какой-то бедлам. И самое жуткое, господа, что из нас троих первым к
Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы мне
поверили бы охотнее...
- Ладно, Михаил, давайте я попробую сам, - предложил Лунин. - Вы, как
я понял, связной. Вас переправляют по секретному каналу - вроде той
комнаты в Белом Доме - который имеет выход в этом институте. Пока все
верно?
- Верно, - обреченно кивнул Корф. - Ну и влип же я!
- Кто-то наверху, возможно, в Центральном Комитете, поддерживает
нелегальную связь с вашим правительством. Вас послали, поскольку вы -
потомок русских эмигрантов и знаете язык. После похищения этого...
скантра, установка не работает. Документов у вас нет, уехать не можете, а
в посольство обращаться не имеете права. Угадал?
- Нет же, нет! - с отчаянием в голосе воскликнул барон. - Я
действительно курьер. Вначале тоже думал - линия связи, этакая дыра в
пространстве... Но не в посольстве дело. У нас тут вообще нет никакого
посольства...
- У кого - у вас? - не выдержал Келюс.
- У Вооруженных Сил Юга России, - безнадежно вздохнул Корф. - Я
бывший командир второго батальона Марковского полка. За Германскую имею
Владимира с мечами и две Анны... Родился в 1891 году, сто лет назад по
вашему счету... Все, можете вызывать санитаров, я готов...
Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая
петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был
трижды ранен, попал в плен, бежал, снова был ранен. Орден Святого
Владимира барон получил из рук Государя во время посещения им
Юго-Западного фронта в октябре 16-го. В конце 17-го, когда армия
разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни,
подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил
случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская
комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую.
Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя,
оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который
- версия для всех - занимался транспортными перевозками.
Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в
неделю он заходил в странную, обитую белым металлом камеру в подвале
одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал
глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем он
открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали
двое молчаливых людей. Один из них явно имел отношение к линии связи,
поскольку сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных
лампочек. Другой, такой же молчаливый, вручал барону запечатанный пакет,
взамен получая то, что передавал ему Корф.
В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого
помещения он заметил сугробы. В Харькове в эти дни стоял теплый май...
Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из намеков
тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу.
Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта
- полковник уже знал, что его зовут Семен - вдруг стал ругать большевиков,
называя их "сталинистами" и "номенклатурщиками", а вслед за этим передал
барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта
расположения красных резервов. Там стояла пометка - август 19-го, а между
тем в Харькове был еще только июнь. Карту полковник передал в оперативный
отдел, тщательно отрезав верх с надписью. Случайно увиденная газета,
которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные
предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось,
незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал
адрес Николая Андреевича Лунина...
- Да, круто, - резюмировал Келюс. - Интересно, зачем нашим бонзам
связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может,
Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров -
адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей...
- Нет, нет, Николай, - заволновался полковник. - Наш отдел курирует
сам главком, это все по его приказу. А Макаров... Знаю я Пашку - ловелас,
гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Да и к нашему
отделу его близко не подпускают... Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там
уж разберусь...
- Елы, а зачем возвращаться? - удивился Фрол. - Войну вы все равно
проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать. А то и в ЧК угодишь.
Оставайся, не пропадешь.
- И вправду, - поддержал Келюс. - Там и так все ясно, а у нас, бином,
похоже, все только начинается.
- Нет, Николай, - покачал головой Корф. - Не могу. Там друзья... А
главное - та война - это моя война. Остаться у вас - вроде как
дезертировать. Нет, господа, это бесчестно...
- Ну и чего, твое благородие, делать будешь? - поинтересовался дхар.
- Вообще-то можно к Президенту сходить. Только, елы, он того и гляди не
поверит - запрет в Кащенку, а то и чего похуже.
- Высокоблагородие, - машинально поправил барон. - Нет, никуда я не
пойду. И так перед вами расшифровался... Буду искать скантр - пока не
найду.
- Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, - заключил Келюс.
- Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная...
- Н-да, - понял барон. - Например, дожить до утра. Дверь, господа,
какая-то больно странная... Да и браунинг осечку дает. Этак тепленькими
возьмут. Так что будем дежурить. У нас есть два ствола, на крайний случай
- бомбы. Квартиру жаль, но, боюсь, выбор, господа, невелик.
- Бомбы, это, елы, конечно, - вмешался Фрол. - Только я бы еще
кой-чего сделал. Дед меня учил... Только ты, Француз, не смейся...
- Какой тут смех, - вздохнул Лунин, - заклинание, что ли?
- Да вроде... Может, ерунда, а вдруг и в самом деле... У тебя чеснок
есть?
- Однако, господа, - не выдержал Корф, - вы бы еще бубен взяли...
Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка,
подвесил их над дверью, после чего замер, тихо шепча что-то на понятном
лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил
руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой,
отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.
Барон взял на себя самое неудобное время - с трех до четырех утра.
Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из
лунинской библиотеки "Краткий курс истории ВКП(б)". Чтение весьма занимало
полковника. Он негромко ругался, усмехался и даже время от времени крутил
пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался
будить Фрола - своего сменщика, как вдруг за дверью послышались
приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался
к стене и вдруг почувствовал, как волосы на голове начинают шевелиться, а
воздух застревает в горле. Чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала
нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла,
напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные
красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского
замка...
...Когда замок щелкнул, и дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что
от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер на
уровень глаз. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно
застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон
вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо
сквозь дверь начала проступать фигура высокого худого человека в черной,
военного образца, куртке. Михаил явственно различал красивое надменное
лицо с искривленным судорогой ртом и пустыми светлыми глазами. Словно во
сне, ничего не соображая, Корф поднял револьвер и нажал на спуск. Но
выстрела не последовало - верный наган, ни разу не подводивший за все
годы, дал осечку.
Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф в отчаянии, повинуясь далекой
детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, и
перекрестил дверь. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом,
рука с образком на миг окаменела. Когда полковник поднял глаза, все
исчезло. Лишь приотворенная дверь напоминала о случившемся.
- Ты с кем воюешь, барон? - сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего
револьвера, выглянул в коридор.
- Не подходите к двери, - прохрипел пересохшим горлом Корф.
- Ага, - всмотрелся дхар, - вот, елы, меня тут не было.
Гибким, неожиданным для его высокого роста движением, он прижался к
стене и быстро прошел к самой двери.
- Надо же! - Фрол, качая головой, несколько раз провел руками по
воздуху. - Сработало, в карету его! Однако, чуть не прорвали... Вот и не
верь сказкам!
Он прислушался, затем аккуратным движением прикрыл дверь и задвинул
засов.
- Ушли. Иди спать, барон. Думаю, больше не сунутся. Светает, елы...
- Однако, - выдавил из себя Корф, непослушными пальцами пряча
револьвер в кобуру. - Интересно, оба мы ненормальные, или я один?
- Да нормальные мы, елы, - успокоил дхар. - Сразу видно, что ты,
Михаил, городской. У нас в деревне, дед рассказывал, каждый вечер чеснок
вешали и за порог - ни ногой. Шатались эти... Так от них хоть чеснок
помогает, а вот, говорят, ежели руг-риты или, как их, февральские волки...
- Сдаюсь, - быстро проговорил Корф. - Признаю себя Наполеоном и иду
спать.
Фрол пожал плечами, сел в кресло, положив кобуру с револьвером на
колени, и, поудобнее устроившись, о чем-то задумался. Впрочем, до самого
утра их больше никто не потревожил.
Похороны были немноголюдными. Накануне Келюс обзвонил всех известных
ему знакомых деда, но не более дюжины из них съехались к крематорию на
Донском. Неделей раньше старый большевик Лунин удостоился бы почетного
караула, венков с торжественными надписями, траурного митинга, а то и
прощального салюта, но эпоха уходила вместе с ним, и только несколько
пенсионеров, таких же старых и забытых, стояли у гроба.
На поминках людей было еще меньше. Кроме Келюса - последнего из
Луниных - и его двух новых знакомых, за столом сидели четыре старика в
немодных костюмах с длинными рядами орденских ленточек на пиджаках. Один
из гостей, возрастом еще постарше покойного, то и дело вспоминал Польский
фронт, где впервые познакомился с молодым комиссаром Николаем Луниным,
ругал "проклятых демократов" и не без удовольствия констатировал, что в
свое время порубал белых гадов без счета. Остальные больше расспрашивали
Келюса о его делах и жаловались на времена.
У Лунина-младшего кусок не лез в горло, и за столом распоряжался
Корф. Старики с уважением смотрели на бравого полковника, и кто-то
удовлетворенно заметил, что покуда есть такие, как товарищ Корф, дело
партии не пропало. Ветеран Польского фронта согласно закивал, добавив, что
Михаил напомнил ему красных командиров гражданской, которые славно били
белую контру, посоветовав уклонисту и пораженцу Николаю Лунину-внуку брать
с полковника пример. Келюс не стал спорить, пообещав во всем брать пример
с барона.
Корф выслушивал подобные излияния с совершенно невозмутимым видом и
лишь, проводив гостей, заметил, что он лично предпочел бы получить
очередную, последнюю, пулю на этом самом Польском фронте, но не дожить до
того, когда гвардейского офицера начинаешь путать с краснопузой сволочью.
