задохнувшись покатывался от хохота по полу. -- А вы, однако,
шутник!..
-- Послушайте, -- сказал растерянный Шик, -- объясните...
-- Пожалуйста, -- сказал торговец. -- Для того чтобы
получить этот отпечаток, мне пришлось много раз подносить
маэстро свою трубку мира и проявить изрядную ловкость рук,
чтобы в последний момент подсунуть вместо нее книгу...
-- Не стоит говорить об этом, -- сказал Шик. -- Раз вам
все известно, сколько она стоит?
-- Недорого, -- сказал торговец, -- но у меня есть и
кое-что получше. Подождите.
Он встал, исчез позади полупереборки, которая разрезала
магазинчик надвое, где-то порылся и появился вновь.
-- Вот, -- сказал он, швыряя на прилавок брюки.
-- Что это? -- пробормотал Шик с беспокойством.
Его охватило дивное возбуждение.
-- Штаны Партра! -- гордо провозгласил торговец.
-- Не может быть! -- воскликнул Шик в экстазе. -- Как вам
удалось?
-- Сняты на его лекции, -- объяснил торговец. -- Он даже
не заметил. Тут даже есть подпалины от трубки...
-- Покупаю, -- выпалил Шик.
-- Что именно? -- спросил продавец. -- У меня ведь, знаете
ли, есть еще кое-что...
Шик прижал руку к груди. Он не мог обуздать биение сердца
и позволил ему немного закусить удила.
-- Вот, -- опять сказал продавец.
Это была трубка, на мундштуке которой Шик без труда
распознал отпечатки зубов Партра.
-- Сколько? -- сказал Шик.
-- Вам, вероятно, известно, -- сказал книготорговец, --
что в настоящее время маэстро готовит энциклопедию тошноты в
двадцати томах с фотографиями; у меня будут рукописи...
-- Но я никогда не смогу... -- сказал сраженный Шик.
-- Я-то тут при чем? -- спросил торговец.
-- Сколько за эти три вещи? -- спросил Шик.
-- Тысяча дублезвонов, -- сказал продавец. -- Это моя
последняя цена. Вчера я отказался от двенадцати сотен, но
больно уж у вас бережливый вид.
Шик вытащил бумажник. Он был страшно бледен.
XLIII
-- Видишь, -- сказал Колен, -- скатерть мы уже не стелим.
-- Ничего, -- сказал Шик. -- Не понимаю только, почему
дерево такое жирное.
-- Не знаю, -- рассеянно сказал Колен. -- Его уже,
наверное, не отчистить. Жир все время просачивается изнутри.
-- Ведь ковер раньше был шерстяным? -- спросил Шик. -- А
этот выглядит как бумажный...
-- Это все тот же, -- сказал Колен. -- Не мог он стать
другим.
-- Чудно, -- сказал Шик. -- Такое впечатление, что мир
сжимается.
Николас принес маслянистый бульон, в котором плавали
кубики гренок. Он налил полные тарелки.
-- Что это такое, Николас? -- спросил Шик.
-- Кубацкий суп с мукой для прихлебки, -- ответил Николас.
-- Знай наших!
-- А, -- сказал Шик, -- вы отыскали рецепт у Гуффе?
-- Подумайте-ка! -- сказал Николас. -- Это Нищеанский
рецепт. Гуффе, тот хорош для снобарья. И, кроме того, для него
нужно такое оборудование!..
-- Но у вас-то ведь есть все, что нужно, -- сказал Шик.
-- Что? -- сказал Николас. -- Только газ и холодец, как у
всех. Что вы себе воображаете?
-- Да нет... Ничего! -- сказал Шик.
Он заерзал на стуле. Он не знал, как продолжать разговор.
-- Хочешь вина? -- спросил Колен. -- Теперь у меня в
погребе только это. Очень недурное.
Шик протянул ему свой стакан.
-- Три дня назад Ализа приходила навестить Хлою, -- сказал
Колен. -- Я не смог с ней увидеться, а вчера Николас отвез Хлою
в горы.
-- Да, -- сказал Шик. -- Ализа мне говорила.
-- Я получил письмо от профессора Лопатолопа, -- сказал
Колен. -- Он требует кучу денег. По-моему, он очень способный
человек.
У Колена болела голова. Ему хотелось, чтобы Шик говорил,
рассказывал истории, все равно какие. Но Шик уставился на
что-то за окном. Вдруг он вскочил и, вынимая из кармана метр,
отправился измерять раму.
