что если ты сейчас получишь только комнату от издательства, то потом на
отдельную квартиру рассчитывать очень трудно, так что имеет смысл сейчас
совсем отказаться, а после операции, тьфу, тьфу, тьфу, и свадьбы, когда
Наташа поедет долечиваться в санаторий, лучше встать на учет в районе...
Но уж слишком много было этих "если" и "после", причем одно за другим
должно было следовать в определенной последовательности.
Хватит об этом.
Позабыть.
Не думать.
Главное - Наташа. Ее здоровье.
Я ездил к ней каждый день - в понедельник, во вторник, утром и вече-
ром, в среду...
Завтра четверг.
Завтра операция.
И все друг другу сказано, и обо всем договорились...
Я ухожу из больницы: глаза Наташи, будто вырезаны из маски лица,
бледные губы, последний поцелуй, цветы на тумбочке, палата пуста, все
смотрят телевизор в холле, сумка - в руки, Наташа идет со мной до дверей
отделения, я спускаюсь вниз по лестнице, Наташа стоит наверху, как бы
уплывая ввысь, и прижимает к груди свой талисман - плюшевого мишку Пота-
па. И чем дальше я уходил от Наташа по длинному белому коридору, по ве-
сенней сырой березовой аллее, ехал электричкой до Москвы, поездом метро
до дома, тем чаще, сама собой, как затаенное желание, творилась, проби-
валась, шептала, кричала, металась молитва: о, если Ты есть, если Ты су-
ществуешь и сила небесная в Твоих руках, прости меня, может и не заслу-
жил я милость Твою, но не оставь, помоги, сотвори чудо, ниспошли ра-
дость, свет и покой добрым утром, чтобы силы прибыли у Наташи, вдохнове-
ния дай профессору, проследи за его ножом, спокойствия и внимательности
дай всем врачам и сестрам, пронеси беду мимо, пронеси...
И так весь вечер.
И так всю ночь.
И так все утро.
На работе я будто забылся. Да и ждать было больше нечего - все равно,
как мне объяснили в больнице, операция начнется в десять, раньше двенад-
цати в справочной известий не будет.
Лика подняла телефонную трубку:
- Вас слушают...
И очень странно, недоуменно посмотрела в мою сторону:
- Тебя, Валерий.
Сердце оборвалось.
Я взял трубку.
Голос Наташи:
- Это я.
- Наташка?! Что?! Что случилось?..
- Да успокойся ты, - рассмеялась она. - Просто операцию отменили.
Крови нет, понимаешь?
- Как нет? Почему?
- Не привезли. Должны были с утра привезти, но почему-то не было.
Именно моей группы.
- Ну, и как же теперь?
- Через неделю.
- Значит... Значит, мы?..
- Да, да, да. Я даже договорилась, меня отпускают на субботу и воск-
ресенье.
- Женимся! - заорал я в трубку.
- Ага, - счастливо засмеялась Наташа. - Кстати, тебе полагается три
дня за свой счет.
Нет, все-таки жизнь непредсказуема, но идет по своим, неведомым нам
законам. Плетет свои нити судьба, и только по прошествии лет удивляешься
- неужели было, а ведь могло быть совсем иначе. А оказывается, не могло
быть иначе, должно было быть и произошло именно так и никак по-другому.
Я уже не помню сейчас, в какой горячке я пытался сообразить, каким обра-
зом организовать все - свадьба все-таки, но потом мы с Наташей посовето-
вались, и получилось следующее: Марина, Наташина подруга, даст нам ключи
от своей квартиры на два дня, а в воскресенье, после загса, мы устраива-
ем небольшой обед у моих родителей.
Для очень узкого круга.
Только для своих.
Глава двадцать восьмая
--===Свое время===--
Глава двадцать восьмая
Вечером, в пятницу, мы с Наташей переступили порог Марининой квартиры. Я
поставил сумки к стенке, а Наташа расстегнула черную шубку и спустила на шею
вязаный платок.
- Вот мы и дома, - улыбнулся я и чмокнул ее в щеку. - С приездом!
Дома...
Странное ощущение охватило нас - это был не наш дом, но скоро у нас
будет такой же, однокомнатный со своей дверью, которая укроет нас, со
своими стенами, которые защитят нас, со своими окнами, сквозь которые
нам, только нам будет светить солнце.
Мы ходили по квартире, все время вместе, здесь нам предстояло прожить
три дня и две ночи - хотя бы на это время она стала нашим домом, и мы
знакомились с безмолвно окружающими нас предметами, как хозяева волшеб-
ного замка со своими добрыми слугами: здравствуй, чайник, какой же ты
горячий и бурлящий, обжигающе нетерпеливый, спасибо тебе за крепкий аро-
матный кофе...
Мы касались руками стен и портьер, словно хотели сказать каждому
предмету: теперь мы - твои хозяева, я и он, я и она, и если ты телеви-
зор, то будь добр, развлекай нас, пока тебя не выключили, а если ты
люстра, то, пожалуйста, свети, пока тебя не погасили... А сколько лука-
вого ожидания в глазах у девушки на этом эстампе, она закусила губами
травинку, эстамп так и называется "Травинка"...
Все осмотрев, мы сели на тахту, я обнял Наташу за плечи.
Стало слышно урчание труб центрального отопления, негромкая музыка за
стенкой слева, чьи-то шаги сверху и неясный шум улицы через приоткрытую
форточку.
- Ну, вот, расселась, - опираясь на мое колено, Наташа попыталась
встать. - Ты же, конечно, голодный, а что же это за хозяйка, у которой
мужик не кормлен.
- Сядь, - удержал я ее. - А лучше ложись. Ты отдыхай, я сам все сде-
лаю, что надо. Ты только скажи что?
- Сам. Все сам. Нет уж. Обознатушки-перепрятушки. Ты меня, пожалуйс-
та, не лишай моего маленького счастья - готовить тебе, стирать тебе,
гладить твои рубашки. Иди-ка лучше вымой руки и всегда-всегда слушайся
меня.
- Тогда я сумки разберу.
- Не надо, Валера, ты не сумеешь, принеси-ка их сюда, а лучше сразу
на кухню. Мне еще больничное белье надо простирнуть...
... Белоснежная скатерть, ровно укрывшая овальный стол, большие плос-
кие тарелки с картиной живописных развалин старого замка, тарелки с та-
кой же картинкой, но поменьше, ложки, ножи, вилки тяжелого темного в ме-
таллической вязи мельхиора, хрустальные рюмки, посверкивающие радугой,
бокалы цветного стекла на тонких ножках, зеленые, как молодая трава,
салфетки, салатница, горшочки с тушеным мясом, бутылка красного вина,
свечи...
Я разлил вино по бокалам, взялся за свой и поднял его.
Наташа ожидающе улыбалась, счастье двумя свечами сияло в ее глазах.
- Послезавтра ты станешь моей женой, Наташа, сядем мы с тобой за сва-
дебный стол вместе с родителями и друзьями... И много, наверное, будет
тостов, напутствий, советов, и может случиться так, что не будет у нас с
тобой такой вот минуты, как сейчас, когда я тебе смогу сказать глав-
ное... Я люблю тебя, Наташа, я счастлив... Я счастлив, потому что я те-
перь не одинок... Когда рухнула моя мечта стать кинорежиссером, когда я
попал в противотуберкулезную больницу, когда оказалась чужой мне Тамара,
когда сын мой Сережка фактически лишился отца - все это, удар за ударом,
загоняло меня в беспросветный тупик одиночества... Конечно, есть родите-
ли, есть друзья, есть добрые хорошие люди, есть книги, картины и музыка,
которые спасли меня, но теперь есть у меня ты, дорогой мой человек, лю-
бимая... За тебя!
Наташа слушала меня очень серьезно, с широко открытыми глазами, потя-
нулась ко мне своим бокалом, пригубила вино.
- Как же ты все красиво накрыла, вкусно приготовила, умница моя, - я
ел и похваливал. - Хорошо все-таки, когда жена умеет кулинарничать, хо-
зяюшка ты моя.
Наташа отрешенно думала о чем-то своем, но при этом смотрела, подпе-
рев рукой подбородок, как я ем, подкладывала в мою тарелку, забывая о
своей.
- То, что вкусно, это вовсе не моя заслуга - мамы, - сказала Наташа.
- А то, что красиво, - это Маринины родители из-за границы навезли...
Сервизы... Салфетки... Хрусталь... У нас-то пока своего ничего нет.
- Будет, - уверенно сказал я. - Все будет. И заграницей мы с тобой
побываем, вот увидишь. Обещаю. И еще вот что! Сейчас нам некогда, а вот
попозже мы с тобой обязательно съездим в свадебное путешествие... На па-
роходе... По Волге, например... До Астрахани и обратно... Нравится идея?
... "Сад земных наслаждений" Иеронима Босха, пятнадцатый век, наруж-
ные створки триптиха - сфера серой Земли в черной бездне космоса, за
створками распахивается зеленый ковер сада, карнавал жизни, в котором
радуются и страдают. Любят и дышат сонмы человеческих тел, диковинные
полуптицы, безобразные чудовища и изящные конструкции типа межзвездных
галактических кораблей, ревет, скрипит, грохочет музыка огнедышащего
подземного ада, куда с виселицы ведет лестница, по которой спускается
повешенный, а люди, мужчины и женщины, разнокожие, идут, едут, плавно
движутся вереницами по бесконечному кругу, вкушая огромные черничные и
клубничные ягоды, неся свою странную ношу, трансформируясь в раковины и
сов, меняя кожу на панцырь и чешую на кожу... А в подводном мире на
стебле из красных завитых лепестков повис пузырек воздуха, в котором об-
нялись двое, как ты и я, как я и ты, и в нашем единении, и в этом все-
земном единении - вечный смысл всего сущего, когда ты - это я, а я - это
ты, и наше счастье, что мы найдены друг для друга, созданы друг для дру-
га, чтобы творить любовь...
- Валера, - оглаживая в темноте мое лицо, шептала Наташа. - Муж мой,
любимый... Сказка моя...
... Мы безумно проголодались, бегали на кухню, ели прямо со сковород-
ки, пили вкусное терпкое вино, босые, радостные, первозданные... Ночь за
окном озарилась бледным зигзагом далекой молнии, через несколько секунд
пророкотал докатившийся жестяной гром, потом полыхнуло еще несколько
раз, и на город обрушилась сильным дождем первая весенняя гроза...
Шел дождь.
И пух летал.
Метался ветер.
А я был пьян
и понимал
про все на свете.
Шел дождь.
Вовсю хлестал.
И прилипал
рубашкой к телу.
А я любил
и целовал,
как ты хотела.
Шел дождь.
Его немного
в туче оставалось.
И слипся пух.
И по ногам
травою мокрою усталость.
Вдали утих последний гром.
Дорога задымилась.
Прекрасно,
что Земля - мой дом.
И я в нем жил,
от счастья пьян.
И что мне
ТАК
любилось!
Глава двадцать девятая
--===Свое время===--
Глава двадцать девятая
Узкая, в ширину просвета между портьерами, прозрачная стенка солнечного света
делила комнату пополам, проходила по подоконнику, затем, пересекая
пространство, по столу, отражаясь от темно-коричневой лакированной
поверхности, и дальше по ручке кресла, высвечивая черный, расплывшийся
инвентаризационный штамп на больничной сорочке Наташи. Как она сюда попала?
Ах, да, она же хотела ее выстирать. Неужели эта отметина на всю нашу с ней
жизнь?.. Такая же несмываемая...
Слышно было, как Наташа плескалась в ванной. Я встал, убрал постель,
и когда она в белом махровом халатике, с мокрой головой появилась из
ванной - на кухне уже сопел чайник, потрескивая маслом, жарилась яични-
ца, поднатужившись, выстреливал поджаренные хлебцы тостер.
Утро субботы прошло в хозяйственных заботах - мы ходили по магазинам,
закупали продукты, воду, вино, отвезли все это к моим старикам, мать,
конечно, усадила нас за стол, накормила обедом, и только где-то часа в
три мы поехали к себе.
По пути из метро неожиданно решили зайти в расположенный поблизости
кинотеатр. Шел фильм "Здравствуй и прощай". Мы сидели в темном зале,
прижавшись друг к другу, а на экране разворачивалась немного грустная
история любви сельского милиционера к "соломенной" вдове, муж которой
ушел на заработки, в город, да так и сгинул. "Вдова" была крепкой, стат-
ной, полной силы, налитой здоровьем свежести, дом ее сиял чистотой и
светился уютом, в огороде наливались соком помидоры да яблоки, а умело
подобранные в икебану цветы украшали быт героини.
Я смотрел на экран и, зная на своей собственной шкуре, как это дела-
