глубоком забытьи Николай чувствовал, что все это не по-настоящему, что
всегда можно проснуться. Поэтому, увидав себя в темном, освещенном лишь
странным желтоватым светом, коридоре, он не испугался. Это было не
страшнее, чем случившееся минувшей ночью. Но вдруг Николая начал пробирать
озноб. Он понял - сейчас произойдет непоправимое, ему не убежать, не
проснуться. Келюс успел подумать, что виною всему - контузия, но тут прямо
из стены появился Китаец. Он шел развинченной странной походкой, широко
улыбаясь, но глаза оставались при этом холодными и какими-то неживыми.
Келюс хотел закричать, но голос не слушался, а тело приросло к полу.
Николай вдруг понял: это не сон, просто его не смогли добить ночью, и
теперь нашли здесь. У Китайца не было оружия, но Келюс знал - это не
спасет.
И тут чья-то рука протянулась между ним и врагом. Высокий человек в
сверкающей золотой парче шагнул вперед, заслоняя собой Лунина. Знакомый
голос произнес: "Не бойся, воин Николай!" Странный старик, которого он
принимал то за врача, то за священника, вновь махнул рукой, и Китаец,
скаля крупные острые зубы, стал отступать, пока не растворился в серой
штукатурке стены.
На этом, однако, не кончилось. Келюса обдало ледяным холодом. Из той
же стены появилось несколько коренастых фигур в черных куртках. Они не
бежали и не шли, а неестественно медленно, словно в кино, плыли к Николаю,
не касаясь пола. Впереди всех двигался высокий крепкий мужчина с очень
красивым, но красным, словно набухшим кровью, лицом. Лунин сразу же узнал
их - майора Всеслава Волкова и его бандитов. Они скалились и подмигивали,
в руках плясали автоматы, и Келюс успел подумать, что теперь даже
Варфоломей Кириллович не в силах ему помочь. Но старик в золотых ризах
вновь поднял руку в запретительном жесте, и сразу красные лица исказились
страхом, плавный бег замедлился, и враги начали таять, исчезая в
полумраке.
"Не бойся, воин Николай!" - вновь услыхал Келюс, но тут дрогнули
стены, сырой смрад пополз по подземелью, штукатурка, медленно кружась,
начала опадать на пол. Лунин понял - на этот раз спасения нет. Он
оглянулся. Варфоломей Кириллович исчез, а сила, от которой - Николай
чувствовал это - нет и не может быть защиты, приближалась, еще невидимая,
но уже смертельно опасная.
Келюс собрал все силы, закричал, при этом дернулся, - и открыл глаза,
увидев рядом с собою Фрола.
- Ровно час, - для убедительности дхар показал циферблат. - Ну че,
Француз, делаем ноги?
- Я кричал? - Келюс быстро встал с кровати. Как ни странно, сон
помог, слабость отступила.
- Кричал? - удивился Фрол. - Нет, спал, как убитый, только побледнел
чего-то. Ну что, в карету его, сматываемся?
- Всенепременно! - улыбнулся Николай.
Страшный сон уходил куда-то прочь, и теперь Лунина куда больше
заботило другое: отпустят ли эскулапы, и как встретит их его
твердокаменный дед.
2. ТАЙНЫ УХОДЯЩИХ
Лунину-старшему исполнилось восемьдесят девять. Ему везло в жизни: в
20-м, когда болезнь задержала молодого комиссара в госпитале, и он не
попал под Перекоп, где легла костьми вся его дивизия; в конце 30-х, когда
нарком Лунин уцелел в ежовской мясорубке, перемоловшей его друзей. Повезло
и в том, что Николай Андреевич умудрился дожить до Мафусаилового возраста,
ничем серьезным не болея и даже не пользуясь бесплатными путевками,
полагавшимися ему как многолетнему члену Центрального Комитета, бывшему
министру и ветерану партии с семидесятилетним стажем. Впрочем, сам
Лунин-старший не считал себя везучим. Он отнюдь не радовался, пережив
однополчан, друзей, брата, исчезнувшего в 37-м, сыновей, а главное - дело,
которому посвятил жизнь. В тот день, когда танки ворвались в Столицу, у
старика в последний раз вспыхнула надежда. Но те, кто пытался спасти
идеалы его жизни, действовали настолько трусливо и бездарно, что уже к
вечеру первого дня противостояния Николай Андреевич махнул рукой, выключив
старую "Спидолу". Назавтра он, не выдержав, вновь включил приемник,
надеясь на чудо. Под утро, узнав о неудаче штурма, Лунин-старший аккуратно
поставил "Спидолу" на место, выпил крепкого чаю и сел в кресло у двери.
