по мере того, как он дни и ночи волокся сквозь буреломы, изводясь от
голода, страха, сырости, комаров, сменился горячим желанием сесть.
Выявлялись очевидные преимущества: трехразовое питание, спальное
помещение, одежда-обувь по сезону, восьмичасовой рабочий день в обществе
других людей, и досрочный выхода на свободу с чистой совестью за примерное
поведение. А может, еще и не посадят...
Он сбился со счета времени, часы стали от дождевой влаги, спички
давно кончились, он ел ягоды и сыроежки и шел, шел, шел.
Велика страна моя родная!
Маркычев измерил этот размах собственными ногами, пока однажды не
различил обостренным лесным слухом далекое тырканье трактора. Он вскинулся
и почти побежал!
На маленьком поле чего-то пахал колхозный трактор!
- А-а-а! - закричал Маркычев и бросился к нему, приветственно маша
руками. - Друг! Дорогой! Здорово! Ура!!!
Здоровый белявый тракторист в чистом комбинезоне посмотрел на него и
сказал:
- Терве!
- Пожрать нет? - завопил Маркычев. - Заблудился я!
- Антекси? - спросил тракторист сквозь треск трактора.
"Слыхал я, - рассказывал Маркычев, - что в этой Карело-Финской АССР
местный народ, но чтоб они уж вообще по-русски ни бельмеса...
- Хавать! Шамать! Лопать! - приплясывал от нетерпения Маркычев,
зарычал и заклацал собственными зубами, показывая, значит, чего он хочет.
Тракторист соскочил на землю и отошел на несколько шагов, похлопывая
по огромной ладони монтировкой.
- Ленинград! - убеждал Маркычев. - Инженер! Русский! Кушать! Ам-ам!
- Русски, - повторил тракторист без особого энтузиазма. - Ам-ам...
Онко синулля водка?
- Водка! Поставлю, не сомневайся! Ящик поставлю! - Маркычев изобразил
руками, как ставит трактористу ящик водки, и как вкусно будет ее пить.
Тракторист, оказавшийся очень молчаливым парнем, привез его домой, и
Маркычев поразился богатству и роскоши простого карело-финского
колхозника: дом - терем, в терему полная чаша, телевизор японский и
иномарка под окном. При виде еды рассудок его оставил.
Рассудок вернулся, когда наполнился желудок, и жена хозяина стала
говорить английские слова, а телевизор стал показывать не наши программы,
причем в цвете и со звуком, а наши вовсе не показывал. Тогда его оставило
сознание. Маркычев знал, что у переживших бедствие бывают галлюцинации и
миражи.
Он был в Финляндии.
И что ведь характерно: теперь ему тюрьма была обеспечена, так он,
гадюка, совсем не радовался. Он твердо знал, что финны, славящиеся
аккуратностью и законопослушанием, наших выдают обратно, а там поди
объясни, что через границу бы попер случайно... Полиция, КГБ,
показательный суд, Сибирь: прощай, жизнь...
Выходов было два: или добровольно сдаться властям, или идти тем же
путем домой. Был еще третий выход: вернуться в лес и удавиться на первом
суку.
Финн полицию не вызвал. Напротив, достал карту и с помощью
полуанглоговорящей жены сочувственно объяснил, что его папа воевал у
маршала Маннергейма, а если Маркычев во-он здесь перейдет границу в
Швецию, то там получит политическое убежище. Добрый оказался человек, но
не понимающий чаяний души советского человека. Два мира - две системы...
Он дал Маркычеву эту карту и сухой паек на дорогу, довез на своей
машине до шоссе, указал пальцем на Запад и ободряюще хлопнул по спине:
- Хюва маткаа!
Маркычев помахал ему вслед, слез с дороги в кусты, и вот так,
кустами, пошел в Хельсинки - искать советское посольство... Явка с
повинной и чистосердечное раскаяние должны были облегчить его вину.
"Да чтоб я еще в жизни по грибы... ни глотка! Отдыхать только в
библиотеке!"
