XIV
- Вот! Теперь ты чистенький, - сказала Клементина и бросила в горшок
комок ваты. Подмытый Жоэль не оборачивался; мать продолжала стоять на
коленях у него за спиной. Помедлив, она нерешительно попросила: "Нагнись,
моя радость".
Жоэль нагнулся, упираясь руками в колени. Она нежно взяла его за
ягодицы, раздвинула их и начала лизать. Тщательно. Самозабвенно.
- Что ты делаешь, мама? - удивленно спросил Жоэль.
- Я тебя мою, мое сокровище, - ответила Клементина, прервав процесс. -
Я хочу, чтобы ты был таким же чистым, как детеныш кошки или собаки.
В этом не было ничего унизительного. Наоборот, это казалось таким
естественным. Какой же болван этот Жакмор! Ему этого не понять. Хотя это
такой пустяк. По крайней мере, она будет уверена, что они ничего не
подхватят. Поскольку она их любила, ничто из того, что она делала, не
могло им навредить. Ничто. Если уж совсем начистоту, она должна была бы их
полностью вылизывать, не подмывая до этого.
Она поднялась и стала задумчиво натягивать на Жоэля штаны.
Открывались новые перспективы.
- Ступай к своим братьям, золотко мое, - сказала она.
Жоэль выбежал из комнаты. Спустившись по лестнице, он засунул палец в
штаны, провел им между ягодиц, поскольку там было влажно.
Пожал плечами.
Клементина медленно вернулась к себе в комнату. В конце концов, вкус
был не из приятных. Сейчас самое время для кусочка бифштекса.
Вылизывать их полностью. Да.
Сколько раз она себе говорила, что оставлять их в ванной - в высшей
степени опасно. Стоит только отвлечься. Повернуть голову, например,
наклониться за мылом, выскользнувшим из рук и улетевшим на недосягаемое
расстояние, чуть ли не за раковину. И в этот момент - сильно подскакивает
давление в трубах, поскольку в резервуар неожиданно падает раскаленный
метеорит, ему удается проскочить в главную трубу и не взорваться из-за
сумасшедшей скорости; но, застряв в трубе, он начинает гнать нагревающуюся
воду, и девятый вал (девятый вал: какое красивое сочетание) стремительно
несется по трубам, и воды прибывает все больше и больше, так что,
наклонившись за мылом... - кстати, это настоящее преступление, продавать
мыло такой формы: овальной, обтекаемой, которое может выскользнуть в два
счета - раз, два - и улететь куда угодно, и даже, плюхнувшись в воду,
брызнуть каким-нибудь микробом в нос ребенку. Итак, вода все прибывает,
уровень поднимается, дитя может испугаться, открыть рот, захлебнуться -
возможно, насмерть, - посиневшее личико, отсутствие воздуха в легких...
Она вытерла взмокший лоб и закрыла дверь буфета, так ничего оттуда и не
взяв. В кровать, немедленно в кровать!
XV
Жоэль с обиженным видом подошел к братьям. Те, увлекшись раскопками, от
комментариев воздержались.
- Думаешь, найдем еще один голубой? - спросил Ноэль у Ситроэна.
Заинтересованный Жоэль посмотрел на братьев.
- Нет, - ответил Ситроэн. - Я же тебе сказал, что они попадаются очень
редко. Один на пятьсот миллионов.
- Шутишь, - отозвался Жоэль, яростно включаясь в работу.
- Жалко, что он его съел, - произнес Ситроэн. - Мы бы сейчас уже вовсю
летали.
- К счастью, улетел его, а не мой, - добавил Ноэль. - Я бы так
расстроился!
И он демонстративно обнял своего плюшевого медвежонка.
- Мой Думузо, - ласково прошептал он.
Жоэль, потупив взор, продолжал копать; его лопатка упрямо вгрызалась в
гравий.
Намек поразил его прямо в сердце. Где его медвежонок? Жоэль по-прежнему
не поднимал головы, у него начало щипать в глазах.
- Он что, недоволен? - усмехнулся Ноэль.
- Вкусный был ликсир? - съязвил Ситроэн.
Жоэль не отвечал.
- От него до сих пор воняет, - сказал Ноэль. - Не удивительно, что его
Пуарогаль улетел.
Жоэль продолжал молчать; если он ответит, то голос будет дрожать. Он
едва различал лопатку, все плыло перед его глазами, но продолжал думать о
камешках. И вдруг он забыл и о медвежонке, и о братьях, и обо всем, что
его окружало.