Все было кончено. Старику оставалось одно: ждать внука, ушедшего защищать
его врагов, - непохожего, чужого, с которым он уже давно перестал даже
спорить. Он ждал Келюса всю ночь и все утро, почти не вставая и ни о чем
не думая...
Келюс и Фрол, не без труда вырвавшись из цепких рук медработников,
убедились, что больше никому не нужны. На площади у опустевших баррикад
кипел митинг. Раскрашенные девицы и столь же раскрашенные юноши хрипели
под электрогитары песню про Андреевский флаг, чуть дальше стояла ровная
шеренга танков, перешедших после прошлой ночи на сторону Президента.
Общественный транспорт не ходил, а денег на такси как назло не осталось:
Николай потратил их на сигареты, а дхар добирался из Тулы на последние
рубли. Идея попросить машину у руководства была отвергнута, и оба
добровольца решили не спеша прогуляться по Столице. Им повезло. В толпе на
площади они столкнулись с одним из тех, кто навещал их в госпитале.
Популярный артист, ныне ставший министром, вероятно не получил еще
достаточной государственной закалки, а потому не только сразу же признал
их, но тут же, ни о чем не расспрашивая, усадил в свою "Ладу", выяснив
лишь, куда ехать.
Лунин жил в огромном сером Доме на Набережной, где когда-то обитала
столичная знать, а ныне доживали свой век отставные бонзы. В доме,
конечно, было полно молодежи, начисто забывшей или вовсе не знавшей его
истории, но Николаю все же часто становилось не по себе при виде
гигантского фасада, сплошь увешанного мемориальными досками в честь тех,
кто жил и очень часто погибал здесь. Выбитые в камне имена превращали
фешенебельное жилище в колоссальный склеп, населенный тенями когда-то
властвовавших, затем преданных, убитых, а ныне забытых всеми.
Квартира деда, где некогда обитала большая семья, от которой теперь
остались старик и его внук, находилась на четвертом этаже. Этажом ниже
много лет назад жил брат Лунина-старшего, двоюродный дед Келюса. Об этом
человеке в семье обычно молчали, а если и говорили, то глухо и странно.
Все было проще, если б младший брат деда честно сложил голову в застенке,
как и сотни других обитателей Дома. Но таинственный двоюродный дед, весело
улыбавшийся со старых фотографий, не погиб - он исчез. Николай
догадывался, что брат деда может вернуться, он где-то недалеко, может быть
даже здесь, в лабиринтах гигантского здания. Келюсу казалось, что он даже
видел его в детстве - такого же молодого, в кожаной куртке и кепке, с
небольшой острой бородкой, как на фотографиях. Но на все вопросы родители,
а потом и Лунин-старший, отмалчивались, но Николай, не веривший в
привидения и прочую мистику, надеялся, что старик перед недалеким уже
уходом расскажет ему обо всем.
Лифт не работал, и Келюс с Фролом начали не спеша подниматься по
широкой лестнице. Между вторым и третьим этажами у Келюса закружилась
голова, его закачало и чуть не бросило на холодные ступени. Дхар подхватил
его здоровой рукой и, несмотря на слабые попытки сопротивления, поволок
Лунина-младшего наверх. Делал он это почти не напрягаясь, и Келюс имел еще
раз повод позавидовать силе своего нового знакомого. У высоких, обитых
черной кожей дверей, Фрол аккуратно прислонил Николая к стене и нажал
кнопку звонка.
Старик открыл почти сразу. Он без всякого удивления посмотрел на
дхара, на его перевязанную руку и куртку в засохшей крови, затем, словно
зная все наперед, шагнул за порог, придержав рукой Келюса, пытавшегося
шагнуть навстречу.
- В голову? - тихо спросил дед, внимательно глядя на внука.
