- Поправляйтесь.
- С Новым Годом, вас! С наступающим...
Глава восемнадцатая
--===Северный ветер с юга===--
Глава восемнадцатая
В столовой пахло хвоей, в углу стояла зеленопикая елка в капельках тающих
снежинок и обрядово ходили вокруг нее больничные наши землячки в халатиках в
пестрый цветочек. Уже сияла сахарной пудрой звезда на тоненькой шейке
верхушки, уже лимонным, малахитовым, свекольным отражался в крутобоких
витражах елочных шаров белый мир больницы, уже Дед Мороз в кирпичном ватном
армяке пристроился у елки.
Надя, с которой мы по утрам играли в переглядки, встала на стул и тя-
нулась вверх всем телом, пытаясь настичь упругую ветку, чтобы повесить
на нее радужную снежинку. Я стоял в дверях столовой и машинально смотрел
на Надины ноги в синих колготках. Оказалось, что я не один следил за
ней, сзади меня откашлялся Семеныч, которого к нам положили недавно на
место Коли Хусаинова.
- Нравится? - подмигнул он мне.
Я удивленно посмотрел в лукавые глаза старика.
- Нра-а-вится... - плотоядно улыбнулся он вставной челюстью.
Надя спрыгнула со стула и снова стала невысокой, крепко сбитой девуш-
кой с бойкими глазенками и пухлыми губами. Нравится ли мне она?.. С тех
пор как я торчу здесь, я даже не задумывался, что в больнице возможен
какой-то флирт. Впрочем, еще раньше, когда я влюбился в великое ис-
кусство кино, все женщины стали для меня либо персонажами сценариев или
фильмов, либо актрисами, в чем им, естественно, не откажешь. Я мог вни-
мательно вглядываться в то, как они ходят, как они говорят, как они при-
хорашиваются, но я не видел плоти желанной. Егор Болотников рассказывал
мне, что у него такое же восприятие, когда он рисует обнаженную натуру.
Да и не было у меня иной потребности кроме как в тепле и ласке Тамары,
моего Тома...
Я решил позвонить жене. Телефон-автомат - на лестничной площадке меж-
ду этажами. Он висит в простенке между готическими рамами и те, кто го-
ворит по телефону, всегда встают лицом в распахнутый мир города за ок-
ном, спиной к мирку больницы. Впрочем, было уже темно, и в стеклах прос-
матривалась не столько фонарями освещенная улица и сад, сколько отраже-
ния двух лестничных маршей, светлого холла с диванчиками и телевизором
на втором этаже.
И, как в кино бывает контрапункт, к этому изображению шел звук теле-
фонной трубки из совсем другой оперы. Мир Тамары звучал совсем иначе,
чем мой: вместо шаркающих шагов и хриплого кашля - музыка и чьи-то голо-
са. Она подбежала к телефону запыхавшаяся, радостно оживленная, словно
ждала этого звонка:
- Алло, алло, говорите!
- Привет. Это я.
- Что случилось?
- Ничего, просто с наступающим.
- Мы же виделись вчера.
- Ты мне так и сказала, где ты встречаешь Новый Год.
- Дома, где же еще?
- Одна?
- Нет. Придет моя подруга с работы, ты ее знаешь.
- И все?
- Да.
- Знаешь что? Сейчас Вера дежурит, хорошая сестра, я до говорюсь с
ней, она меня отпустит, а потом я вернусь.
- Ты хочешь сказать, что можешь приехать?
- Да.
- Зачем?.. Тебе же нельзя. Да и не подводи ты свою Веру? Она симпа-
тичная?
- Вы все симпатичные в белом. Так я еду?
- Ну зачем, Валерк? Подожди, дверь открою, звонят...
Долгая пауза. Слышно было, что Тамара с кем-то разговаривает. Меня
стали торопить ожидающие своей очереди позвонить.
- Алло! Ты слушаешь?
- Да. Кто пришел?
- Женька. Она не одна, привела с собой ребят, молодец. Тоже с работы.
- Я их тоже не знаю?
- Естественно. Но они в курсе, что ты в туберкулезной больнице и...
наверное, им будет очень неприятно... ну, если больной человек сядет ря-
дом за стол, да еще под Новый Год... Ты только не обижайся, Валера...
- С новым счастьем, - сказал я и повесил трубку.
В мохнатой от дыма уборной я затягивался сигаретой, как пылесос. Вы-
ручил неожиданно Леха Шатаев, который из мест заключения.
- Третьим будешь, пресса?
