исключительностью - отличница, гимнастка первого разряда, твоей брызжу-
щей жизнерадостностью. Ты ждала своего принца и пришел я. Чем не принц?
Будущий великий кинорежиссер, это же ясно, как дважды два. Наверное,
грезилось не раз: да-да, это жена Истомина, того самого, ну, разве вы не
знаете?.. Вспомнили?.. Правильно, она... Правда, красивая пара?..
А за свадебным столом нам было хорошо, не так ли, Том? Как мы сладко
сладко целовались под крики "горько!" Сколько нам наговорили пожеланий и
наставлений, а мы беспечно радовались, точно зная, что все-все они обя-
зательно сбудутся...
Оказалось, что ты не умеешь ни готовить, ни стирать, ни убираться. Ты
привыкла возвращаться домой, бросать, где попало, свои вещи, садиться за
стол и ждать, когда подадут ложку, вилку, готовую вкусную еду, нальют
чай, и вымоют за тобой посуду.
Привыкла, чтобы все у тебя было выглажено, выстирано, подшито, но не
тобой, а кем-то. Привыкла наряжаться во все лучшее и идти гулять, весе-
литься, блистать... Трудно от всего этого отвыкать, но пришлось и тогда
зазмеилась первая трещинка в наших отношениях...
И все же, когда ты ушла в первый раз от меня, сделала первый шаг по
дороге нашей разлуки и с тех пор стало нам в разные стороны?.. Неужели в
первую неделю нашего медового месяца, когда ты встала и ушла в солнечный
плеск реки... Не оглянувшись...
Наша первая ссора была веселой и ленивой, мы не ссорились, мы играли
в ссору, но плясал уже, синея и задыхаясь, огонек злости под хворостом
ежедневной усталости, и на навозе безденежья и нашего эгоизма распускал-
ся ядовитый цвет взаимных обид, крика и слов, способных убить не то что
любовь - человека! Когда чаша моей души была переполнена хмелем любви,
хмелел не только я, но и ты, и возвращалась любовь эхом, стократно уси-
ленным тобой, а теперь...
Я понимаю, как тебе нелегко, когда ты приходишь в свой родной дом,
где тебя напоят и накормят, одарят и обласкают и в минуту душевной расс-
лабленности начнут тихий разговор о том, что пора бы всерьез задуматься
о своей судьбе, что больной муж - тебе не пара и что Замойский опять
звонил и привез на своей машине цветы и фрукты... Думаешь, родители тебе
зла желают? Нет, конечно. Это я для них чужой, а ты им родная... И мне
родная... Вот и выбирай...
Приходит твоя подруга Женька, с которой ты встречала Новый Год, роет-
ся в твоих безделушках и спрашивает, кто тебе подарил это колечко с
бриллиантиком?.. Оказывается, Замойский... Опять... А Валера что тебе
подарил?..
Я люблю тебя, Том, я не верю в твою черствость, но пойми и ты, что я
попал в больницу шестьдесят четыре кило веса и это при моем росте. Пой-
ми... И вернется наша любовь, которая еще не умерла, а просто болеет и
затаилась, переживая невзгоды...
Или этого не понять пока не увидишь своими глазами человека, который
пролежал здесь пять месяцев и выписался, не долечившись, потому что не
может оторваться от жены с годовалой дочкой, которая заразилась от него
туберкулезом...
Или надо видеть "Полтора Ивана", как он говорит врачу, разглядывая
свои снимки:
- Ты, Григорич, поторопись, оформи мне первую группу, правого легкого
у меня совсем нет, а левое на исходе, мне же деньги на похороны нужны...
Или надо видеть Андрея Азарова, которого переносили в палату номер
четыре, а он просил:
- Ребята, вы меня не тащите, выкиньте в окно, вон на свалку, кому я
нужен...
Через два дня он стал нужен смерти...
За окном белой больницы февраль метелит белым город, холод побелил мне лицо,
сквозь кристаллы глаз всюду проник по белым ветвям нервов и вот я уже разъят,
слит с ледяными подземными ключами, во мне белый холод небытия, а живые,
теплые ходят наверху по траве, освещенные косыми лучами уходящего солнца, но
мне туда уже никогда невозможно...
Так прошлое бьет по настоящему.
По-настоящему.