- Ерунда! - по возможности весело ответил тот. - Ушиб, то есть
травма... В общем, здравствуй, дед. Мы победили!
- Я Фрол, - попытался вмешаться в разговор дхар. - Мы с Николаем...
- Заходите, - прервал его Лунин-старший. Вдвоем они взяли Келюса под
руки и повели в прихожую. Ноги у старика уже начинали отказывать, но сила
в руках еще оставалась. Вскоре Лунин-внук был благополучно уложен на диван
в большом кабинете, где по стенам висели портреты Вождя и
Основоположников.
- Лунин Николай Андреевич, - представился старик. - Дед этого
врангелевца. Фрол... простите?
- Соломатин Фрол Афанасьевич. Мы с Николаем... Ну, в общем...
- "Скорую" вызвать, товарищ Соломатин? - вновь перебил его старик.
- Ну что ты, дед! - вмешался Келюс, поудобнее устраиваясь на диване.
- Сразу товарищем обзываешься! "Скорой" не надо, ты бы лучше чаю
сообразил. А еще лучше - кофе.
- Николай Андреевич, зовите меня по имени, - несколько смущенно
предложил дхар. - "Скорой" и вправду не надо, мы как раз из госпиталя.
- Его на самом деле зовут Фроат, - вновь влез Келюс, закуривая
сигарету. - Он из древнего и великого народа дхаров, репрессированного в
годы культа личности.
Дед никак не отреагировал на эту реплику, еще раз внимательно
посмотрел на Фрола, потом на внука, покачал головой и сел в кресло.
- Валидол, - шепнул Келюс, хорошо знавший старика, - на письменном
столе...
- Не надо, - остановил вскочившего было Фрола Лунин-старший. - Я так
посижу... Фрол... или Фроат, как лучше?
- Все равно, - махнул рукою дхар. - Как больше нравится.
- Так вот, Фроат, - продолжал старик, закрывая глаза. - Расскажите
мне, пожалуйста, что с вашей рукой, и что у этого защитника Зимнего с
его... Даже не знаю, как назвать эту часть тела...
- Кепкодержатель, - предложил внук, но дед и это оставил без ответа.
Фрол постарался рассеять все опасения Николая Андреевича, упомянув о
госпитале, экстрасенсе Варфоломее Кирилловиче, для убедительности добавляя
неизменное "в карету". Дед слушал молча, не открывая глаз, затем вновь
покачал головой и, с трудом поднявшись, направился на кухню варить кофе.
- Силен, - заметил Келюс. - Фрол, взгляни, много на столе валидола
осталось?
- Одна штука, - сообщил дхар, - и две пустые упаковки, елы.
- Силен, - повторил Николай. - Жалко старика. Всю жизнь служил этим,
бином... Но все-таки мы победили.
Кофе пили на кухне. Келюс, заявив, что уже выздоровел, добрался туда
без посторонней помощи и с удовольствием принялся смаковать ароматный
напиток, доставляемый деду прямо из Бразилии. В разговор старика с Фролом
Лунин-внук предпочел не вмешиваться, поскольку его попытка поведать обо
всем случившемся была пресечена в корне, и рассказывать было велено дхару.
Фроат, в нерешительности почесав затылок, принялся не особо складно, с
упоминанием "елы" и той же "кареты", излагать события прошлой ночи,
сбиваясь, путаясь и все более смущаясь. Но старик слушал очень
внимательно, то и дело подливая Фролу кофе и качая головой.
- Ясно, - констатировал он, когда дхар, наконец, завершил свое
повествование. - Раскололи армию... Недурно им историю партии преподавали!
Ну что, рады? За Корнилова, за родину, за веру?
- Ну, дед! - не выдержал Келюс. - Во-первых, не волнуйся. А
во-вторых, что ты о Врангеле, да о Корнилове? Мы же не белогвардейцы!
- А кто? - глаза старика блеснули.
- Мы за свободу, - не особенно уверенно ответил внук.
- А ваш этот... Президент или как там его?
- Он... он тоже за свободу, - еще менее уверенно сообщил Келюс.
- Стыдись! - отрезал дед. - Историк, а мелешь чушь! Это гимназисты
