Матвей подумал, какая же странная штука - исполнение желаний. С каким
судорожным отчаянием ждал он новой поры, немо звал ее, и вот она пришла, а
он как будто не готов. А он как будто медлит вступить в нее, и что это с
ним - растерянность счастья? Страх обмануться?
- Эх, Матюшка, нелепый ты человек, - громко сказал он и, резко
оттолкнувшись обеими руками, встал со скамейки. Сильно, с хрустом
потянулся, как в молодости, и сразу ощутил себя здоровым и простым. И
удивительное дело - тут же захотелось ему видеть людей, захотелось
поговорить, и он решил пойти к Ренату - позвать к завтраку, а то небось
сидит на книжках в холодной даче и зубы на полку.
И вдруг вспомнил про Карата, резво захромал к двери, спустился по
крыльцу, погубив нежный снег, и крикнул, направляясь к будке:
- А где же моя собачка? У нас же сегодня новоселье с моей собачкой!
Карат - овчарка-полукровка - рванулся на цепи из будки, заурчал,
забил хвостом, взметывая снег, запрыгал и даже гавкнул от радости. Матвей
схватил его за толстую шею, потрепал по густой шерсти, отстегнул ошейник,
и Карат вырвался, стремительно обежал участок, оставляя крупные ясные
следы. Летом я осенью Карата держали в будке, а на зиму переводили в лом,
в сени - такой порядок завела тетя Груня, и Матвей следовал ему. Он с
удовольствием следил за Каратом, который носился по участку, принюхивался
к новому времени года, по-щенячьи радовался... "Вот и хорошо, так и надо",
- бормотал Матвей. Потом отвязал цепь от будки, взял миску с обглоданной
костью и, многозначительно поглядывая на Карата, понес все это в дом.
Карат понял перемену жизни и, ошалев от радости, бросился на Матвея, чуть
не сбив его мощными лапами. Матвей достал из кладовки толстый половик,
положил его в сени, рядом поставил миску, накрепко привязал к специальному
кольцу цепь и опять поймал собаку за шерстяную шею: "Вот теперь мы вдвоем
будем, собачара, теперь вместе в доме", - и в довершение праздника отрезал
Карату здоровый ломоть колбасы. Потом посадил пса на цепь и пошел через
три Лома к Ренату.
Никто еще не ходил по улице, только кошачий след тянулся с краю.
- Эй ты, салям-алейкум, зиму проспишь! - закричал Матвей, стуча
кулаком в дверь. Послышалось шарканье, стук запора, дверь отворилась, и
появился Ренат в ватнике на голое тело.
- Заходи, заходи, - восторженно сказал он и побежал обратно. - Ты вот
как раз вовремя, заходи, - крикнул уже из комнаты. - Иди-ка сюда,
послушай, как интересно...
Матвей плюхнулся на продавленный диван, а Ренат, сидя на колченогом
стуле напротив, уже настраивал гитару.
- Хорошо живешь - песни с утра...
- Ты погоди! Вот послушай - только внимательно...
Ренат, как слепой акын, запрокинул голову и запел медленно и
монотонно, растягивая слова, рокочущим басом, какой появлялся у него
только при пении.
- Понедельник, понедельник, понедельник дорогой...
При первых словах Матвей скривился, как от боли, но быстро взял себя
в руки и опустил лицо, стал глядеть в пол. Ренат этого не заметил.
...Ты пошли мне, понедельник,
Непогоду и покой.
Чтобы роща осыпалась,
Холодея на ветру,
Чтоб спала, не просыпалась
Дорогая поутру...
Дорогая поутру.
- А теперь скажи, - торжествуя, продолжил Ренат, - когда это
написано?
- Лет пятнадцать назад, может, больше, - мрачно ответил Матвей.
- Я не про то! - отмахнулся Ренат. - В какой день недели, в какую
погоду?
- Шут его знает, - пожал плечами Матвей. - В понедельник, наверное...
с утра...
