- А вы молодцом, Свен, - говорит он, усаживаясь в кресло. - Вас прос-
то не узнать!
- Похудел на десять килограммов, - хвастаю я.
- Ну что ж, могу только позавидовать. Как там Тори?
- Молодчина Тори! И ребята у него отличные!
- Будете писать?
- Вероятно. Нужно еще о многом подумать.
- Так...
Мне хочется разузнать о Лилли, но вместо этого я задаю дурацкий воп-
рос:
- Как ваши тараканы?
Лицо Тони расплывается в улыбке.
- У меня теперь их целая конюшня. Некоторые экземпляры просто велико-
лепны!
Почему-то мы оба чувствуем себя очень неловко.
- Жаль, что у меня нечего выпить, - говорю я, - но в экспедиции...
- Я не пью, - перебивает Тони, - бросил.
- Вот не ожидал! Вы что, больны?
- Видите ли, Свен, - говорит он, глядя в пол, - за ваше отсутствие
произошло много событий... У Лилли ребенок.
- Ну что ж, - говорю я, - она этого хотела. Надеюсь, теперь ее често-
любие удовлетворено?
Он хмурится:
- Не знаю, как вам лучше объяснить. Вы помните, был гороскоп.
- Еще бы!
- Так вот... по гороскопу все получалось очень здорово. Должен был
родиться мальчик с какими-то необыкновенными способностями.
- Ну?
- Родилась девочка... идиотка... кроме того... с... физическим
уродством.
У меня такое чувство, будто мне на голову обрушился потолок.
- Боже! - растерянно шепчу я. - Несчастная Ли! Что же теперь будет?!
Как все это могло произойти?!
Тони пожимает плечами:
- Понятия не имею. Может быть, вообще генетические гороскопы сплошная
чушь, а может, дело в стимуляторах. Они ведь там, в Центре, жрут всякие
стимуляторы мозговой деятельности лошадиными дозами.
Я все еще не могу прийти в себя:
- А что же Ли? Представляю себе, каково это ей!
- Вы ведь знаете, Лилли не терпит, когда ее жалеют. Она очень нежная
мать.
- А Лой? Он у вас бывает?
- Редко. Работает как одержимый. У него там что-то не ладится, и он
совершенно обезумел, сутками не ложится спать.
- Скажите, Тони, - спрашиваю я, - как вы думаете, можно мне повидать
Лилли?
- Можно, - отвечает он, - я за этим и приехал, только мне хотелось
раньше обо всем вас предупредить.
* * *
- Здравствуй, Свен! - говорит Лилли, - Вот ты и вернулся.
Она очень мало изменилась, только немного осунулась.
- Да, - говорю я, - вернулся.
- Как ты съездил?
- Хорошо.
- Будешь что-нибудь писать?
- Вероятно, буду.
Молчание.
- Может быть, вспомним старое, сыграем? - говорит Тони. - Смотрите,
какие красавцы! Все как на подбор!
- Спасибо, - отвечаю я, - что-то не хочется. В следующий раз.
- Убери своих тараканов, - говорит Ли, - видеть их не могу!
Только теперь я замечаю, какое у нее усталое лицо.
Из соседней комнаты доносятся какие-то мяукающие звуки. Лилли вскаки-
вает. Я тоже делаю невольное движение. Она оборачивается в мою сторону.
В ее глазах бешенство и ненависть.
- Сиди, подлец! - кричит она мне.
Я снова сажусь.
Ее гнев быстро гаснет.
- Ладно, - говорит она, - все равно, пойдем!
- Может, не стоит. Ли? - тихо спрашиваю я.
- Согрей молоко, - обращается она к Тони. - Идем, Свен.
В кроватке - крохотное, сморщенное личико. Широко открытые глаза по-
дернуты мутной голубоватой пленкой.
- Смотри! - Она поднимает одеяло, и мне становится дурно.
- Ну вот, - говорит Лилли, - теперь ты все знаешь.
Пока она меняет пеленки, я стараюсь глядеть в другую сторону.
- Пойдем, - говорит Лилли, - Тони ее покормит.
Я беру ее за руку:
- Лилли!
- Перестань! - Она резко выдергивает свою руку из моей. - Бога ради,
перестань! Неужели тебе еще мало?
Мы возвращались в гостиную.
- Ты знаешь, - говорит Лилли, - я бы, наверное, сошла с ума, если бы
не Тони. Он о нас очень заботится.
