Ленплодовощторга. Его очень вежливо приглашают заехать на Литейный: так,
знаете, просто, неофициально, побеседовать о том-о сем.
Начальник скушал валидольчику, уничтожил некоторые бумажки, и,
репетируя варианты дебюта предстоящей беседы, потихоньку поехал. А там
встречает его приятный молодой человек, приглашает садиться, протягивает
курить, и между делом светским таким тоном осведомляется:
- Скажите пожалуйста, Иван Иванович, а вот в Одессе с Федор
Федоровичем вы договорились только об апельсинах, или о бананах тоже? Или
о бананах позже, уже в Москве?
Иван Иванович, калач тертый, жизнь в торговле, честными глазами
смотрит и отвечает спокойно, что не знает никакого Федора Федоровича, а в
чем, собственно, дело? И какие бананы?
Молодой человек кивает сочувственно, достает из ящика стола толстую
книгу, растопорщенную закладками, как дикобраз, раскрывает на одной из
закладок и с наслаждением зачитывает: такого-то числа такого-то года, в
такое-то время, по такому-то адресу, собрались такие-то (полный перечень
фамилий, инициалов и должностей) для решения таких-то вопросов (полный
протокол повестки собрания). Кто во что был одет, кто явился с любовницей,
кто что сказал и какова была резолюция.
- Продолжим чтение? - интересуется декламатор. И поскольку Иван
Иванович молчит: ртом двигает, дышит, - вынимается следующая закладка: - -
А вот уже август такого-то года, эшелон арбузов из Астрахани, такого-то
числа совместно с тем-то и тем-то решили то-то и то-то, что позволило
получить незаконную прибыль в сумме столько-то десятков тысяч рублей
тридцать семь копеек, каковые деньги и были поделены между участниками
сговора вот в такой пропорции...
Иван Иваныч пучит глаза и на грани кондрашки соображает, кто ж это у
них все годы стучал. А молодой человек читает самозабвенно тоном
президента, поздравляющего весь советский народ с новым годом.
К Ивану Иванычу зовут доктора, и тот ему делает укол для поддержания
сознания. И увозят его непосредственно в больницу.
А молодой человек перевертывает страничку и набирает следующий
телефонный номер. Беседовать приглашает.
И приглашаемые слушатели один за другим валятся со стула, как кегли.
Откуда информация?! Этого никто не мог знать!!! Что за тотальное
наблюдение... Что за страшная вездесущая организация это КГБ!..
- Так что мы знаем про вас абсолютно все, - деловито давит клопов
молодой человеке. - До малейших деталей. Ну - будем запираться, или будем
сознаваться?..
А как ты тут будешь запираться, когда сидишь голенький на ладони?..
В течение пары месяцев Ленплодовощторг не работал. Он трясся и
садился. Он трясся, как осиновый лист и как груша, и садился в полном
составе. Торговые связи выбирались, как якорные цепи, и упрятывались в
объемистые ящики следственных камер. Какая капуста, какие огурцы! не до
них... Упал зрелый и сочный Ленплод прямо в заботливо подставленные руки
лучших из всех жнецов и сборщиков - советских чекистов.
Они и пожали весь урожай почестей и наград за это дело - раскрытие
торговой мафии! - там, как всегда, где не пахали-не сеяли: даже
благодарности, грамоты там ко Дню милиции, рублевой премии не получил тот,
кто все это организовал. Торчит себе по-прежнему на Брайтоне создатель как
мафии, так и книги о ней, и тоже теперь трясется: ох макнут его наемные
бойцы из Санкт-Петербурга! ох больно язвит терновый венец литератора!
Нет: не прощает коллеги гению литературного успеха!..
Так что литература на жизнь - влияет; еще как влияет. Если это
подлинная литература, основанная на глубоком знании жизненного материала.
Потому что в Ленплодовощторге сменился весь состав - целиком. И в
течение полугода потом в Ленинграде наблюдалось полное изобилие овощей и
фруктов: прямо Снайдерс какой-то на прилавках - жри - не хочу. Ленинградцы
недоумевали и радовались, а начальник обкома товарищ Романов получил орден
за создание изобилия в колыбели революции.