- Вот! И я так думал! Но это чушь! Стихотворение написано в
воскресенье, поздно вечером, даже ночью! То есть написано оно могло быть
хоть в среду, по настроению - в воскресенье ночью. В дождь! И ветер -
резкий, осенний! Листья не осыпаются - их срывает, несет, они липнут к
заборам, к пороге, к деревьям. А вечером, только что, было тягостное,
долгое выяснение отношений с этой женщиной, мучительное объяснение, не
первое уже, понимаешь? И тогда ночью - мольба о понедельнике! Обращение в
будущее: пусть будет непогода, пусть холод, но пусть - покой! Мольба о
покое, понимаешь?
- Вроде так...
- Только так и именно так!
- Ну а что потом?
- Потом - суп с котом, - чуть-чуть обиделся Ренат. Это для меня
важно, подтверждает мою мысль. Попросту говоря, эмоциональный эффект
достигается симультанно со сдвигом по временной координате.
- Действительно просто, как я, дурак, не догадался? - Матвей наконец
улыбнулся. - Обычный сдвиг по координате.
- Вот ты смеешься, а это чрезвычайно интересно!
- Кто спорит, - Матвей встал и, взял Рената за плечо. - Пошли ко мне
завтракать, а то загнешься без жратвы, симультанный ты мой.
Ренат хотел пойти, как сидел - в ватнике на голое тело, но Матвей
удержал его.
- Очнись, салям-алейкум, зима на дворе!
- Неужели? - Ренат подслеповато глянул за окно. - И правда - бело...
На улице он все приглядывался к снегу, вдруг заметил следы и
обрадованно закричал:
- По кошачьим следам и по лисьим,
По кошачьим и лисьим следам
Возвращаюсь я с пачкою писем
В дом, где волю я радости дам!
И счастливо засмеялся, сморщив плоский носик. Глядя на него, Матвей
заставил себя тоже засмеяться, а Карат, услышав голоса, загавкал, тут же
раздался близкий вороний грай, и первая зимняя тишина заходила ходуном,
рухнула, рассыпалась, и вот так они вошли в новое время года.
- Товарищи, она действительно чудеса творит, то есть без всякого
преувеличения. - Семен вытер потный лоб и расстегнул воротник под
галстуком.
- Что это ты, Сеня, вроде нервничаешь? - подозрительно сказал Костя.
- Ну при чем тут, при чем? - Семен ослабил галстук и укоризненно
покачал головой.
Академик глубоко вздохнул и вяло откинулся в кресле.
- Хорошо, Семен Борисович, давайте ее.
Семен открыл дверь и крикнул в коридор:
- Антонина Романовна, заходите, пожалуйста.
Круглолицая женщина в темном платке, мужском пиджаке и длинной серой
юбке, в сапогах, как вошла, сразу встала у порога и опасливо оглядела
кабинет, полный стеклянных шкафов с ретортами, пробирками и какими-то
блестящими металлическими инструментами, какие у зубных врачей бывают.
Женщина остановила взгляд па академике и его помощнике, сидевших за
длинным столом, и поклонилась.
- Здравствуйте вам.
- Проходите, Антонина Романовна. - Семен легонько подтолкнул ее к
столу.
Женщине можно было дать и сорок лет, и шестьдесят. Она села, сжав
колени, и стала теребить край пиджака.
- Ну, голубушка, расскажите о себе, - сказал академик и вдруг
старчески трогательно улыбнулся.
- Чего сказывать-то, - ответила похожей улыбкой женщина, - из
Семиряевки мы.
- А где трудитесь, кем?
- В совхозе у нас, скотницей, - она поправила платок и добавила: -
Имени Семнадцатого съезда совхоз. Речицкого района.
- Ну так, голубушка, покажите нам что-нибудь из своих умений. -
Академик вынул из наружного кармана пиджака очки и положил их на середину
стола.
- Двигать, что ль? - опасливо спросила Антонина Романовна, кивнув на
очки.
- Если сможете, - осторожно ответил академик.
- Не, очки не буду, жалко...
- А почему? - удивился он.
- Вещь нужная, а разобьются, - смущенно пояснила женщина. - Я ж как
двину, они и полетят... вона... в угол, - показала она в дальний конец
комнаты.
- А потише не получится? - иронично спросил Костя.
- Нет, никак не получится, - решительно сказала Антонина Романовна. -
А потом у меня на них злости нету, от очков польза людям... Людям, -
поправилась опять смущенно.