В глубине вырытой канавки по одному из камешков карабкался
восхитительный слизняк чистейшего голубого цвета. Затаив дыхание, Жоэль не
спускал с него глаз. Он взял его дрожащими пальцами и незаметно поднес ко
рту. Он почувствовал, как его обволокло, укутало пеленой ликования, сквозь
которую почти не пробивались братские насмешки.
Он проглотил слизняка и встал.
- Я знаю, что вы его спрятали, - уверенно заявил он.
- Вот еще чего, - возмутился Ситроэн. - Он сам туда забрался, он не
хотел оставаться с папочкой, от которого так воняет.
- Мне все равно, - сказал Жоэль. - Я его буду искать.
Он сразу же обнаружил лестницу, в нескольких метрах от нее - дерево,
между ветвями которого уютно устроившийся Пуарогаль мирно беседовал с
зеленым дятлом.
Теперь надо было взлететь. Жоэль решительно вытянул в стороны руки и
взмахнул ими. Ситроэн не мог ошибаться.
Когда пятки Жоэля поднялись до уровня глаз Ноэля, последний схватил
Ситроэна за руку.
- Он нашел голубого слизняка... - прошептал Ноэль.
- Ну вот видишь, - отозвался Ситроэн. - Это доказывает, что я был прав.
Увидев поднимающегося в воздух Жоэля, зеленый дятел даже не
пошевелился; мальчик удобно уселся рядом с медвежонком и окликнул братьев.
- Ну что, может, подниметесь? - насмешливо предложил он.
- Нет, - ответил Ситроэн. - Неинтересно.
- Нет, интересно, - сказал Жоэль. - Да? - спросил он у зеленого дятла.
- Это очень интересно, - подтвердил зеленый дятел. - Знаете, а в клумбе
с ирисами их навалом.
- Ха! Я бы все равно их нашел, - заявил Ситроэн. - Да и обычных можно
было бы покрасить голубой краской...
Он зашагал к клумбе с ирисами, Ноэль - за ним. Жоэль, оставив Пуарогаля
на дереве, бросился догонять братьев.
- Вот сейчас наедимся, - сказал он, подбегая. - И сможем очень высоко
взлететь.
- Одного достаточно, - проронил Ситроэн.
Выйдя из дома, Клементина сразу же заметила стремянку. Она подбежала и
осмотрела все вблизи. Дерево. А на дереве - вальяжно развалившийся
Пуарогаль.
Схватившись за сердце, она понеслась по саду, пронзительно выкрикивая
имена детей.
XVI
8 окткабря
- Я не собираюсь оспаривать ваше решение, - промолвил Жакмор. - Но не
будем торопиться.
- Это единственный выход, - объявила Клементина. - Вопрос можно
поставить как угодно и с любой стороны. Если бы не было этого дерева,
ничего бы не случилось.
- А может, виновата стремянка? - заметил Жакмор.
- Конечно, служанка не должна была оставлять ее на виду, и растяпа
будет наказана, как того заслуживает, но не в этом дело. Вы понимаете,
что, не будь этого дерева, Ситроэн и Ноэль никогда бы не задумали закинуть
так высоко медвежонка Жоэля? Причина происшедшего - в этом дереве. А
представьте, что малыш мог даже попробовать на него залезть, чтобы снять
игрушку.
- Между тем, - вставил Жакмор, - некоторые считают, что детям полезно
лазать по деревьям.
- Но только не моим детям! - перебила его Клементина. - С деревьями
может столько всего случиться. Никогда не знаешь.
Термиты подтачивают корни, и деревья на вас падают, либо сухая ветка
ломается, и вас оглушает, либо в дерево попадает молния, оно загорается,
ветер раздувает огонь, доносит языки пламени до комнаты детей, и они
сгорают живьем!.. Нет, оставлять деревья в саду слишком опасно. Поэтому я
настоятельно вас прошу, если вы, разумеется, не против, оказать мне
услугу: сходите в деревню и пригласите людей, которые бы спилили все
деревья в саду. Они могли бы забрать себе половину, а другую я бы пустила
на дрова.
- Каких людей? - спросил Жакмор.
- Ну, я не знаю, лесорубов, дровосеков... да, конечно, дровосеков.
Попросите, чтобы ко мне отправили нескольких дровосеков. Неужели это
так сложно?
- О нет, - ответил Жакмор. - Уже иду. Нельзя ничего упускать из виду.
