добровольцев упали, как подкошенные, остальные соскочили вниз. "Братская
могила" остановилась поперек шоссе и вдруг, лязгнув гусеницами, пошла
вперед, прямо на Лунина. Фрол, отнесенный в сторону толпой, оказался в
безопасности, а Николай, словно завороженный, застыл перед приближающимся
монстром. Затем, повинуясь не разуму, а спасительному инстинкту, он стал
медленно-медленно сдвигаться вправо. Лобовая часть машины была уже в
каком-то метре, когда Келюс наконец очнулся и одним прыжком оказался в
стороне. И тут совсем рядом мелькнуло знакомое лицо с раскосыми глазами.
Сильный удар бросил Лунина назад, прямо на теплую влажную броню. Николай
успел подумать, что надо выставить вперед руки, услыхал близкую автоматную
очередь - и упал. Удара он почти не почувствовал. Перед глазами мелькнул
край борта, покрытого грубой зеленой краской, блеснул яркий свет, ослепив
его на какой-то миг, потом сознание отключилось...
Очнулся Келюс от боли. Открыв глаза, он увидел над собою темное,
покрытое низкими тучами, небо. Звуки доносились слабо - очевидно, со
слухом было не все в порядке. Келюс провел рукой по лицу, поднес к глазам
и тут же отдернул - кисть оказалась в крови.
- Не дрейфь, Француз, не твоя, - услыхал он знакомый голос, и рядом
появилось лицо Фрола. - Че, сильно болит? Двигаться можешь?
- Могу, наверное, - неуверенно предположил Лунин, приподнимаясь. От
первого же движения проснулась боль, и Николай еле нашел в себе силы,
чтобы осмотреться. Он лежал на асфальте у самой стены путепровода. В
нескольких метрах бурлила толпа, горели бронетранспортеры, но здесь было
тихо. Фрол сидел рядом, как-то странно сгорбившись. Келюс присмотрелся и
понял: руки и лицо дхара были в крови.
- Запачкал тебя, пока волок, - сообщил Фрол и, скривившись,
перехватил левую руку правой. - Стал тебя из-под гусениц вытаскивать - и
зацепило, язви в карету! И ведь, елы, сзади били! Не иначе - свои...
Лунин вспомнил лицо Китайца, толчок в спину, но смолчал. Говорить об
этом не хотелось.
- У тебя бинт есть? - поинтересовался он, вспомнив, что обязан
заботиться о личном составе.
- Да откуда, елы? - пожал плечами дхар. - Я ведь не аптека! Ниче,
отдышусь - и двинем.
- Кровь... - начал было Николай, но Фрол перебил его:
- Не пропаду. На мне, елы, заживет, как на собаке. Уже почти
перестало.
Келюс решил не спорить и вновь огляделся по сторонам. Метрах в десяти
возле самой стены несколько человек возились вокруг кого-то неподвижного.
По тому, как они суетились, Лунин понял: помощь уже опоздала. Он кашлянул,
пробуя голос, и крикнул:
- Эй, сюда! Здесь раненый! Скорее!
От группы отделился офицер в маскхалате. Увидев Фрола, он растерянно
произнес "ага" и достал из кармана индивидуальный пакет.
- Не надо, - буркнул дхар, вставая. - Носилки ищи, командир, - парень
башкой ударился. Я сам доберусь.
Николай попытался было возразить, но волна боли вновь захлестнула его
- пришлось закусить губу, чтоб удержать крик. Офицер исчез, но через
минуту вернулся вместе с несколькими добровольцами в штатском. Откуда-то
появились носилки, и, пока Келюса укладывали на них, боль озверела, начав
пульсировать так, что глаза застлала желтая пелена. Лунин услыхал, как
Фрол отказывается ложиться на носилки, уверяя, что дойдет сам. Затем
Николая подняли и понесли в противоположную от места боя сторону мимо
неподвижно лежавшего у стены человека. Келюс скосил глаза и увидел парня в
синей куртке. Несмотря на залитое кровью лицо, Лунин сразу узнал его.
Похоже, эта ночь оказалась несчастливой для всех, кто охранял странную
дверь на восьмом этаже Белого Дома.