Умирая от голода и усталости, боясь полиции и не вступая ни в какие
контакты с иностранцами, хромал он на встречу со своими: и вот я здесь,
товарищи. Готов нести ответственность по закону и надеюсь на смягчение
участи.
7. ШЬЕМ ДЕЛО ИЗ МАТЕРИАЛА ЗАКАЗЧИКА
Консульство и его внешняя контрразведка ГБ известили свои начальства
в Москве: вот такой чудак... просим поверить.
Москва: только Бога ради - никакой утечки информации в прессу!
Покормите его пока, до дальнейших распоряжений, и присмотрите. И звонит в
Ленинград: выясните, уточните, разберитесь. Что у вас там за бардак в
пролетарских коллективах и на священной границе!..
С Литейного звонят в отдел кадров завода "Серп и Молот": как там у
вас Маркычев? Такие звонки в кадрах понимают. Ах, говорят, Маркычев...
Какой Маркычев - инженер? Да можно сказать, и не работает. Как? - да он в
отпуске... С тридцатого июля... у него неделя, мол, с прошлого года
оставалась, плюс отгулы... Когда выйдет? да должен в понедельник. Что,
номер приказа? сейчас, одну минуточку... И тут же задним числом рисуют
Маркычеву отпуск. А что такое? А ничего, отвечают зловеще, скоро узнаете.
И звонят директору. Отпуска, значит, даем на август государственным
преступникам? Директор - старая гвардия, буквально слышно, как у него
броневое забрало лязгает, опускаясь: какие отпуска, товарищ? каким
преступникам? Ваш работник инженер Маркычев задержан за переход
государственной границы в буржуазном государстве. Позвольте, говорит
директор. Маркычев мне не инженер. У нас такой не работает. Что значит, у
нас есть сведения... Да, был. Но уволен. Когда, за что? Минуточку... вот:
тридцатого июля. За халатность и неоднократные нарушения. А отдел кадров
говорит!.. Наверное, напутали, нашли не тот приказ, у них там вечно... Так
он не ваш? Не наш. Упаси Бог от таких работников. А как его можете
характеризовать? Крайне отрицательно. Политически неграмотен, морально
неустойчив. Политику партии понимает неправильно. Хорошо; характеристику
передайте в отдел режима. Директор - отделу кадров: поднимитесь ко мне
забрать подписанный приказ... болтун - находка для шпиона! Мигом!!!
Но на Литейном сидят парни вдумчивые, они позвонили еще и в жэк. Есть
такой жилец! Есть; а что? Какие на него сигналы, жалобы, нарушения? Да
так... знаете... а что? Он задержан в Финляндии за нелегальный переход
границы, ведется следствие, вот мы сейчас занимаемся его делом. А-а... он
всегда был подозрительным, не наш человек - за квартиру платил
неаккуратно, соседи жаловались, так что мы собираемся выписывать его за
шум и дебоши. Так; ясно.
Ну - выпадает кому-то загранкомандировочка! Звонят в посольство:
завтра, говорят, наш человек за ним приедет, заберет; вы пока караульте
получше, он, судя по всему, враг матерый, антисоциальный элемент, явно
сбежать хотел. Им отвечают: да вы что, он всю Финляндию пропер пехом, сам
к нам пришел, плакал и домой просился. А, теперь плачет, иуда - понял, что
за границей не мед! А вот не пускать его обратно! - пусть там и живет в
капиталистических джунглях, жрет свои грибы! Товарищи, нельзя же так, у
нас гуманизм и милосердие... У вас милосердие, а у нас бдительность.
Знаете, чем отличается абстрактный гуманизм от социалистического? Ага:
девять граммов разницы. А он что... действительно сам пришел? И врач
говорит - не сумасшедший? Видите - характерный прием двойного агента.
А погранзаставы рапортуют твердо и однозначно: никаких нарушений
госграницы не зафиксировано, случайности исключены!
Короче, приезжает утром мордастый парнишечка в неброском костюмчике,
кормят Маркычева напоследок завтраком, вгоняют в вену укол против любых
желаний организма, грузят ко всему покорное тело в автобус, и парнишечка
везет его на Родину, напевая "Летят перелетный птицы". А на границе - в
машину и на Литейный.