Глава двадцать четвертая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать четвертая
Той бессонной ночью и на следующий день сконцентрировалась, как в фокусе, моя
прежняя жизнь и, озаренная новым, скрытым до того, смыслом, предстала предо
мной. В такие моменты человек становится старше сразу на несколько лет - нет,
он не стареет физиологически, а поднимается на новую ступеньку крутой
лестницы, ведущей к вершинам человеческого духа. Для этого должно было
случиться то, что случилось - я держал ответ перед самим собой. Горька чаша
познания и гораздо легче, не заглядывая в темную бездну собственного "я",
перекинуть через нее радужный мостик иллюзий и самоуспокоения. Тогда не
поднимешься на следующую ступеньку, не ощутишь высоты и одиночества этой
высоты - ответ все равно придется держать каждому перед собственной смертью.
Смертелен сон в ночи хрипевших
и не увидевших утра.
Чей это суд вершится сверху?
Чья кара в этот миг завершена?
Пора бы ей в лицо вглядеться,
пора бы четко различить
в пустых глазницах холод смерти
и с нею жизнь свою сличить.
Раз все в сравненье познается -
пусть будет познано вдвойне!
Я - Человек.
А это - солнце!
И смерть противоречит мне.
Хватит о смерти. Что осталось после Титова? Пейте гематоген. Пейте весны
витамины! Время его прошло, время мое проходит. Где оно время? Оно в старике,
зачавшем моего отца, оно в моем отце, зачавшем меня, оно во взмахе крыла и
капле воды, упавшей на скалу, оно в движении и пространстве. Проще простого
лежать на кровати безответной любви и, как Нарцисс петь себе дифирамбы. Время
в желтизне неисписанной тетради. Так возникает злость. Векторная внутрь. Чем
лечить зубы? Чем лечить зубы, лучше их вырвать. У ребенка вырвали игрушку, у
юноши - любовь, у мужчины - душу. Где лежит вырванное? У других. Только другие
разве помнят об этом?
Я хочу жить. Наступило интересное время Новой Эпохи. Я -свидетель ее
начала. День накануне был серым и усталым, и жизнь казалась такой же се-
рой и усталой - в мелких заботах, невыспавшейся, раздраженной толкотне
городского транспорта с запахом столовой и продмага. А завтра родился
новый масштаб восприятия, масштаб третьего тысячелетия. Октябрь одна ты-
сяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Человек протянул руку из своей
колыбели в космос.
Нас посеяли
по вселенной
и мудро, и весело,
разбросали
в пространстве
в Млечный Путь,
как костер.
Жизни связь
из целебной плесени
разлилась
в зелень трав,
в голубой простор.
Пролетели мгновением
тысячи лет -
время встать
из земной колыбели
и смести ускорением
тяготения груз.
Старт под рокот
и музыка дюз -
время в космосе
сесть на качели.
И шагать
по бездонному полю,
по спиралям галактик,
сея разум
гуманный и вольный,
строя мир
в астральной оснастке.
Пали звезды,
пылая пастью -
по-хозяйски,
как с пасеки,
собираю мзду.
Я Возничего
запрягаю властно
в узду.
Под кустами созвездий
я Рака ловлю -
расклешенную бездну
с перцем,
солью
и смаком
люблю.
Гончий Пес
гоняет Медведиц
в мою сеть.
Вся Вселенная,
как селение.
Мирная звездь.
А из дали туманной
первозданна,
как Ева,
улыбнулась мне
странно
звездоокая Дева.
Скинул конь
моих странствий
походное стремя.
Разорвалось
пространство.
И замерло
время.
Я сжигаем
желаньем
жарче
недр светил -
знойный праздник
слиянья
нашу жизнь
освятил.
Я Творец!
Мира здание
в бесконечности
мироздания.
Вечной жизни
запал
не иссякнет
и не иссяк -
и Вселенная на сносях!
И рожает рассветно
неизмеренного в парсеках
ЧЕЛОВЕКА.
Я стоял у окна диспансера и смотрел на желтые, оранжевые, красные, багровые,
фиолетовые цветы морозных узоров на стекле, освещенные зимним закатом.
Да здравствует! жизнь! черт побери!
В этом наверняка был уверен чудак, лихо катавшийся с отвесных горок
на одной единственной лыже, на которой горел масляной краской вписанный
лозунг: "Кайф плюс скорость!"