Он встал. И пошел.
XVII
Пополудни заявились лесорубы. С жаровнями и большим количеством
железных инструментов, игл, крючьев. Возвращающийся с прогулки Жакмор
увидел их первым, остановился и пропустил вперед. Их было пятеро, не
считая двух подмастерьев: один лет десяти, щуплый, рахитичный; другой
постарше, с черной повязкой на левом глазу и комично вывернутой ногой.
Один из мужчин подал Жакмору знак; это с ним психиатр договаривался о
стоимости работ. В итоге они приняли предложение Клементины - половина
дровосекам, половина на дрова. Распилка и укладка дров, не предусмотренные
соглашением, должны были оплачиваться дополнительно.
У Жакмора защемило сердце. Не испытывая к деревьям никаких эмоций, как
то и подобает индивидууму, появившемуся на свет в зрелом возрасте и
начисто лишенному воспоминаний, он высоко оценивал их допустимую
функциональную красоту и объединяющее их свободолюбие. Будучи неспособным
на комплименты или хвалебные оды в адрес насаждений, психиатр все же
чувствовал себя достаточно уютно в их присутствии; ему нравились смущенные
солнечные зайчики, прыгающие по лакированной листве, витиеватые рисунки
тени и света на морщинистой коре, легкий шум ветвей и запах испарений на
исходе жарких дней. Он любовался острыми язычками драконий, скрученными
стволами толстых приземистых пальм, гладкими и сочными отростками
эвкалиптов, похожих на слишком быстро выросших долговязых неловких девиц,
которые безвкусно украшают себя позеленевшими медными побрякушками и
выливают на затылок весь флакон материнских духов. Он восхищался соснами,
внешне непреклонными, но готовыми при первом же прикосновении извергнуть в
потоке пахучей смолы долго сдерживаемое семя; он восторгался корявыми
дубами, неповоротливыми, словно здоровые лохматые псы. Каждое растение
было красиво по-своему. Каждое обладало собственным характером,
привычками, маниями, но все вызывали одинаковую приязнь. И все же неуемная
материнская любовь оправдывала необходимость жертвоприношения.
Работники остановились посреди лужайки и положили на землю инструменты.
Двое взяли мотыги и принялись копать, в то время как подмастерья сгребали
комья земли огромными лопатами - выше их собственного роста. Канава быстро
углублялась. Жакмор с тревогой наблюдал за их работой. Подмастерья
наваливали у края канавы кучи земли и энергично ее утрамбовывали, сбивая в
плотное низкое заграждение.
Сочтя ров достаточно глубоким, рабочие прекратили копать и вылезли на
поверхность. Двигались они медленно; бурые землистые одежды делали их
похожими на жесткокрылых ископаемых, прячущих свои яйца. Взмокшие
подмастерья продолжали выгребать землю и неистово, яростно ее
утрамбовывать. Периодически каждый из них получал взбадривающую затрещину.
Тем временем трое рабочих, удалившихся к ограде, вернулись с тачкой, в
которой лежала груда бревен метровой длины. Они остановили тачку около
канавы. Затем стали укладывать бревна на земляное основание, возведенное
подмастерьями. Укладывать тщательно, плотно, подбивая кувалдой конец
каждого бревна и укрепляя таким образом всю конструкцию.
Когда строительство укрытия было завершено, они подобрали лопаты и
принялись засыпать землей бревенчатый щит. Жакмор подозвал одного из
подмастерьев.
- Что они делают? - спросил психиатр и, несмотря на все отвращение,
пнул его под коленку.
- Укрытие, - выпалил подмастерье, прикрывая лицо, и убежал к своим
товарищам. Товарищи о нем не забыли; всыпали по первое число.
Солнца в тот день не было; свинцовое небо мерцало бледно и неприятно.
Жакмора слегка лихорадило, но он хотел досмотреть до конца.
Укрытие казалось законченным. Один за другим рабочие забрались на
накат, дошли до лесенки в конце траншеи. Настил выдерживал их вес.
Подмастерья даже не пытались за ними идти, заранее зная результат подобной
инициативы.
Рабочие вылезли из траншеи. Выбрали из кучи инструментов иглы и крючья.
Подмастерья суетились вокруг жаровен и изо всех сил раздували огонь. По
команде бригадира они схватились за тяжелые раскаленные котлы и понесли их
к первому дереву. Жакмор ощущал нарастающее беспокойство. Все это