-- Кажется, она изменяется, -- сказал он.
-- Как это? -- равнодушно спросил Колен.
-- Сужается, -- сказал Шик, -- да и комната тоже...
-- Как? -- сказал Колен. -- Это же противоречит здравому
смыслу...
Шик не ответил. Он вынул блокнот и карандаш и записал
несколько чисел.
-- Ты нашел работу? -- спросил он.
-- Нет... -- сказал Колен. -- Одно деловое свидание у меня
завтра и одно на днях.
-- Что за работу ты ищешь? -- спросил Шик.
-- Да все равно, -- сказал Колен. -- Только бы платили
деньги. Цветы стоят очень дорого.
-- Да, -- сказал Шик.
-- Ну а как твоя работа? -- спросил Колен.
-- Меня подменял один тип, -- сказал Шик, -- у меня была
уйма дел...
-- Никто не возражал? -- спросил Колен.
-- Да нет, все прошло нормально, он был вполне в курсе.
-- Ну и? -- спросил Колен.
-- Когда я надумал вернуться, -- объяснил Шик, -- мне
сказали, что этот парень прекрасно со всем справляется, но если
я согласен, у них найдется для меня другое место. Только оно
хуже оплачивается...
-- Твой дядюшка больше не дает тебе денег, -- сказал
Колен.
Он даже не спрашивал. Это казалось ему очевидным.
-- Мне их у него не попросить, -- сказал Шик. -- Он умер.
-- Ты не говорил об этом...
-- Это неинтересно, -- пробормотал Шик.
Вернулся Николас с сальной сковородкой, на которой
барахтались три чернявые сосиски.
-- Ешьте их прямо так, -- сказал он, -- мне с ними не
справиться. Стойкость невероятная! Я испробовал даже азотную
кислоту, вот почему они такие черные, но и ее оказалось
недостаточно.
Колен смог загарпунить вилкой одну из сосисок, и она
искривилась в предсмертной конвульсии.
-- Одну подцепил, -- сказал он. -- Попробуй ты, Шик!
-- Я пробую, -- сказал Шик, -- но они слишком твердые.
И он оросил стол целой струей жира.
-- Черт! -- сказал он.
-- Ничего, -- сказал Николас. -- Дереву это полезно.
Шику удалось управиться, а Николас оттащил третью сосиску.
-- Не понимаю, что происходит, -- сказал Шик. -- Разве
раньше такое бывало?
-- Нет, -- признался Колен. -- Повсюду все меняется. Я
ничего не могу поделать. Будто проказа. Это с тех пор, как у
меня кончились дублезвоны.
-- Совсем кончились? -- спросил Шик.
-- Почти... -- ответил Колен. -- Я заплатил вперед за горы
и за цветы, мне ничего не жаль, только бы вызволить Хлою. Но
после этого дела сами собой пошли вкривь и вкось.
Шик прикончил свою сосиску.
-- Пошли, посмотрим кухонный коридор, -- сказал Колен.
-- Идем, -- сказал Шик.
С каждой стороны сквозь оконные стекла виднелось тусклое
солнце, бледное, усеянное большими черными пятнами, чуть более
яркое в центре. Нескольким тощим пучкам лучей удавалось
проникнуть в коридор, но наткнувшись на керамические плитки,
такие сверкающие в былые времена, они разжижались и
растекались, оставляя по себе длинные влажные следы. Стены
пропахли подземельем. В углу мышь с черными усами возвела себе
на высокой насыпи гнездо. Она больше не могла играть на полу с
золотыми лучами, как когда-то. Теперь она свернулась клубочком
в груде крохотных лоскутков и дрожала, ее длинные усы были
клейкими от сырости. Какое-то время ей удавалось понемногу
отскоблить плитки, чтобы они снова блестели, но для крохотных
ее лапок работа эта была чрезмерна, и все, что ей оставалось,
-- это бессильно дрожать, забившись в свой угол.
-- Что, батареи не греют? -- спросил Шик, поднимая
воротник куртки.
-- Да как тебе сказать, -- сказал Колен, -- работают
круглые сутки, но у них ничего не выходит. Отсюда все и
пошло...
-- Что за шуточки, -- сказал Шик. -- Надо вызвать
архитектора...
-- Он уже приходил, -- сказал Колен. -- И с тех пор болен.
