Борис Виан
Сердцедер
Роман
Перевод В. Кислова
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
28 августа
Тропа тянулась вдоль обрыва. По ее краям росли окалины в цвету и слегка
увядшие опаленки, черные лепестки которых устилали землю. Вздувалась
пористая почва, изрытая остроигольными насекомыми; при взгляде на тысячи
маленьких дырочек думалось об околевшей губке.
Жакмор неторопливо брел, посматривая на окалины, чьи темнокрасные
сердца учащенно бились на солнце. При каждом ударе облако пыльцы
поднималось, а затем оседало на нехотя вздрагивающие листья. Рассеянные
пчелы были не у дел.
От подножия скалы доносилось тихое хрипение волн. Жакмор остановился на
узкой кромке, отделяющей его от пропасти, и посмотрел вниз. Там все
казалось недостижимым, обрывистым, и пена дрожала в расщелинах скал
июльским студнем. Пахло палеными водорослями. У Жакмора закружилась
голова, и он опустился на колени, прямо на землистого цвета летнюю траву.
Коснувшись вытянутыми руками козлиного помета удивительно неправильной
формы, он решил, что здесь водится Содомский козел - разновидность,
которую он считал давно исчезнувшей.
Теперь он уже не испытывал такого страха и даже решился взглянуть еще
раз. Большие пласты красной породы уходили вертикально вниз, в мелководье,
откуда почти сразу же взмывали вверх, образуя скалу, на гребне которой
пребывал коленопреклоненный Жакмор.
То там, то здесь всплывали черные рифы, промасленные прибоем и
увенчанные колечками пара. Солнце разъедало поверхность моря, отражаясь в
накипи искрящимися похабными каракулями.
Жакмор поднялся с колен и зашагал по тропе. Та заворачивала; слева он
увидел уже тронутый ржавчиной папоротник и зацветающий вереск. На
обнаженных скалах сверкали кристаллы соли, принесенные прибоем. Удаляясь
от моря, тропа карабкалась по склону, который становился все круче и
круче, огибала грубые глыбы черного гранита, местами помеченные очередными
кучками козлиного помета. Самих коз не было и в помине. Их отстреливали
таможенники. Из-за помета.
Он ускорил шаг и внезапно оказался в тени, так как солнечные лучи не
могли за ним угнаться. Прохлада принесла облегчение, и он прибавил шагу. А
цветы окалины так и плыли бесконечной огненной лентой перед его глазами.
По верным приметам он понял, что приближается, и остановился пригладить
растрепанную рыжую бороду. Затем вновь бодро зашагал по тропе. Спустя
мгновение Дом явился ему во весь рост в обрамлении двух гранитных глыб,
выточенных эрозией в форме леденцов на палочке; сдавливая тропу, они
казались столбами огромных крепостных ворот. Новый поворот - и Жакмор
потерял Дом из виду. Тот находился довольно далеко от обрыва - на самом
верху. Когда два мрачных столпа остались позади, ему открылось белоснежное
здание, окруженное необычными деревьями. Начинающаяся от крыльца светлая
линия лениво петляла вдоль холма и, вдоволь напетлявшись, соединялась с
тропинкой, по которой поднимался Жакмор. Он свернул и в знак солидарности
тоже запетлял. Дойдя почти до самой вершины, он услышал крики и побежал.
От широко распахнутой калитки до крыльца чья-то заботливая рука
протянула ленту красного шелка. Лента вела по лестнице на второй этаж.
Жакмор поднялся. В спальне на кровати лежала измученная женщина,
потерявшая счет бесконечным родовым схваткам. Жакмор бросил на пол кожаную
сумку, засучил рукава и принялся намыливать руки над грубой посудиной из
цельного необработанного камня.
II
Одинокий Ангель сидел в своей комнате и удивлялся собственной выдержке.
Он слышал, как за стенкой стонет жена, но зайти к ней не решался - она
угрожала ему револьвером. Супруга предпочитала кричать без свидетелей; она
ненавидела свой огромный живот и не хотела, чтобы ее видели в таком виде.
На протяжении двух месяцев Ангель жил отдельно, ожидая, когда все это
закончится; самые разные пустяки давали пищу его грезам. Целыми днями он
ходил по кругу, узнав из репортажей, что заключенные кружат по камере, как
звери в клетке. Вечерами он засыпал, стараясь увидеть во сне ягодицы жены,
так как, учитывая размеры ее живота, было предпочтительнее думать о ней
сзади. Ночами он часто вздрагивал и просыпался. Зло, в основном, уже
свершилось, и ничего удовлетворительного в этом не было.