Нет, потом, конечно, все пошло по-старому, разворовали все, но первые
полгода-то - побаивались, стеснялись, система была не налажена. Ну - после
чистки какое-то время ведь почище.
Так что если б позаботилось какое-нибудь американское издательство
раз в год издавать подобную книжку, это был бы замечательный вклад в
продовольственное снабжение России.
ЛЕГЕНДА О МОРСКОМ ПАРАДЕ
И была же, была Великая Империя, алели стяги в громе оркестров,
чеканили шаг парадные коробки по брусчатым площадям, и гордость державной
мощью вздымалась в гражданах! И под эти торжественные даты Первого Мая и
Седьмого Ноября входил в Неву на военно-морской парад праздничный ордер
Балтфлота. Боевые корабли, выдраенные до грозного сияния, вставали меж
набережных на бочки, расцвечивались гирляндами флагов, и нарядные
ленинградцы ходили любоваться этим зрелищем.
Возглавлял морской парад, по традиции, крейсер "Киров". Как любимец
города и флагман флота. Флагманом он стал после того, как немцы утопили
линкор "Марат", бывший "Двенадцать апостолов". Он вставал на почетном
месте, перед Дворцовым мостом, у Адмиралтейства, и всем его было хорошо
видно.
Так вот, как-то вскоре после войны, в сорок седьмом году, собираясь
уже на парад, крейсер "Киров" напоролся в Финском заливе на невытраленную
мину. Мин этих мы там в войну напихали, как клецок, и плавали они еще
долго; так что ничего удивительного. Получил он здоровенную дыру в скуле,
и его кое-как отволокли в Кронштадт, в док. Сигнальщиков, начальство и всю
вахту жестоко вздрючили, а особисты забегали и стали шить дело: чья это
диверсия - оставить Ленинград на революционный праздник без любимца флота?
Флотское командование уже ощупывало, на месте ли погоны и головы.
Сталин недоверчиво относился к случайностям и недолюбливал их. Пахло
крупными оргвыводами.
И последовало естественное решение. У "Кирова" на Балтике был
систер-шип, однотипный крейсер "Свердлов". Так пусть "Свердлов" и
участвует в параде. Для разнообразия. Политически тоже выдержано - имена
равного калибра. Какая, собственно, разница. Как будто так и было
задумано.
А "Свердлов" в это время спокойно стоял под Кенигсбергом, уже
переименованном в Калининграде, в ремонте. Машины разобраны, хозяйство
раскурочено, ободрано, половина морячков в береговых мастерских,
ковыряются себе потихоньку. По субботам в увольнение на танцы ходят. И не
ждут от жизни ничего худого.
И тут командир получает шифровку: срочно сниматься и полным ходом
идти в Ленинград, с тем чтобы в ночь накануне праздника войти в Неву и
занять место во главе парадного ордера. Исполнять.
Командир в панике радирует в Кронштадт: что, как, почему, а где же
"Киров"? Вы там партийных деятелей не перепутали? Ответ: не твое дело.
Приказ понятен?
Так я же в ремонте!! - Ремонт прервать. После парада вернешься и
доремонтируешься. - Да крейсер же к черту разобран на части!! - Сколько
надо времени, чтоб быстро собраться и выйти? - Минимум две недели. - В
общем, так. Невыполнение приказа? Погоны жмут, жизнь наскучила? А... Ждем
тебя, голубчик.
И начинается дикий хапарай в темпе чечетки. Срочно заводят на место
механизмы главных машин. Приклепывают снятые листы обшивки. Командир
принимает решение: начинать движение самым малым на одной вспомогательной,
ее сейчас кончат приводить в порядок, а уже на ходу, двадцать четыре часа
в сутки, силами команды, спешно доделывать все остальное. Всем БЧ через
полчаса представить графики завершения работ.