Я сижу и думаю о том, что я действительно подлец. Ведь все могло быть
иначе, если б тогда...
Возвращается Тони.
- Она уснула, - говорит он.
Лилли кивает головой.
Нам не о чем говорить. Вероятно, потому, что все мы думаем об одном и
том же.
- Ну как ты съездил? - снова спрашивает Лилли.
- Хорошо, - отвечаю я. - Было очень интересно.
- Будешь что-нибудь писать?
- Вероятно, буду.
Лилли щиплет обивку кресла. Она поминутно к чемуто прислушивается. Я
чувствую, что мое присутствие ее тяготит, но у меня нет сил встать и уй-
ти.
Я не свожу глаз с ее лица и вижу, как оно внезапно бледнеет.
- Пой?!
Я оборачиваюсь к двери. Там стоит Лой. Кажется, он пьян. На нем гряз-
ная рубашка, расстегнутая до пояса, ноги облачены в стоптанные комнатные
туфли. Рот ощерен в бессмысленной улыбке, по подбородку стекает тонкая
струйка слюны.
- Что случилось, Лой?!
Лой хохочет. Жирный живот колышется в такт под впалой, волосатой
грудью.
- Потеха!
Он подходит к дивану и валится на него ничком. Спазмы смеха перемежа-
ются с судорожными всхлипываниями.
- Потеха!... Макс... за неделю... за одну неделю он сделал все, над
чем я, дурак, зря бился пять лет... В Центре такое веселье. Обезьяна!
Мне страшно. Вероятно, это тот страх, который заставляет крысу бежать
с тонущего корабля: Я слышу треск ломающейся обшивки. Бежать!
- Лой! - Лилли кладет руку на его вздрагивающий от рыданий затылок.
Первый раз слышу в ее голосе настоящую нежность. - Не надо, Лой, нельзя
так отчаиваться, ведь всегда остаются...
- Тараканы! - кричит Тони. - Остаются тараканы! Делайте ваши ставки,
господа!
Побег
- Раз, два, взяли! Раз, два, взяли!
Нехитрое приспособление - доска, две веревки, и вот уже тяжелая глыба
породы погружена в тележку.
- Пошел!
Груз не больше обычного, но маленький человечек в полосатой одежде,
навалившийся грудью на перекладину тележки, не может сдвинуть ее с мес-
та.
- Пошел!
Один из арестантов пытается помочь плечом. Поздно! Подходит надсмотр-
щик.
- Что случилось?
- Ничего.
- Давай, пошел!
Человечек снова пытается рывком сдвинуть груз. Тщетно. От непосильно-
го напряжения у него начинается кашель. Он прикрывает рот рукой.
Надсмотрщик молча ждет, пока пройдет приступ.
- Покажи руку.
Протянутая ладонь в крови.
- Так... Повернись.
На спине арестантской куртки - клеймо, надсмотрщик срисовывает его в
блокнот.
- К врачу!
Другой заключенный занимает место больного.
- Пошел! - Это относится в равной мере к обоим - к тому, кто отныне
будет возить тележку, и к тому, кто больше на это не способен.
Тележка трогается с места.
- Простите, начальник, нельзя ли...
- Я сказал, к врачу!
Он глядит на удаляющуюся сгорбленную спину и еще раз проверяет запись
в блокноте: "ДО 15/13264". Что ж, все понятно. Треугольник-дезертирство,
квадрат - пожизненное заключение, пятнадцатый барак, заключенный тринад-
цать тысяч двести шестьдесят четыре. Пожизненное заключение. Все пра-
вильно, только для этого вот, видно, оно уже приходит к концу. Хлопковые
поля.
- Раз, два, взяли!
* * *
Сверкающий полированный металл, стекло, рассеянный свет люминесцент-
ных ламп, какая-то особая, чувствующаяся на ощупь стерильная чистота.
Серые, чуть усталые глаза человека в белом халате внимательно глядят
из-за толстых стекол очков. Здесь, в подземных лагерях Медены, очень це-
нится человеческая жизнь. Еще бы! Каждый заключенный, прежде чем его ду-
ша предстанет перед высшим трибуналом, должен искупить свою вину перед
теми, кто в далеких глубинах космоса ведет небывалую в истории битву за
гегемонию родной планеты. Родине нужен уран. На каждого заключенного да-
но задание, поэтому его жизнь котируется наравне с драгоценной рудой. К
сожалению, тут такой случай...