Неделю его трясли. Как, да что, да где, да почему: всячески сбивали
хитрыми вопросами и повторами. Но он твердо повторял историю своих
злоключений и кричал, что лучше тюрьма, но своя, много ведь не дадут,
правда? я ведь сам пришел! Что возьмешь с дурака?..
Главное - он никак не мог указать, где пересек границу. Знал бы где -
так и не пересекал бы! Там ведь сигнализации напихано, препятствий
наворочано - вот уж против дурака все меры бессильны. Ставили следственный
эксперимент: привозили на место того пикника - иди! Разводит руками - был
пьян, простите. Верно - бутылок в кустах нашли до черта.
А если он пересек границу на самолете? А если надел коровьи копыта -
обмануть следопытов? а если все грибники вот так, беспрепятственно, попрут
через границу?! Влепили для профилактики начальнику погранрайона о
неполном служебном соответствии, а больше поделать ничего нельзя.
Его бы, конечно, законопатили года на четыре. Нарушил? - нарушил.
Получи и распишись. Но финский телевизионщик тот подгадил. Он снял не
только приход Маркычева в посольство, он и отъезд подкараулил, и у консула
интервью взял: вот, мол, какой стойкий и сознательный гражданин -
испугался, что невольно нарушил финские законы и может быть наказан
финскими властями и даже вызвать международный инцидент! Он голодать будет
- ради сохранения дружественных государственных отношений с соседний
страной. А посол, старый мидовский волк, подал случай в этом свете как акт
большого уважения и залог добрососедства.
И в таком виде это прошло по финскому телевидению и, разумеется,
прозвучало по Би-Би-Си. И теперь, в свете международной обстановки, сажать
Маркычева было бы идеологически невыгодно. А лучше наоборот - отечески
пожурить и милосердно позволить вернуться в ряды заблудшему, но верному
гражданину. Просвечен насквозь - советский мышонок...
И отпустили с Богом. Иди и не греши!
8. ВЕРНУЛСЯ В СВОЙ ГОРОД, ЗНАКОМЫЙ ДО СЛЕЗ
Когда я работал в отделе пропаганды одной газеты, над столом у меня
висела репродукция картины Репина "Арест пропагандиста". Но есть у Репина
и еще не менее знаменитая картина - "Не ждали".
С работы Маркычев был уволен. В отделе кадров ему вручили трудовую
книжку со статьей. И известили, что теперь, с самоходом через границу, ни
одно режимное предприятие его не возьмет. Да и не режимное не разбежится.
А также его выписали с жилплощади, и его комнату уже заняли
многодетные соседи-очередники. То есть - он был выписан из Ленинграда.
Заодно его, для порядка, сняли и с воинского учета.
Что называется, Родина-мать раскрыла объятья, и в каждой руке у нее
было по нокауту.
Маркычев был не в той весовой категории, чтоб тягаться с
матерью-родиной. Но волну погнал страшную.
Он ночевал по знакомым и строчил жалобы во все инстанции - вплоть до
комиссии по реабилитации репрессированных. Пришел со статьей в
"Ленинградскую правду". Доставал начальство по домам и бесстрашно грозил
карами. Он известил горком партии о сожительстве директора со своей
секретаршей. Сигнализировал в ОБХСС о воровстве на заводе. Скатил телегу в
спортобщество "Трудовые резервы" о пьянках, устраиваемых спорторгом.
Настучал прокурору города товарищу Караськову о взятках, вымогаемых в
родном жэке. У него обнаружился стиль, и этим стилем он излагал всю
подноготную недоброжелателей: что начальник отдела кадров в тридцать
седьмом году пытал коммунистов, что начальник отдела купил свой диплом на
толкучке в Ташкенте, и что профорг противоестественно развращает
несовершеннолетних пэтэушников-практикантов; а парторг заявил в юбилей
блокады, что Жуков хотел чуть ли не повесить товарища Жданова, который
приказала минировать Ленинград и готовиться к сдаче. Нагадил всем как мог,
а смог немелко, потому что за каждой бумагой следовала хоть какая-то, но
нервотрепательская проверка.