БЧ воют в семьсот глоток, и вой этот вызывает в гавани дрожь и мысль
о матросском бунте, именно том самом, бессмысленном и беспощадном: успеть
никак невозможно! Командир уведомляет командиров БЧ об ответственности за
бунт на борту, и через час получает графики. Согласно тем графикам лап у
матроса шесть, и растут они вместо брюха, потому что жрать до Ленинграда
будет некогда и нечего, коки и вся камбузная команда тоже будут круглые
сутки завершать последствия ремонта. - Отлично; не жрешь - быстрей
крутиться будешь.
И тут вспоминают: а красить-то, красить когда?! Ведь ободрано все до
металла!!! Командир - старпому: сука!!! Помполит - боцману: вредим
понемногу?.. Боцман: в господа бога морскую мать. - Через час отходим!!! -
Боцман: есть.
За пять минут до отхода, командир голос сорвал, вопя по телефонам,
является старпом - доклад: задача выполнена. Командир: гигант! как?
Помполит: ну то-то же. Старпом: так и так, сводная бригада маляров
береговой базы на стенке построена. Пока мы на ходу все доделаем, они все
и покрасят, в лучшем виде. Приказ - принимать на борт?
Командир хлопает старпома по плечу, жмет руку помполиту, утирает лоб
рукавом, смотрит на часы и закуривает:
- Машине - готовность к оборотам. Приготовиться к отдаче швартовых.
Рабочих - на борт.
Старпом говорит:
- Может быть, взглянете?
- Чего глядеть-то.
А снаружи раздается какой-то странный шум.
Командир смотрит в лицо старпому и выходит на крыло мостика.
Вся команда, побросав, дела, сбилась вдоль борта. Свистит, прыгает и
машет руками.
А на стенке колеблется строй малярш. И делает матросикам глазки.
Папироса из командирского рта падает на палубу, плавно кувыркаясь и
рассыпая искры, а сам он покачивается и хватается за поручни:
- Эт-то что...
Старпом каменеет лицом и гаркает боцману:
- Это что?!
Боцман рыкает строю:
- Смир-рна! - и, бросив руку к виску, рапортует: - Сводная бригада
маляров в составе двухсот человек к ремонту-походу готова!
Малярши смыкают бедра, выпячивают груди, округляют глазки и
подтверждают русалочьим хором:
- Ой готова!..
Матросики по борту мечут пену в экстазе и жестами всячески дают
понять, что они приветствуют малярную готовность и, со своей стороны,
также безмерно готовы.
Командир говорит:
- Ну!.. - и закуривает папиросу не тем концом. - Ну!.. - говорит. - -
Да!..
Помполит говорит:
- Морально-политическое состояние экипажа! - А у самого зрачки по
блюдцу, и плещется в тех блюдцах то, о чем вслух не говорят.
А старпом почему-то изгибается буквой зю, и распрямляться не хочет. И
краснеет.
А рация в рубке верещит: "Доложить готовность к отходу!"
- Готовность что надо, - мрачно говорит командир, сжевывая папиросный
табак.
А боцман снизу - старорежимным оборотом:
- Прикажете грузить?
Командир машет рукой, как Пугачев виселице, и - обреченно:
- Принять на борт. Построить на полубаке к инструктажу.
И малярши радостной толпой валят по трапу, а морячки беснуются и в
воздух чепчики бросают, и загнать их по местам нет никакой возможности.
- Команде по местам стоять!!! - вопит командир. - Отдать носовой!!!
Потому что никакого времени что бы то ни было изменить уже не
остается. В качестве альтернативы - исключительно трибунал; а перед такой
альтернативой человеку свойственно нервничать.
И раздолбанный крейсер тихо-тихо отваливает от стенки, а малярши
выстраиваются на полубаке в четыре шеренги, теснясь выпуклостями, и со
смешочками "По порядку номеров - рас-считайсь!" рассчитываются, причем
счет никак не сходится, и с четвертого раза их оказывается сто семьдесят
две, хотя в первый раз получилось сто девяносто три.
Боцман таращится преданно и предъявляет в доказательство список
личного состава на двести персон. Персоны резвятся, и становится их на
глазах все меньше, и это удивительное явление не поддается никакому