Окончательно Николай пришел в себя в каком-то коридоре. Он лежал на
матраце, рядом, тоже на матраце, сидел Фрол, левая рука которого висела на
перевязи, а перед ним расположился старик в белом халате. Он неторопливо
водил ладонями над плечом Фрола, что-то тихо приговаривая.
- "Экстрасенс", - решил Келюс, и ему стало интересно. Экстрасенсов он
встречал часто, но в больницах сталкиваться с ними еще не приходилось.
Лунин прислушался, но ничего не понял: старик говорил на совершенно
непонятном языке. Николай, овладевший в университете джентльменским
набором историка - английским, французским со словарем и латынью в
избранных цитатах, - все же мог поручиться, что слова не принадлежали ни
одному из европейских языков. И тут, к изумлению Келюса, Фрол ответил на
том же наречии, засмеялся и начал что-то рассказывать. Слова казались
чем-то знакомыми, но совершенно непонятными. Но услышав нечто вроде
"дхар-ат гел асни гха", Лунин наконец, догадался:
- А, дхары всех стран! - произнес он, приподнимаясь и пытаясь сесть.
Голова по-прежнему болела, но двигаться было все же можно.
- Наше вам мерси! - с достоинством ответствовал Фрол. Доктор -
человек в халате был, без сомнения, доктором, - повернулся и с интересом
взглянул на Николая.
Келюса подмывало спросить: "Доктор, доктор, я умру?", - но тут ему
вновь стало худо. Пришлось опуститься на матрац, в голове пульсировала
боль, к горлу подступила тошнота. Доктор сочувственно посмотрел на Лунина,
покачал головой и медленно провел ладонью над его лицом. Николай ощутил,
как боль сразу утихла и отступила. Он снова мог вздохнуть полной грудью.
- Ничего, воин Николай, - произнес старик, неспешно водя руками над
его головой. - Сейчас пройдет...
Келюс хотел спросить, не сотрясение ли у него, но заколебался, не
зная, как обращаться к старику. Доктор не походил на обычного врача из
районной больницы - издерганного, с пустыми глазами. Лицо старика явно
отличалось от физиономии замученного жизнью терапевта: большие, близко
сидящие глаза почти не мигая смотрели из-под седых бровей, небольшая русая
бородка была аккуратно подстрижена, а главное - в старике чувствовалось
что-то особенное, иногда называемое "порода". "Эмигрант, что ли", -
мельком подумал Лунин и как можно непринужденно произнес:
- Профессор, что у меня с э-э-э... черепушкой?
Старик улыбнулся, и Николай вдруг понял, что неизвестный врач очень
стар, может даже старше его деда-большевика.
- Цел ваш сосуд скудельный. Однако же удар был преизряден, посему
главою зря не вертите и в речах обильны не будьте. А профессором меня
величать не по чину, да и мирское это. Зовите, ежели охота станет,
Варфоломеем Кирилловичем... Лежите смирно, воин Николай, черепушка ваша
покоя просит...
- Но мы победили? - Келюс разом вспомнил все случившееся за эти часы.
Он так и не понял, кому задал свой вопрос, а потому не удивился, услыхав
два ответа:
- Но пасаран, Француз! - Фрол показал правой - нераненой - рукой знак
"V". - Отбились, язви в карету! Теперь не сунутся!
- Сила победила силу, - задумчиво произнес старик, отвечая то ли
Лунину, то ли собственным мыслям. - И ко благу ли сие, покуда неведомо...
- Варфоломей Кириллович, вы что, толстовец? - поразился Келюс и даже
привстал с матраца.
- Учение графа Толстого, воин Николай, - серьезно ответил старик,
продолжая водить ладонями над лицом Лунина, - не сводится отнюдь к
подставлению левой щеки вслед за правой. Оно глубоко и весьма нравственно.
Однако же одобрить его не могу, ибо в основе оно нецерковно, а посему -
неплодотворно. Что же касаемо победы, то тут воин Фроат прав. Сегодня все
кончится. Во всяком случае - пока...
- А откуда вы дхарский знаете? - не унимался Келюс, сообразив, что
старик назвал Фрола его настоящим именем.