На лестнице послышались шаги Жакмора. В этот момент крики жены
оборвались; Ангель оцепенел. Затем подкрался к двери, прильнул к замочной
скважине, но, как ни старался, ничего не смог разглядеть: ножка кровати
закрывала все остальное. Только зазря вывихнул себе правый глаз, затем
выпрямился и прислушался - не к чему-то, а просто так.
III
Жакмор положил мыло на край посудины и взял махровое полотенце. Вытер
руки. Открыл сумку. Тут же в электрическом сосуде закипала вода. Жакмор
простерилизовал в ней резиновый напальчник, ловко натянул его на палец и
приоткрыл сокровенно-женское, чтобы посмотреть, как разворачиваются
события.
Увидев, выпрямился и брезгливо поморщился:
- Их там трое.
- Трое... - прошептала пораженная роженица.
И тут же завопила, поскольку измученная утроба внезапно напомнила о
том, что ей очень больно.
Жакмор достал из сумки несколько стимулирующих пилюль и проглотил их;
он чувствовал, что ему сейчас достанется. Выдернул грелку из постели и со
всей силы швырнул ее на пол, чтобы привлечь шумом кого-нибудь из прислуги.
Он услышал, как внизу кто-то забегал и ринулся вверх по лестнице.
Появилась сиделка, вся в белом, как на китайских похоронах.
- Подготовьте инструменты, - приказал Жакмор. - Как вас зовут?
- Белянкой меня кличут, - произнесла она с сильным деревенским акцентом.
- В таком случае я предпочитаю вас никак не называть, - пробурчал
Жакмор.
Ничего не ответив, девушка бросилась начищать никелированные
медицинские штуковины. Жакмор подошел к кровати. Женщина внезапно
замолчала. Ее пронзила боль.
Он схватил бритву и с видом знатока обрил роженице лобок. Затем
решительно обвел белой чертой границы операционного поля.
Сиделка смотрела на него с изумлением, поскольку ее знания в области
акушерства за рамки отела не выходили.
- У вас есть медицинский словарь? - спросил Жакмор, откладывая помазок.
Завершив приготовления, он склонился над своим произведением и подул на
краску, чтобы быстрее высохла.
- У меня есть только Общий Каталог Французских Оружейных Заводов да
песенник города Сент-Этьена, - ответила сиделка.
- Досадно, - сказал Жакмор. - В словаре мы могли бы чтонибудь вычитать.
Не дожидаясь ответа, он обшарил взглядом Комнату; тот остановился на
двери, за которой томился Ангель.
- А кто томится за дверью?
- Там хозяин... - ответила сиделка. - Он заперт.
В этот момент роженица очнулась и выдала серию пронзительных криков. Ее
кулаки сжимались и разжимались. Жакмор повернулся к сиделке.
- У вас есть какой-нибудь таз?
- Пойду посмотрю, - ответила та.
- И пошевеливайтесь, безмозглое создание, - прикрикнул Жакмор. - Или вы
хотите, чтобы она загадила нам все простыни?
Сиделка вылетела пробкой, и Жакмор с удовлетворением услышал, как,
скатываясь по лестнице, она бьется головой о ступеньки.
Он подошел к роженице и нежно погладил испуганное лицо.
Ее руки судорожно сжали запястье Жакмора.
- Вы хотите видеть мужа? - спросил он.
- О да! - воскликнула она. - Только дайте мне револьвер, он там, в
шкафу...
Жакмор покачал головой. Вернулась сиделка с овальной лоханью для ощипа
собак.
- Больше ничего нет, - сказала она. - Уж придется вам приспособиться.
- Помогите засунуть это под нее, - приказал Жакмор.
- Тут края острые, - заметила сиделка.
- Ничего. Это вам всем в назидание, - отозвался Жакмор.
- Это глупо, - прошептала сиделка. - Она не сделала ничего плохого.
- А что она сделала хорошего?
Вздувшаяся спина распласталась по стенкам плоской лохани.
- Интересно, - вздохнул Жакмор, - и что же мы будем делать дальше?
По-моему, психиатр здесь и вовсе некстати...