Пришли в палату. Леха присел между кроватями у тумбочки. Аркадий Ком-
лев встал у дверей, сторожа. На нижней полке почти пустой тумбочки ста-
кан, на верхней - разрезанное на три части яблоко.
Аркадий выпил первым, за ним я, последним Леха - все присев на кор-
точки. Аркадий пил аккуратно, бесшумно, губы его остались сухими, стакан
поставил без стука и закусил не торопясь.
- У вас на Севере все так пьют? - спросил, морщась и сглатывая слюну,
Леха.
- Как будто ты не знаешь, как на Севере пьют?
- Не, я только в Казахстане был. А ну, пресса, давай быстрее...
Я не заставил себя ждать. Леху опять скосоворотило.
Сам он выпил залпом, одним глотком, торопясь и расплескивая водку,
потом на мгновение сморщился, стараясь слепыми руками попасть в тумбоч-
ку, пока не выдохнул и не закашлялся.
- Говорил гаду, дай таблетки от кашля, жалко ему что ли? - сипел он.
- Может, к Верке подъехать, как считаешь, Аркан?
- Попробуй, - пожал плечами Аркадий.
- Не знаю, как у вас на Севере, но у нас на Казахстанской Магнитке,
мать ее некуда, морозы тоже заворачивали, - без перехода начал Леха. -
Помню, выходим из зоны на работы, мне что, ручки в карманы, локоток от-
топырил, начальник мне под мышку лопаточку вставил, а вечером я ему так-
же лопаточку принес, наша была командировочка, воровская. Тут пацан при-
шел, зеленый, за драку сел, кого-то пришили да на него наклепали. Вот он
старался. А мороз лютый, как начальник лагеря. Ему прораб вольнонаемый
велел ящик с толом отнести, ну, что за дела, метров двести, больше, он
как взял его на плечо...
Лехе было легче показывать, чем рассказывать.
- ...дошел до места и стоит. Долго стоял, пока прораб не подошел. Ты
чего, пацана спрашивает. А тот говорит, тол, мол, боюсь, что взорвется,
если брошу, а снять не могу, рука примерзла. Так ему потом и оттяпали
три пальца. Беспалый стал. А ты чего, Витек, мрачный такой? На бабе
споткнулся? - Я не Витек, я - Валерий.
- Один бес, не обижайся. У мужиков дружба крепче, ты на баб не опи-
райся - провалишься, как под лед.
Если выпить и одновременно принимать антибиотики, то пожаром бросает-
ся в лицо алкоголь. Легко по помидорному лицу определить выпившего, но
сегодня пылали буквально все. И на столах вместо компота стояли стаканы
с сухим вином. Леха мгновенно выпил свою долю и пошел побираться по со-
седям, вернее, по соседкам.
Егор Болотников прищурился на меня:
- Чего делаешь после ужина, старый?
- Хотел домой смотаться, но что-то желание пропало. Родителям надо
позвонить, поздравить...
- Ладно, в одиннадцать пойдем в женское отделение, в пятую палату,
нас девчонки на Новый Год пригласили.
Леху после ужина сморило и он завалился спать, укрывшись с головой
одеялом. Все скопились у телевизора, смотрели старую кинокомедию, пока
медсестры не стали разгонять больных по палатам.
В двенадцатом часу мы с Егором выбрали момент, когда Вера отлучилась
в палату номер четыре - палату "смертников" как мы ее называли. Там сто-
яло всего четыре койки, но у каждой был отдельный звонок к медсестре и
судно под кроватью. Из палаты номер четыре не выходили, оттуда выносили
вперед ногами. На всю больницу был лишь один, сумевший вырваться из ког-
тей смерти. Кличка у него была "Полтора Ивана", потому что звали его
Иван Иванович. Половина черепа у него была голой от лба к затылку, как
желтый бильярдный шар, с другой стороны свисали неровно подстриженные
черные волосы. Он часто стоял в коридоре, держась за трубу парового
отопления, и сипел:
- Обманул я костлявую...
Мы спустились вниз по лестнице, на цыпочках пробежали коридор и попа-
ли на другую лестницу, но уже в женском отделении. В пятой нас ждали.
Палаты здесь на четверых, небольшие, очевидно, тут в пристройке когда-то
жила прислуга. На тумбочке между кроватями горела свечка, а окна были
занавешены покрывалами.
- С наступающим, девчата! - шепотом сказал Егор и поставил рядом со
свечкой бутылку шампанского. - Как в твоем фильме, - подмигнул он мне.
