говорю?
- Ковшик на сучок повесьте, - ответила Нюра, снова берясь за тяпку.
Встреча с Чонкиным ее тоже взволновала, но она не подала виду и стала
работать, ожидая, что он уйдет. А ему уходить не хотелось. Он постоял еще,
помолчал и задал вопрос сразу по существу:
- Одна живете или с мужем?
- А вам зачем знать? - спросила Нюра.
- Из интересу, - ответил Чонкин.
- Одна или не одна, вас это не касается.
Этот ответ удовлетворил Чонкина. Он означал, что Нюра живет одна, но
девичья гордость не позволяет ей отвечать прямо на такие вопросы.
- Может, помогти? - предложил Иван.
- Не надо, - сказала Нюра, - я уж сама.
Но Чонкин уже перекинул через забор винтовку и сам пролез между
жердями. Нюра сперва поотнекивалась для приличия, а потом отдала Чонкину
свою тяпку, а себе принесла из хлева другую. Вдвоем дело пошло веселее.
Чонкин работал легко и быстро, чувствовалось, что не первый раз занимается
он этим делом. Нюра сперва пыталась за ним угнаться, но потом, поняв, что
попытка эта несостоятельна, безнадежно отстала. Когда они остановились для
перекура, она заметила ему с любопытством:
- Сами, видать, деревенские.
- Неужто заметно? - удивился Чонкин.
- Как не заметить, - сказала Нюра, смущенно потупясь. - У нас тут
городские были, помогать приезжали. Так иной раз стыдно смотреть. Тяпку в
руках держать не умеют. Интересно, чему их там в городах учат?
- Известно чему, - сообразил Чонкин. - Сало деревенское жрать.
- То-то и есть, - согласилась Нюра.
Чонкин поплевал на ладони и принялся опять за работу. Нюра, идя
следом, нет-нет да и поглядывала на нового своего знакомого. Она, конечно,
сразу заметила, что и ростом он не очень-то вышел, и лицом не из самых
красавцев, но ей при ее затянувшемся одиночестве и такой был хорош. А
Чонкин, она приглядела, парень сноровистый и с ухваткой, для хозяйства,
сразу видно, полезный. И он нравился ей все больше и больше, и в душе ее
даже затеплилось что-то похожее на надежду.
7
Нюра была совсем одинока. Более одинокой женщины не было во всей
деревне, не считая бабы Дуни, но у той жизнь уже подходила к концу, а Нюре
едва исполнилось двадцать четыре года. Жизнь в самом расцвете, но для
замужества возраст, пожалуй, уже и великоват. Другие, кто порасторопней,
постарались выскочить до двадцати да уж и детей понарожали (у Нюриной
ровесницы Тайки Горшковой зимой пятый мальчишка родился). И не было
обидно, была бы хуже других, а то ведь нет. Ни лицом, ни фигурой бог не
обидел, красавицей, может, и не была, но и уродиной никто не считал. Уж на
что Нинка Курзова от рождения недостаток имела пятно в пол-лица, а и та
нашла свое счастье, вышла замуж за Кольку и сейчас ходила на четвертом или
пятом месяце.
Не одна Нюра, конечно, в девках сидела, но у других хоть были либо
родители, либо братья и сестры, либо еще кто, а у нее никого. Были два
брата старших - она их не помнила. Один трех лет от роду во время пожара
сгорел, другой, чуть побольше, от сыпного тифа помер.
Мать Нюры померла четыре года назад. До этого два года жаловалась на
поясницу, все ее что-то ломало да горбило, от застуды ли, от тяжелой ли
работы, кто знает. Может, ей полежать надо было, отдохнуть, да как
полежишь, когда бригадир каждое утро чуть не силком на улицу выволакивает,
надо работать. И свое хозяйство тоже большое-ли, малое, а дело всегда
найдется. К фельдшеру сходить, а он за семь верст в Долгове. Семь верст
туда да семь обратно. А лечение у него одно: на ночь ноги в горячей воде
попарь и под ватное одеяло. К утру, мол, пройдет. Освобождения, если жару
нет, не добьешься. Если, мол, всем освобождение давать, кто тогда будет
работать?
Когда матери совсем худо стало, и она начала криком кричать, отец
пошел к председателю (тогда еще другой был, не Голубев) лошадь просить, а
тот говорит: "Специально дать не могу, а как будет попутная, пожалуйста".