И увиделось море, голубое дыхание, бирюзовая чаша, и увиделась девуш-
ка, идущая по песчаному берегу... Одинокая...
Немая...
Глава двадцать пятая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать пятая
...Солнце в тот день было знойное, а море спокойное. По пустынному берегу шла
девушка. Остановилась. Скинула платье, босоножки, бросилась в воду. Поплыла
навстречу волнам, а прибой добрался до ее платья. Чья-то рука подняла его.
Стоит парень.
Помахал платьем девушке:
- Эй!
Она обернулась, поплыла к берегу.
Парень сел на гальку. Платье рядом. Зажмурился от солнца.
Когда открыл глаза, увидел, что она вернулась и схватила платье. Па-
рень тоже схватил, не отпускает:
- Э-э-э, нет... Я же спас его... Иначе утонуло бы... Не отдам... Как
тебя зовут?.. Ну, скажи что-нибудь... Кто ты такая?
Треск разорванного платья. Замерли оба. Он смотрит на нее.
- Кто ты?
Вспыхнуло название фильма: НЕМАЯ.
Она опустила голову и, волоча платье, ушла по берегу. Он бросился за
ней.
Море. Шум прибоя. Крики чаек. Две четкие тени на мокром песке.
- Я тебя не обидел?
Она пожала плечами.
- А как тебя зовут?
Она написала рукой на песке: МАРИНА. И посмотрела на него.
Он сказал: - Виктор.
И спросил осторожно: - А почему?
Она отвернулась. Потом быстро написала на песке: ВОЙНА.
Рев набегающей волны. Вздыбилось море. Стерло надпись.
Море, небо, солнце. Сквозь шум прибоя и крики чаек пробилась мелодия.
Поет бесшабашный голос. Улыбаясь, смотрят друг на друга Виктор и Марина.
Он встает и, дурачась, импровизирует пантомиму. Беззвучно смеется Мари-
на.
Стихла мелодия. Зазвучала другая - медленная, ласковая. Он подошел,
пригласил Марину на танец. Отрицательно покачивая головой, словно не ве-
ря, она приняла его приглашение.
Прекрасен их танец. Все ближе друг к другу лица. Ударила волна по
камням, вздыбилась и медленно осела. Покрыто слезами, как брызгами морс-
кой воды, лицо Марины. Она закрыла лицо руками и ушла в тень, под обрыв.
Подошел Виктор, стер ладонью слезы с лица Марины. Схватила чайка ры-
бу, подняла вверх к солнцу свою добычу.
Шум прибоя. Голова Марины на груди Виктора. Гулок его голос: "...и
сердце мое - твое... и руки мои - твои... и чувство мое - эхо твое...
твои..."
Не выдержала Марина, порывисто села, заткнула уши. Стало на мгновение
тихо, но сквозь крепко стиснутые руки пробился шум прибоя. Обняла, при-
жалась к Виктору Марина.
И музыка от тихой одиночной ноты нарастает постепенно до торжествен-
ного и чистого хорала. И тянутся друг к другу двое. И двое вместе.
Нарастает прибой. Вгрызаются волны в пустой берег.
Ждет Марина Виктора. Нет его. Простой мелодией возникает тема их тан-
ца. Встряхнула головой, как от наваждения, очнулась Марина, встала. Пош-
ла вдоль берега. Поднимается вверх по обрыву. Сверху увидела Виктора. Он
сидит среди камней один, сжался, обнял колени.
Марина отходит назад, пятится. Отвернулась, побежала. Искривлено
беззвучным криком лицо. Упала на камень. Рыдает, бьется.
...С неба на берег. Вдалеке бежит Виктор...
...С неба на берег. Ближе Виктор...
...С неба на берег. Виктор рядом... Наклонился над ней:
- Марина!
У нее свело губы. Сказала неожиданно, без звука:
- ЛЮБЛЮ...
И грохотом в скалах разнеслось: люблю, люблю...
Глава двадцать шестая
--===Северный ветер с юга===--
Глава двадцать шестая
- Садись, старый, хватит крутить, - позвал меня Егор Болотников. - Сейчас Ирка
придет. Егор да Ирка, сучок да дырка...
Я сел рядом с ним на скамейку:
- Ты чего, Егор, такой скучный?
- Надоело... - медленно отозвался Егор. - Вс°. И все. Даже ты, не
обижайся, старый... Вот я еще холостой был, заработал как-то кучку де-