- А вы обязательно должны разозлиться? - заинтересовался академик.
- Ага, - виновато кивнула женщина. - Лучше всего - если
по-настоящему. Но можно и так... невзаправду. Чтоб подумать - мол, ах ты,
зараза этакая, пошла с моих глаз... Ну и тогда выходит. А лучше -
взаправду. О прошлом годе у нас дожди были, а асфальт эвон когда проложить
обещались, еще при Хрущеве, а все нету его, асфальту, вот и застряла
машина. С картошкой машина-то. Витьки моего, старшего. Он и так непутевый,
а тут еще скажут - мол, все люди ездиют, а тебя, косорукого, тягачом
выволакивать надо. Такое меня зло взяло - я как глянула, так ее будто
танком потащило - метров на десять, - Антонина Романовна засмеялась и
сразу прикрыла рот ладошкой.
- Ну хорошо, хорошо, Антонина Романовна, давайте все же попробуем...
ну вот, хотя бы сей предмет, - академик поднял с пола на стол пузатый
портфель. - Тут ничего нет бьющегося, не бойтесь.
- Портфель? - как будто у самой себя спросила женщина и опустила
глаза. - Это ладно, это можно...
Она резко подняла лицо, из ее глаз полыхнула такая ненависть, что
Костя, как будто задетый взрывной волной, отшатнулся на стуле, чуть не
упал. Та же волна приподняла портфель над столом, перевернула и сильно
отбросила метров на пять. Он ударился в стеклянный шкаф, тот зашатался,
задребезжал, но устоял. Антонина Романовна тут же вскочила и побежала
поднимать портфель, бережно отряхнула его и поставила обратно.
- Извиняйте, если что...
- Антонина Романовна, если не секрет, - ласково сказал академик, - а
что вы подумали про этот портфель, за что на него разозлились?
- Чего ж секретничать? - Женщина опять поправила платок. - Я
подумала, будто в нем все наши семиряевские похоронки собраны. Семьдесят
две за войну и еще две нынешних, с Афганистану.
- Спасибо, - тихо сказал академик.
- А скажите, Антонина Романовна, когда вы впервые заметили у себя...
дар? - спросил Семен.
- А когда Федор выпивать стал. В семьдесят первом году. Сорок лет
мужик был как мужик - ну, выпьет на праздник, и будя. А тут вдруг заладил:
"Гибнет, мать, хозяйство, пустит нас новый председатель по миру", - и так
каждый день, и все к злодейке прикладывается. Я уж ему говорила, говорила
и даже бить пыталась, только он здоровый у меня бугай - поди сладь с ним!
И вот, как сейчас, помню: прихожу с фермы, дело, значит, в среду, ясный
день на дворе, ни праздника, ничего, а он сидит, подлюка, в обнимку с
поллитровкой. Уж такое меня зло взяло! Я как глянула на ту бутылку - да
пропади ты пропадем! А она, ровно птичка, порх со стола и в стенку! На
мелкие кусочки! Ох, я испугалась! А Федька - тот вообще онемел, только к
вечеру отошел... Ну мы, конечно, таились, не говорили о том даже ребятам
нашим... Но разве удержишься... Скоро на ферме ремонт был, ну и, конечно,
ушли ремонтники, а мусор вставили. А телята - они ж дурные, тычутся в
кучить, а там - стекло, железяки... Я рассердилась - и весь этот мусор
сгребла... А одна наша баба увидела - пошло-поехало... Потом привыкли.
Если там где бревно мешает или еще что - иной раз зовут да еще и деньги
суют, это ж надо! - Женщина опять засмеялась тихо и смущенно.
- Антонина Романовна, - вкрадчиво спросил Семен, - а если, допустим,
вы бы захотели поджечь что-нибудь, вот так, на расстоянии? А?
- Да чтой-то вы такое говорите! - возмущенно вылрямилась женщина. -
Мне такое и в голову не придет. Али я разбойник, поджигатель?!
- Не обижайтесь, Антонина Романовна, - поспешил успокоить академик. -
Это вопрос чисто теоретический... Ну-с, голубушка, больше мы вас не будем
задерживать... Вы где остановились?
- Да в этой... как его... номер у меня в гостинице... хороший,