-- Мда! -- сказал Шик. -- Надеюсь, это пройдет.
-- Вряд ли, -- сказал Колен. -- Пошли, надо кончать с
Николасом завтрак.
Они прошли на кухню. Здесь тоже стало меньше места.
Николас, сидя перед покрытым белым лаком столом, рассеянно ел и
читал книгу.
-- Послушай, Николас... -- сказал Колен.
-- Да, -- сказал Николас. -- Я как раз собирался принести
вам десерт.
-- Дело не в этом, -- сказал Колен. -- Съедим его здесь.
Дело в другом. Николас, ты не против, чтобы я выставил тебя за
дверь?
-- Против, -- сказал Николас.
-- А зря, -- сказал Колен. -- Здесь ты дряхлеешь. За
неделю ты постарел на десять лет.
-- На семь, -- поправил Николас.
-- Я не хочу видеть, как ты опускаешься. Ты здесь ни при
чем. На тебя давит атмосфера дома.
-- Но ты-то сам, -- сказал Николас, -- на тебя же это ведь
не действует?
-- Я -- дело другое, -- сказал Колен. -- Я должен вылечить
Хлою, а все остальное мне безразлично, поэтому ничто меня и не
берет. Как там твой кружок?
-- Я больше туда не хожу... -- сказал Николас.
-- Я не хочу, чтобы это продолжалось, -- повторяя Колен.
-- Фон Тызюмы ищут повара, и я порекомендовал им тебя. Я хочу
услышать, согласен ли ты.
-- Нет, -- сказал Николас.
-- Ну и ладно, -- сказал Колен, -- тем не менее ты к ним
пойдешь.
-- Это подло с твоей стороны, -- сказал Николас. --
Выходит, я удираю, как крыса.
-- Ничего подобного, -- сказал Колен. -- Так надо. Ты
прекрасно знаешь, как трудно мне это сделать...
-- Прекрасно знаю, -- сказал Николас и, закрыв книгу,
уронил голову на руки.
-- Тебе незачем принимать это близко к сердцу, -- сказал
Колен.
-- А я и не принимаю, -- пробормотал Николас.
Он поднял голову. Он молча плакал.
-- Какой я дурак, -- сказал он.
-- Ты отличный парень, Николас, -- сказал Колен.
-- Нет, -- сказал Николас. -- Мне бы хотелось забиться в
уголь. Из-за его цвета. И еще, потому что там я был бы
спокоен...
XLIV
Колен поднялся по лестнице, смутно освещавшейся через
вмурованные в стены витражи, и очутился на втором этаже. Прямо
перед ним на прохладном камне стены четко выделялась черная
дверь. Он вошел, не позвонив, заполнил карточку и подал ее
привратнику, тот произвел обратное действие, сделал из нее
маленький шарик, который вставил в дуло изготовленного
пистолета и тщательно прицелился в окошечко, врезанное в
соседнюю переборку. Он нажал гашетку, затыкая себе левой рукой
правое ухо, раздался выстрел. Привратник принялся степенно
перезаряжать пистолет для нового посетителя.
Колен стоя ждал, пока звонок не повелел наконец
привратнику провести его в кабинет директора.
Он шел следом за привратником по длинному проходу с
приподнятыми виражами. Стены на виражах оставались
перпендикулярными полу и, следовательно, наклонялись на
дополнительный угол, поэтому, чтобы сохранить равновесие, здесь
приходилось чуть ли не бежать. Не успев сообразить, что
происходит, Колен очутился перед директором. Послушно сел в
норовистое кресло, которое встало под его весом на дыбы и
остановилось только от повелительного жеста своего хозяина.
-- Ну? -- сказал директор.
-- Ну вот... -- сказал Колен.
-- Что вы умеете делать? -- спросил директор.
-- Я изучит основы... -- сказал Колен.
-- Я хочу сказать, -- сказал директор, -- на что вы
тратите свое время?
-- Наиболее светлые свои часы, -- сказал Колен, -- я трачу
на то, чтобы их затемнить.
-- Почему? -- гораздо тише спросил директор.
-- Потому что свет меня беспокоит, -- сказал Колен.
-- А!.. Гм!.. -- процедил сквозь зубы директор. -- Вы
знаете, на какое место нам нужен человек?
-- Нет, -- сказал Колен.
-- Я тоже... -- сказал директор. -- Мне надо спросить у