Девчат было всего двое, Надя и Нина, третьей оказалась полная мило-
видная женщина Екатерина Павловна, а четвертая - высохшая, старушка тетя
Паша. Ее я никогда не видел - она не выходила гулять, да и сейчас лежала
у окна в белом платочке, блестела фарфоровыми зубами.
Все улыбались, говорили шепотом.
- Садитесь, пожалуйста.
- Спасибо.
- Лучше не сюда, давайте, я уберу подушку.
- Да ничего, я так.
- Тетя Паша, может, сядешь с нами?
- Не могу, касаточка, вы уж там, а я на вас погляжу.
- Ой, давайте, я стакан сполосну. Егор, распоряжайтесь.
Егор скрутил оплетку, накрыл лапой пробку, Надя зажмурила глаза и
заткнула уши, но хлопка не было, только белый дымок появился над горлыш-
ком. Разлили вскипевшее пеной шампанское по стаканам, кружкам, поднесли
тете Паше. Я сидел между Надей и Екатериной Павловной, Егор с Ниной нап-
ротив. - Ну, прекрасные наши дамы, проводим старый год, чтоб ему ни дна,
ни покрышки, пусть останутся в нем все наши болячки и пожелаем-ка мы
друг другу здоровья, тост банальный, но актуальный, а как говорится, бу-
дет здоровье, будет и счастье.
Выпили.
- Вот как верно вы заметили, Егор, про счастье и здоровье, - вздохну-
ла разом раскрасневшаяся Екатерина Павловна. - Чокались сейчас, и поду-
мала я: какой звук-то глухой, не то, что дома у меня, хрусталя целая
горка, как поставишь на стол, аж в глазах рябит, так сверкает. Да и дом
мой полная чаша, всего хватает, а вот здоровье подорвалось, и к чему мне
теперь этот хрусталь?
- Мне отдайте, - рассмеялась Надя.
- Что-то никак не могу представить, - спросил Егор, - как это вы, та-
кая представительная женщина и дом у вас - полная чаша, умудрились ча-
хотку подхватить?
- У меня не туберкулез, у меня эксудативный плеврит называется. Вот
позавчера откачали из бока литра два жидкости. Температура все время,
света белого не вижу. А началось все просто. Вступили мы с Сергей Иваны-
чем, мужем моим, в садовый кооператив. Участок нам дали. Вот и простыла
я на даче-то. Мне бы домой вернуться, да Сергей Иваныч уговорил: потер-
пи, надо же участок обработать. Вот я и терпела. А теперь Сергей Иваныч
и не ходит ко мне в больницу, говорит, зачем ты мне такая нездоровая.
- А дети у вас есть?
- Не дал Господь, не успели завести.
- Понятно. Ну, а ты, газель кавказская, как сюда залетела? - Егор
накрыл своей лапой тонкие Нинины пальцы. Нина отвела в сторону свои ди-
коватые глаза.
- У нас в Грузии никто не должен знать, что я нездоровая. Всем родным
сказали, что я уехала учиться в институт иностранных языков. Да и не
больная я вовсе.
- А ведь никто на свете не болеет туберкулезом - только лошадь, птица
и человек, - сказала вдруг из своего угла тетя Паша.
- Бабуля, птичка ты наша райская, давай-ка свою посудинку, время - то
уже без пяти двенадцать, - заулыбался Егор.
Разлили и, освещенные снизу свечкой, встали.
- Как подпольщики, - хмыкнул Егор.
Ну, что ж, прощай трехсотшестидесятипятидневный старик, прощай, конец
тебе с первым из двенадцати ударов часов, думал я. Ты не бойся смерти,
ее придумали люди, потому что они сами смертны. Ты шел равномерной пос-
тупью, а я спотыкался, догонял, падал и вновь поднимался...
- Ты чего помрачнел? Или в стакане мало? Давай, добавлю? - по-своему
истолковала мою задумчивость Надя.
Мы уже выпили за новый год, по очереди чокнувшись с тетей Пашей, и
сова сидели за больничной тумбочкой, сдержанно исполнявшей роль празд-
ничного стола. Ответить Наде я не успел, где-то хлопнула дверь и по ко-
ридору застучали женские каблучки. Нина мгновенно дунула на свечу, Надя
схватила меня за руку и прижалась ко мне всем телом. В темноте по-цер-
ковному запахло воском. Когда каблучки простучали мимо, Надя, рассабив-
шись, но не отстраняясь, тихо расхохоталась:
