чистый... Только скучно одной-то, все телевизор смотрю, уж надоело...
Товарищ ученый, - искательно обратилась она к академику, - вы, может,
замолвите, где надо, словечко, пускай меня домой отпустят, как раз
картошку убирать, а я тут прохлаждаюсь. Я уж покупки сделала, врачи ваши
меня обмерили всю, как есть. Можно мне домой-то?
Николай Николаевич вопросительно поглядел на Семена.
- Понимаете, Николай Николаевич, - торопливо ответил тот, - Антонина
Романовна, собственно, находится в распоряжении группы профессора
Авербаха, а я, так сказать, позаимствовал временно, на день...
Академик недовольно покачал головой.
- Дело в том, Антонина Романовна, - мягко сказал он, - что науке
крайне необходимо знать все о вашем даре. Вы сейчас не прохлаждаетесь, вы
приносите огромную пользу науке, нашей Родине, понимаете? Считайте, что вы
выполняете задание особой важности.
- Ну что ж, - вздохнула Антонина Романовна, - если задание, я,
конечно, готовая.
Когда она вышла, в комнате повисла тяжелая тишина.
- Семен Борисович, у меня складывается впечатление, сказал наконец
академик отстраненным тоном, - что вы не понимаете стоящей перед нами
задачи.
- Ну почему же, почему? - засуетился Семен.
- Почему - это другой вопрос, - перебил его академик. - Нас
интересуют открытия и явления, лежащие за пределами современных научных
понятий...
- Но она пятитонный грузовик на десять метров швыряет, разве это
входит в понятие?! - вскрикнул Семен.
- Явление телекинеза всего лишь недостаточно изучено, но отнюдь не
отрицаемо наукой. Вот пусть Андрюша Авербах и изучает его, зачем лезть в
его работу. Помимо всего прочего, Семен Борисович, это неэтично.
Семен всплеснул руками, и его круглое лицо скривилось в обиде.
- Николай Николаевич, я действительно не понимаю! Это же как в
сказке: пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что! Я вам все,
что угодно, достану, я вам снежного человека на веревочке приведу. Вы
скажите - и завтра у нас в бассейне на первом этаже Лохнесское чудище
будет плескаться, но я не могу так, вслепую!
- Не обижайтесь, Семен. Я ценю вашу инициативу, но мы действительно
идем вслепую, - смягчился академик. - То, что мы ищем, не просто не лежит
на поверхности. Оно спрятано так, что о нем и слуха нет.
Он встал, медленно прошелся по комнате, остановился рядом с Семеном,
положил ему руку на плечо.
- Друзья мои, я оторвал вас от ваших лабораторий, от исследований, от
монографий, но я честно предупредил: может быть, мы потратим годы впустую.
Мне-то было легче, чем вам, принять такое решение: в науке я сказал
достаточно. Может быть, все, что мог. Возможно, наше нынешнее дело -
просто стариковская блажь. Я не держу вас, Семен, Костя. Поверьте, если вы
сейчас уйдете, я не обижусь, я пойму... Решайте.
Академик встал у окна, отвернулся, стал смотреть на улицу, словно не
желал смущать взглядом помощников, делавших выбор.
- Я остаюсь, - резко и как будто с обидой сказал Костя.
- Я тоже, - вздохнул Семен. - Только поймите, Николай Николаевич, мне
не очень-то сладко все время быть дураком с инициативой.
- Вы правы, Семен, - не отводя глаз от окна, сказал академик. -
Больше всего достается тем, кто что-то делает... Пока, - сказал он после
долгой паузы, - у нас есть одна зацепка, которая мне нравится: Зеркальщик.
Что-нибудь новое появилось?
- Практически ничего, - нервно отозвался Костя.
- А не практически? - настоял академик.
Костя пожал плечами.
- Вот что, Константин Андреевич, давайте-ка суммируем все то, что у
нас есть по Зеркальщику, и подумаем, как дальше быть...
- Одни сплетни есть, - вздохнул Семен.
- Сплетни из ничего не родятся, - почему-то весело сказал академик. -
Расскажите все сначала, может быть, мы что-то упустили... Сами знаете,
друзья, бывает, что бьешься-бьешься, а тот самый фактик-ключик давно у
тебя под носом лежит. И ждет, голубчик, когда ты его заметить
соизволишь... Итак?
- Итак, - подхватил Костя, - около года назад я впервые услышал о
Зеркальщике. К нам в клуб книголюбов захаживает забавный старикан лет
восьмидесяти, бывший гример из Малого театра. Он не член общества, никто к
нему всерьез не относится, но из клуба не гонят. Зовут его Панкрат
Иванович, а собирает он мистическую литературу начала века - всякую там
ахинею: столоверчение, видения Блаватской, тибетские тайны лектора
Бадмаева. Так вот, я пришел тогда в клуб вместе с другом, Сергеем
Прокошиным, - слышали, наверное, фамилию, он из сагдеевского института. Он
всегда над дедом Панкратом посмеивается, и в тот вечер тоже. Увидел его -
и сразу...
- Ну ответь мне, мистериозный старичок, как твой друг и ровесник
Нострадамус смотрит на перспективы перестройки?
Панкрат Иванович привык к беззлобным издевкам молодых библиофилов и
только слегка нахохлился.
- Перестройка, молодой человек, как любое грандиозное явление, суть
равнодействующая бесчисленных астральных тел. А посему определенный и
сиюминутный ответ на ваш вопрос невозможен. Это будет шарлатанство. А вот,
скажем, ваша личная судьба вполне исчислима, вполне...
- Дык ведь тута без кофейной гущи никак не раскумекать, а кофе нонеча
в дефиците, - опять засмеялся Сергей.
- Кофейная гуща - метод ненадежный, - вдруг перешел на шепот Панкрат
Иванович и приблизил лицо к собеседнику. - Ныне пришел человек, являющий
въяве лицо судьбы. Так-то, молодежь.
- Это как - въяве? - тоже зашептал Сергей, подмигнув приятелю.
- А натуральным образом! Посредством зеркальца...
- Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи? Так, что ли?
- Вот именно! - тихо обрадовался старик и опасливо огляделся по
сторонам. - Вы смекните - откуда в сказках сие зеркальце пророческое? Ведь
из ничего и выйдет ничего, а если что-то есть, то, стало быть, из
чего-то...
- Это, дедуля, нам не по мозгам, ты уж нам, лапотникам, попроще...
- То-то и вижу, что не по мозгам! - озлился старик. А дело это
потайное, его не каждому понять. Только одно скажу - уже пришел человек, и
в руке его - Зерцало судьбы. Вот и смекайте, молодежь...
И всегда словоохотливый дед Панкрат отвернулся от собеседников,
натянул на самые уши кепку и заспешил к выходу...
- ...Так я впервые услышал о Зеркальщике, - продолжал Костя. - И
конечно же, сразу выкинул из головы стариковский треп. Но прошло месяца
три, и я снова наткнулся на этот слух. В молочном, в очереди. Сзади меня
стояли две женщины лет но пятьдесят - обычные городские тетки, - и одна
говорила другой, что слышала, будто секретные ученые изобрели аппарат,
который, как в телевизоре, все будущее показывает. И теперь, мол, ищут для
опытов людей, большие деньги обещают, а никто не идет. И правильно, мол,
не идут, потому что если бы мне, то есть этой тетке, в двадцать лет
показали, какой я в пятьдесят стану, то я и жить бы не захотела. Я слушал
вполуха, теток из вила упустил, и только вечером, дома, вдруг связал слова
деда Панкрата и этот разговор. А месяц назад жена принесла. С чего-то у
нас зашел разговор о том, что наука требует жертв... Да, вот как было: по
телевидению показали сухумский памятник обезьяне, а Галина пожалела: тоже,
говорит, живые существа, имеем ли мы право распоряжаться их жизнями? Она у
меня сентиментальна. Я стал объяснять, что к чему, а она вдруг объявила,
что у ее сослуживицы есть знакомая, а у той знакомой - дочка, которую
ученые-психологи зазвали на свои опыты по определению будущего, и в
результате этих опытов девица попала в психлечебницу. Я было усомнился, но
тут вспомнил прежние слухи... И вот тогда рассказал все вам, Николай
Николаевич.
Костя замолчал.
- Ну а дальше, дальше давайте, - весело поторопил академик. -
Отчитывайтесь, рапортуйте, профессор Сорокин.
- А дальше через жену связался с ее сослуживицей, а потом - с той
самой знакомой, у которой дочку якобы погубили ученые. Оказалось, что
никакой дочки у нее нет, а историю эту она слышала от своей портнихи, у
которой, в свою очередь, есть знакомая, у которой дочка...
Академик вдруг рассмеялся:
"Который пугает и ловит синицу,
которая ловко ворует пшеницу,
которая в темном чулане хранится
в доме, который построил Джек!"
Костя укоризненно взглянул на него, и старик смутился.
- Продолжайте, продолжайте, Константин Андреевич.
- Дальше подключился я, - сказал Семен. - Связался со знакомой
портнихи, назвался представителем Академии наук, объяснил, что мы
обеспокоены слухами об опасных для людей психологических опытах и хотим
точно выяснить, откуда эти разговоры идут. Женщина оказалась очень нервной
- она кассир в Смоленском гастрономе, - перепугалась до смерти и стала
отнекиваться. Пришлось долго объяснять ей, что у нас нет ни намерений, ни
полномочий кого-либо преследовать за клевету, и Академия хочет узнать лишь
одно: есть ли реальная почва у слухов? Наконец, бедная кассирша
призналась, что у нее действительно есть дочка, но она жива-здорова, а вот
с дочкиной подружкой что-то такое приключилось. Две недели я эту дочурку
пытался поймать: дома она не ночует, где болтается - даже мать не в курсе.
Наконец застал ее Лома. Здоровущая, розовощекая кобылка лет двадцати пяти
- нигде не работает, не учится. Расспросов моих испугалась, но я нажал, и
она созналась, что есть у нее со школьных времен подружка - по фамилии
Кудрина, - которая год назад попала в психушку, а до этого путалась с
каким-то не то ученым, не то конструктором, хотевшим изобрести машину для
предсказания будущего, автоматическую гадалку. Кобылка призналась, что,
хотя и рассказала все эти страсти матери, сама им не очень-то верит. Она,
то есть кобылка, думает, что Кудрина просто нарвалась на мужика, который
ей мозги запудрил, а потом бросил, вот она, то есть Кудрина, и тронулась -
она вообще всегда была слегка шизо...
- Шизофреничка? - переспросил академик.
- Нет скорее всего. В молодежной терминологии "шизо" - значит немного
со странностями. Кобылка сказала, что Кудрина всегда с ума сходила по
всяким тайнам, загадкам и еще поэзию любила... Дальше - я добрался до
матери Кудриной, представился инспектором Академии наук. Выяснил, что
девица действительно в больнице, но мать довольно резко сказала, что дочка
просто перезанималась, готовясь к экзаменам в институт, и настоятельно
просила не беспокоить девочку. Я узнал: она лежит в психиатрической
больнице номер четыре на Потешной улице. К ней меня не пустили...
- Тем временем, - вступил Сорокин, - я нашел Панкрата Ивановича. Он
долго увиливал от ответа и только через месяц сказал, что слышал о
Зеркальщике на книжной толкучке от неизвестного человека, который искал
сборник Ходасевича "Путем зерна" 1920 года издания. Вместе с дедом
Панкратом мы трижды были на толкучке, но того человека не встретили.
Думаю, поиски бесполезны, потому что тот человек, судя по всему, попал на
толкучку случайно и, может, там еще год не появится. Финита.
- Знаете, друзья, вот теперь, когда вы все рассказали, - бодро сказал
академик понурым сотрудникам, - я уверен, что дела наши отнюдь не плохи.
Есть эта Кудрина, надо на нее выйти, вполне официально, я позвоню
главврачу, а вы ступайте завтра к лечащему и добейтесь свидания. Путь
прямой и ясный...
Академик нажал на кнопку селекторной связи, вызывая секретаршу.
- Ирочка, найдите-ка мне телефон психиатрической больницы номер