Когда попутная оказалась, она уж была ни к чему. Кладбище Красновское было
рядом, за огородами, и покойницу отнесли туда на руках.
Отец Нюры пожил еще год в Красном, а потом, дуриком получив паспорт,
подался в город на заработки. Работал там разнорабочим на строительстве
электростанции, потом перешел в милицию, и односельчане, возившие
продавать колхозные овощи, много раз видели его на рынке ходил в форме и с
револьвером, гонял спекулянтов. Сперва он Нюре хоть изредка писал письма,
а потом женился, у него родился ребенок, писал он все реже, а потом и
совсем перестал, только изредка передавал приветы через знакомых.
С замужеством у нее ничего не вышло, может быть, еще и потому, что
была от рождения робкого характера, не могла собою увлечь, что ли, и один
ухажер бросил ее за то, что была молчалива, мол, не о чем даже поговорить;
другой добивался отднее, чтобы согласилась на то, чего он хотел, до
замужества, и обиделся, что она ему не верит; третьему поверила, но он
тоже бросил за то, что слишком легко согласилась. А женихов-то и сразу
было немного, а чем дальше, тем меньше их становилось, таяли, как снег на
ладони. Кто женился, кто ушел в армию и не вернулся, а для тех, которые
подрастали, своих девчонок хватало. Так вот и получилось, что Нюра
осталась одна.
Одиночество наложило особый отпечаток на ее жизнь. Взять хотя бы ее
отношения со скотиной. У других, скажем, корова это корова. Ее кормят,
доят, выгоняют в стадо, и все. А Нюра за своей коровой ухаживала, чистила
ее, выбирала из шкуры колючки. И разговаривала с ней ласково, как с
человеком, и делилась, если было что-нибудь вкусное (когда кусок сахару
даст, когда пирожок), поэтому и корова к ней относилась тоже как человек к
человеку. Стадо в деревню пригонят, она от стада оторвется и бежит со всех
ног бегом к дому соскучилась, значит. И играеткс хозяйкой. Так ее рогом
подденет, будто всерьез, а на самом деле легонько, шутя. Но если заметит,
что кто-нибудь хочет Нюру обидеть, то тут уже не играет, а глаза кровью
нальет, голову опустит и идет на обидчика берегись!
А кабан Борька, тот и вовсе бегал за Нюрой, как собака. Нюра около
двух лет взяла его в колхозе маленьким трехдневным поросенком, рассчитывая
со временем зарезать. А поросенок попался чахленький, много болел. Нюра за
ним тоже ухаживала, как за ребеночком. Кормила из соски молоком, клала на
живот грелку, купала в корыте с мылом, повязывала платочком и укладывала с
собой в постель. Выходила, а когда он подрос, не решилась зарезать. Так он
и жил у нее вместо собаки, худой, грязный, носился по двору, гонял кур,
провожал Нюру, когда она шла на почту, и встречал, когда возвращалась. А
уж визгу-то было и радости, когда она возвращалась, на всю деревню.
Даже куры у нее были не такие, как у других. Сядет Нюра на крылечке,
а они уж тут как тут. Которая на плечо заберется, которая на голову, и
сидят, как на насесте, не шелохнутся. И Нюра не шевелится, боится
спугнуть. В деревне из-за этого над Нюрой многие посмеивались, а она не
обижалась, но думала, что, попади ей какой-нибудь человек, пусть хоть
некрасивый и не очень умный, лишь бы хороший и к ней бы хорошо относился,
а уж она тоже не осталась бы в долгу, раскрылась бы перед ним всей душой.
И вот сейчас впереди нее шел по борозде, взмахивая тяпкой, маленького
роста человек в военной форме с красными ушами, торчащими из-под пилотки.
Кто он, этот человек, чего хочет? Может, толькохвремя провести от скуки, а
может, и нет, кто его знает. Сразу не угадаешь.
Летний день, какой ни длинный, а и он подошел к концу. Заметно стало
движение воздуха, потянуло от речки Тепы прохладой, большое красное
солнце, перерезанное надвое перистым облачком, коснулось краем дымного
горизонта. Замычала на другом конце деревни скотина, и Нюра, оставив
Чонкина на огороде, побежала встречать свою Красавку. По дороге сошлась с
Нинкой Курзовой, она шла с длинным прутом, тоже встречала корову. Они
пошли рядом.