- Одевайся!
Худые длинные руки торопливо натягивают куртку на костлявое тело.
- Стань сюда!
Легкий нажим на педаль, и сакраментальное клеймо перечеркнуто красным
крестом. Отныне заключенный "ДО 15/13264", вновь может именоваться Арпом
Зумби. Естественное проявление гуманности по отношению к тем, кому
предстоит труд на хлопковых полях.
Хлопковые поля. О них никто толком ничего не знает, кроме того, что
оттуда не возвращаются. Ходят слухи, что в знойном, лишенном влаги кли-
мате человеческое тело за двадцать дней превращается в сухой хворост,
отличное топливо для печей крематория.
- Вот освобождение от работы. Иди.
Арп Зумби предъявляет освобождение часовому у дверей барака, и его
охватывает привычный запах карболки. Барак похож на общественную убор-
ную. Густой запах карболки и кафель. Однообразие белых стен нарушается
только большим плакатом: "За побег - смерть под пыткой". Еще одно свиде-
тельство того, как здесь ценится человеческая жизнь; отнимать ее нужно
тоже с наибольшим эффектом.
У одной из стен нечто вроде огромных сот - спальные места, разгоро-
женные на отдельные ячейки. Удобно и гигиенично. На белом пластике видно
малейшее пятнышко. Ячейки же не для комфорта. Тут каторга, а не санато-
рий, как любит говорить голос, который проводит ежедневную психологичес-
кую зарядку. Деление на соты исключает возможность общаться между собой
ночью, когда бдительность охраны несколько ослабевает.
Днем находиться на спальных местах запрещено, и Арп Зумби коротает
день на скамье. Он думает о хлопковых полях. Обыкновенно транспорт туда
комплектуется раз в две недели. Он забирает заключенных из всех лагерей.
Через два дня после этого сюда привозят новеньких. Кажется, последний
раз это было дней пять назад, когда рядом со спальным местом Арпа поя-
вился этот странный тип. Какой-то чокнутый. Вчера за обедом отдал Арпу
половину своего хлеба. "На, - говорит, - а то скоро штаны будешь терять
на ходу". Ну и чудило! Отдать свой хлеб, такого еще Арпу не приходилось
слышать. Наверное, ненормальный. Вечером что-то напевает перед сном. То-
же, нашел место где петь.
Мысли Арпа вновь возвращаются к хлопковым полям. Он понимает, что это
конец, но почему-то мало огорчен. За десять лет работы в рудниках привы-
каешь к смерти. И все же его интересует, как там, на хлопковых полях.
За все время заключения первый день без работы. Вероятно, поэтому он
так тянется. Арп с удовольствием бы лег и уснул, но это невозможно, даже
с бумажкой об освобождении от работы. Здесь каторга, а не санаторий.
Возвращаются с работы товарищи Арпа, и к запаху карболки примешивает-
ся сладковатый запах дезактивационной жидкости. Каждый, кто работает с
урановой рудой, принимает профилактический душ. Одно из мероприятий, по-
вышающих среднюю продолжительность жизни заключенных.
Арп занимает свое место в колонне и отправляется на обед.
Завтрак и обед - такое время, когда охрана сквозь пальцы смотрит на
нарушение запрета разговаривать. С набитым ртом много не наговоришь.
Арп молча съедает свою порцию и ждет команды встать.
- На! - Опять этот чокнутый предлагает полпайки.
- Не хочу!
Раздается команда строиться. Только теперь Арп замечает, что все пя-
лят на него глаза. Вероятно, из-за красного креста на спине. Покойник
всегда вызывает любопытство.
- А ну, живей!
Это относится к соседу Арна. Его ряд уже построился, а он всё еще си-
дит за столом. Они с Арпом встают одновременно, и, направляясь на свое
место, Арп слышит еле уловимый шепот:
- Есть возможность бежать.
Арп делает вид, что не расслышал. В лагере полно стукачей, и ему сов-
сем не нравится смерть под пыткой. Уж лучше хлопковые поля.
* * *
Голос то поднимается до крика, от которого ломит виски, то опускается
до еле слышного шепота, заставляющего невольно напрягать слух. Он льется
из динамика, укрепленного в изголовье лежанки. Вечерняя психологическая
зарядка.
Знакомый до отвращения баритон разъясняет заключенным всю глубину их
падения. От этого голоса не уйдешь и не спрячешься. Его не удается поп-
