личному составу и объявил:
- Товарищи, мой приказ о награждении рядового Чонкина отменяется.
Рядовой Чонкин оказался изменником Родины. Героем он притворялся, чтобы
втереться в доверие. Ясно?
- Ясно! - прокричали бойцы не очень уверенно.
- Полковник Лапшин, - сказал генерал, - постройте полк и ведите на
погрузку в эшелон.
- Есть, товарищ генерал!
Полковник Лапшин выбежал на дорогу и, встав спиной к деревне, вытянул
руки по швам.
- Полк! - закричал он, дав сильного "петуха". - Побатальонно, в
колонну по четыре, становись!
Пока полк выстраивался на дороге, генерал вместе с Ревкиным сел в
бронетранспортер и уехал. Уехал от греха подальше и Голубев.
Наконец полк построился и занял всю дорогу от одной околицы до
другой.
- Полк, равняйсь! - скомандовал полковник. - Смиррно! С места с
песней шагом... - полковник выдержал паузу... - марш!
Грохнули сапоги о влажную дорогу. Из середины строя взмыл высокий
голос запевалы:
Скакал казак через долину,
Через кавказские края...
И сотни голосов подхватили:
Скакал казак через долину,
Через кавказские края!
Мальчишки со всей деревни бежали вдоль строя и пытались подобрать
ногу. Бабы махали платочками и утирали слезы.
Позади полка хромая кляча тащила пушку-сорокопятку, а за пушкой ехал
на колесиках инвалид гражданской войны Илья Жикин в буденовке. Проехав до
середины деревни, он махнул рукой и повернул обратно.
Вскоре после ухода полка жители Красного увидели выезжавшую со двора
Чонкина полуторку.
Лейтенант сидел в кабине рядом с шофером. Остальные четверо держали
за руки стоявшего в кузове Чонкина, который, впрочем, не вырывался.
За машиной, рыдая и спотыкаясь, бежала Нюра. Косынка сбилась на
плечи, волосы растрепались.
- Ваня! - кричала Нюра, давясь от рыданий. - Ванечка! - и на бегу
тянула руки к машине.
Чтобы прекратить это безобразие, лейтенант приказал шоферу ехать
быстрее. Шофер прибавил газу. Нюра не выдержала соревнования с машиной и,
споткнувшись напоследок, упала. Но и лежа, продолжала тянуть руку в
сторону быстро удалявшейся машины... Сердце Чонкина заныло от жалости к
Нюре. Он рванулся, но не тут-то было, его крепко держали.
- Нюрка! - закричал он, отчаянно мотая голвой. - Не плачь, Нюрка! Я
еще вернусь!
42
На закате того же дня кладовщик Гладышев вышел из дому, имея своей
целью осмотр места недавнего сражения. И, проходя скошенным полем, за
бугром, километрах в полутора от деревни, нашел он убитую шальной пулей
лошадь. Гладышев сперва подумал, что это чужая лошадь, но, подойдя ближе,
узнал Осоавиахима. Видимо, мерин был убит наповал - возле уха чернела
рваная рана, от которой к губам тянулась струйка застывшей крови. Стоя над
мертвым мерином, Гладышев усмехнулся. Что греха таить, было такое -
поверил он своему станному сну. Не то чтобы совсем, но в какой-то степени
все же поверил. Уж так все совпало, что трудно было не пошатнуться в своих
лишенных мистики убеждениях. Ведь это ж, кому рассказать, стыд и смех,
стыд и...
Гладышев вдруг заметил, что на переднем копыте мерина нет подковы.
- Этого еще не хватало, - пробормотал он и, наклонившись, сделал
второе открытие. Под копытом, примятый к земле, лежал клочок бумаги.
Охваченный предчувствием необычайного, Гладышев схватил бумагу, приблизил
к глазам и остолбенел.
Несмотря на густевшие сумерки и не очень-то острое зрение,
селекционер-самородок разобрал написанное крупным неустановившимся
почерком проступившие сквозь засохшие пятна грязи и крови слова: "Если
погибну, прошу считать коммунистом".
- Господи! - вскрикнул Гладышев и впервые за много лет перекрестился.