- Ну как, картошку окучила? - спросила Нинка явно с ехидцей, уж вся
деревня, конечно, обратила вимание, что Нюра на огороде работала не одна.
- Еще немного осталось, - сказала Нюра.
- Теперь-то с помощником легче, - подмигнула Нинка.
- Да уж, конечно, в четыре-то руки, - сказала Нюра и покраснела.
- Парень хоть хороший? - деловито осведомилась Нинка.
- Да кто его знает. - Нюра пожала плечами, - С первого разу нешто
разберешь. Росточку маленького, но так, видать, работящий. Как пошел с
тяпкой вдоль борозды, так я за ним угнаться никак не могу.
- Ну-ну, - одобрила Нинка, - а звать-то как?
- Иваном, - гордо поведала Нюра, как будто имя было особенное.
- Холостой?
- А я и не спросила.
- Зря. Сразу спрашивать надо.
- Да вроде неудобно сразу-то.
- Напрямки неудобно, - убежденно ответила Нинка, - а так, вроде к
слову, можно. Хотя, все равно соврет.
- А на что ему врать?
- Как не врать? - сказала Нинка. - Вся наша жизнь состоит из того,
что мужики врут, а бабы верят. А этот еще и военный. Ему лишь бы время
провести, да и все. А ты его так попытай, а еще постарайся и в документ
заглянуть, хотя в ихних документах тож ничего может не быть, это не
паспорт.
- Выходит, безвыходное положение? - спосила Нюра.
- Выходит, так.
- А я ему почему-то верю, - сказала Нюра. - Непохоже, чтоб врал.
- Если веришь, дело твое, - равнодушно сказала Нинка, - но я б на
твоем месте его раньше времени до себя не допускала.
- А кто ж допускает? - смутилась Нюра.
- А я не говорю, что допускаешь, а можешь допустить. А они, мужики,
да еще военные, у них привычка такая свое дело справит, а потом над тобой
же и посмеется.
Тут Нинка отскочила к забору, потому что на дороге показалась
Красавка, которая галопом неслась по деревне, а за ней, не отставая,
бежала маленькая собачонка и отчаянно тявкала. Красавка неслась прямо на
Нюру с такой скоростью, что, казалось, никакая сила ее теперь не
остановит, но перед самой Нюрой остановилась как вкопанная.
- Вот сатана какая, - испуганно сказала Нинка. - Гляди, Нюрка, кабы
не вздела она тебя на рога.
- Ничего, меня не взденет, - сказала Нюра уверенно и почесала
Красавке лоб между рогами. Та запыхалась от быстрого бега и дышала шумно,
широко раздувая ноздри.
- А моей заразы что-то не видать, - сказала Нинка. - Побегу, как бы в
огород к кому не залезла. Заходи болтаться, как всегда пригласила она. -
Песни попоем, посмеемся.
И пошла дальше, помахивая хворостиной.
На обратном пути Нюра забежала к бабе Дуне и купила у нее
поллитровочку самогону. Она боялась, что баба Дуня начнет расспрашивать,
для чего самогон, и придумала сказать, что будто должен приехать отец. Но
баба Дуня сама уже напробовалась своего зелья до того, что ей все было
неинтересно.
Когда Нюра подоила корову и вышла на крыльцо, Чонкин закончил уже
последнюю грядку и сидел на траве, курил.
- Устали? - спросила Нюра.
- Плевать, - сказал Чонкин. - Мне эта работа только для развлечения.
- Я там на стол собрала, - преодолев в себе робость, сказала Нюра.
- На стол? - У Чонкина загорелись глаза, но он тут же вспомнил о
своем положении и только вздохнул. Нельзя мне. С удовольствием бы, да
нельзя. У меня вон стоит. С досадой он махнул рукой в сторону самолета.
- Да, господи, кто его тронет! - горячо сказала Нюра. - У нас тут
такой народ живет, избы не запирают.
- Неужто не запирают? - спросил Чонкин с надеждой. - И что ж, ни разу
не бывало таких случаев, чтобы кто-нибудь чего-нибудь?..
- Да что вы, - сказала Нюра. - Я вот за всю жизнь и не припомню
