможного рабства и любому гражданину позволила карабкаться к сияющим
и каменистым вершинам науки. Надо еще отметить, что в освобожденном уме
Гладышева и раньше возникало много оригинальных научных идей. Каждый
жизненный факт не проходил мимо него незамеченным, а наталкивал его на
различные мысли. Увидит, скажем, Кузьма на печи тараканов и думает: а
нельзя ли, мол, их связать между собой и направить в одну сторону? Это ж
такая сила получится, что ее можно с выгодой использовать в сельском
хозяйстве. Посмотрит на облачко и думает: а нельзя ли замкнуть его в
оболочку для использования в качестве аэростата? Говорят (теперь это
трудно проверить), что именно Гладышев первым, задолго до профессора
Шкловского, высказал предположение об искусственном происхождении
спутников Марса.
Но, помимо всех этих попутных идей, была у Гладышева еще и такая,
которой решил он посвятить всю свою жизнь и посредством ее обессмертить
свое имя в науке, а именно: вдохновленный прогрессивным учением Мичурина и
Лысенко, надумалнон создать гибрид картофеля с помидором, то есть такое
растение, у которого внизу росли бы клубни картофеля, а наверху
одновременно вызревали бы помидоры. Будущий свой гибрид Гладышев назвал в
духе того великого времени "Путь с социализму", или сокращенно "ПУКС", и
намерен был распространить свои опыты на всю территорию родного колхоза,
но ему этого не позволили, пришлось ограничитьсяопределами собственного
огорода. Вот почему ему приходилось покупать картошку и помидоры у
соседей.
Опыты эти пока что реальных результатов не давали, хотя некоторые
характерные признаки пукса стали уже проявляться: листья и стебли на нем
были вроде картофельные, зато корни точь-в-точь помидорные. Но, несмотря
на многочисленные неудачи, Гладышев не унывал, понимая, что настоящее
нучное открытие требует труда и немалых жертв. Люди, знающие об этих
опытах, относились к ним с недоверием, однако кто-то Гладышева заметил и
поддержал, чего не могло быть в проклятое царское время.
Однажды в районной газете "Большевистские темпы" был напечатан о
Гладышеве большой, в два подвала, очерк под рубрикой "Люди новой деревни",
который назывался "Селекционер-самородок". Тут же была помещена и
фотография самородка, склонившегося над кустом своего гибрида, как бы
рассматривая сквозь него зримые черты прекрасного будущего нашей планеты.
После районной газеты откликнулась и областная, напечатав небольшую
заметку, а потом уже и всесоюзная в проблемной статье "Научное творчество
масс" упомянула фамилию Гладышева в общем списке. В своих изысканиях и в
борьбе с рутиной Гладышев опирался еще на отзыв одного сельхозакадемика,
хотя отзыв был отрицатедьный. На письмо, направленное ему лично, академик
ответил, что опыты, проводимые Гладышевым, антинаучны и бесперспективны.
Тем не менее, он советовал Гладышеву не падать духом и, ссылаясь на пример
древних алхимиков, утверждал, что в науке никакой труд не бывает
напрасным, можно искать одно, а найти другое. И письмо это, несмотря на
его смысл, произвело на адресата сильное впечатление, тем более, что
напечатано было на официальном бланке солидного учреждения, где Гладышева