IV
Он в нерешительности задумался. Роженица молчала, а оцепеневшая сиделка
таращила на него глаза, начисто лишенные какого-либо выражения.
- Нужно, чтобы у нее отошли воды, - сказала она.
Жакмор безразлично кивнул. Потом, встрепенувшись, поднял голову.
Смеркалось.
- Это солнце прячется? - спросил он. Сиделка пошла посмотреть. За
скалой улетучивался день, и поднимался молчаливый ветер. Она вернулась
обеспокоенная.
- Не понимаю, что происходит... - прошептала она.
В комнате стало темно, глаза различали лишь какое-то свечение вокруг
зеркала на камине.
- Сядем и подождем, - тихо предложил Жакмор.
В окно пахнуло горькими травами и пылью. День бесследно исчез.
Темная глубина комнаты выдавила голос роженицы:
- Со мной это больше не произойдет. Я не хочу, чтобы это повторилось.
Жакмор заткнул уши. Ее голос скрипел гвоздем по стеклу. А рядом
всхлипывала насмерть перепуганная сиделка. Звуки просачивались в черепную
коробку Жакмора и капали ему на мозги.
- Они сейчас полезут, - сказала роженица и зло засмеялась. - Они сейчас
полезут, и мне будет больно, а это только начало.
Жалобно застонала кровать. Женщина тяжело задышала, вновь раздались
стенания.
- Пройдет еще столько времени, целые годы, и каждый час, каждая секунда
будет продолжением этой боли, которая ни к чему другому не приведет, и
этой боли не будет конца.
- Хватит, - отчетливо прошептал Жакмор.
Роженица завопила во всю глотку. Глаза психиатра уже привыкли к
свечению, исходившему от зеркала. В нем он увидел, как лежащая женщина
выгнулась и начала корчиться всем телом. Она долго протяжно кричала, ее
крик остывал в ушах Жакмора горькой слипшейся кашей. Внезапно между
согнутыми ногами показались, одно за другим, два светлых пятна. В темноте
он угадал движения сиделки, которая, придя в себя, подхватила двоих детей
и завернула в простыню.
- Там еще один, - подумал он вслух.
Выпотрошенная мать, казалось, была уже на исходе. Жакмор встал.
Появился третий ребенок, Жакмор ловко схватил его и помог роженице. Ее
измученное тело откинулось на кровать. Ночь беззвучно рвала себя на части,
свет вливался в комнату, а женщина неподвижно лежала, уронив голову на
плечо. Большие мешки под глазами на осунувшемся лице свидетельствовали о
проделанной работе. Жакмор вытер пот на лбу, на шее и удивленно замер;
снаружи, из сада, доносились какие-то звуки. Сиделка заканчивала пеленать
последнего ребенка, положив его на кровать рядом с двумя другими. Она
подошла к шкафу, позаимствовала у него простыню и развернула ее в длину.
- Я затяну ей живот, - произнесла она. - Ей надо поспать. А вы идите.
- Вы перерезали пуповины? - забеспокоился Жакмор. - Завяжите их потуже.
- Я завязала бантиком, - отозвалась сиделка. - Держатся так же крепко,
зато выглядят поэлегантнее.
Вконец отупевший, он кивнул головой.
- Сходите за хозяином, - подсказала сиделка.
Жакмор подошел к двери, за которой томился Ангель, и повернул ключ.
V
Ангель сидел на стуле - излом спины под тупым углом и полость тела, все
еще звенящая от криков Клементины. Ключ повернулся в замочной скважине, и
Ангель поднял голову: рыжая борода психиатра застала его врасплох.
- Меня зовут Жакмор, - представился вошедший. - Я проходил мимо и
услышал крики.
- Это Клементина, - сказал Ангель. - Все в порядке? Уже?
Скажите!
- Вы трижды отец, - объявил Жакмор.
- Тройняшки? - удивился Ангель.
- Двойняшки и один отдельно, - уточнил Жакмор. - Он вышел сразу за
ними. Это признак сильной личности.
- А как она? - спросил Ангель.
- С ней все хорошо, - сказал Жакмор. - Скоро вы сможете ее увидеть.
- Она на меня очень злится. Даже заперла, - сказал Ангель. - Хотите
что-нибудь выпить? - предложил он приличия ради и с трудом поднялся.
- Спасибо, - поблагодарил Жакмор. - Не сейчас.
- А вы здесь какими судьбами? - спросил Ангель. - Приехали к нам