- Сие нетрудно, - Варфоломей Кириллович твердой рукой остановил
приподнявшегося было Лунина на матрац. - Друг мой отец Степан служил в
земле Пермской и Югорской, что ныне Коми-республикой прозывается. Он часто
писал мне о дхарах. Заинтересовался ими и я, грешный. Язык их непростой,
но не труднее прочих...
"Ну, конечно! - осенило Келюса. - Он же священник, бином! Как же я
сразу не понял!"
Он хотел было спросить и об этом, но как-то не решился. Между тем
Варфоломей Кириллович завершив, вероятно, сеанс лечения, велел "воинам
Фроату и Николаю" лежать смирно и куда-то удалился.
- Серьезный дед, - прокомментировал дхар, затем, перейдя на шепот,
добавил: - Пока не вернулся, скажу... Слышь, Француз, а ведь тебя под
бээмпэ пихнули. Свои, елы!
- Знаю, - так же тихо ответил Лунин. - Китаец... Он, наверное, и того
парня, что у стены... Помнишь?
- Ну, гад! - скрипнул зубами Фрол. - Добраться бы...
Николай пожал плечами. В то, что до Китайца легко добраться, не
верилось. Скорее, верилось в противоположное.
В коридоре зашелестели шаги. К молодым людям приблизилась стайка
девиц в белых халатах, сопровождаемая пожилым врачом со стетоскопом в
нагрудном кармане. И тут Келюс окончательно уверился - Варфоломей
Кириллович - не врач или, по крайней мере, не совсем обычный врач. Во
всяком случае, медсестры и служитель Эскулапа так и не смогли объяснить,
кто же оказал Лунину и Фролу первую помощь. По мнению доктора со
стетоскопом, ночью в горячке боя вместо медпункта их отнесли в этот
коридор, и кто-то, не из числа врачей Белого Дома, пытался их лечить. При
этом доктор то и дело поглядывал на окровавленную рубашку Фрола и качал
головой, из чего со всей очевидностью следовало, что с огнестрельными
ранениями он сталкивается далеко не каждый день...
- Ну, и долго мы будем здесь валяться? - поинтересовался Келюс, с
удовольствием затягиваясь сигаретой.
Они лежали в переоборудованном под госпиталь медпункте Белого Дома.
За окном был вечер. Двоих тяжелораненых, попавших сюда ночью, еще утром
увезли в больницу, и в медпункте вместе с молодыми людьми оставался только
милиционер, подвернувший прошлым вечером ногу. Страж порядка то и дело
ковылял на здоровой ноге к телефону, ведя длительные переговоры с
супругой.
- А по мне - хоть сейчас рванем, - пожал плечами Фрол. - Моя дырка в
порядке. Только идти некуда. Не в Тулу ж, елы, на ночь глядя ехать.
Рана Фрола действительно затягивалась на глазах, изрядно удивляя
врачей. Дхар, еще раз заявив, что на нем все заживает как на собаке,
категорически отказался ехать в больницу. У Келюса дела шли похуже - боль
почти исчезла, но слабость приковывала к койке, мешая двигаться.
Они уже успели побывать героями дня, дав интервью дюжине
корреспондентов, прорвавшихся в медпункт несмотря на запреты врачей. К
Лунину и его товарищу то и дело забегали какие-то весьма солидные люди,
жали руки и неискренними голосами справлялись о здоровье. На минуту зашел
Президент, поздоровался, но о здоровье спрашивать не стал,
поинтересовавшись, не нужна ли помощь. Фрол и Келюс промолчали, зато
милиционер тут же начал рассказывать про свою однокомнатную "хрущовку", в
которой уже десятый год живет его семья. Президент, не дослушав до конца,
рассеянно кивнул и удалился. К вечеру все успокоилось. Радио сообщило о
полной победе и капитуляции врага, победители занялись делом, и раненых
наконец-то оставили в покое. И сразу стало скучно.
- Вот что, - решил Николай. - Посплю часок, потом поедем ко мне. У
меня четыре комнаты и один дед, если его, конечно, не арестовали за
большевизм. Не ночевать же здесь, в самом деле! Разбудишь?
- Угу! - пообещал Фрол. - А знаешь, Француз, лихо этот старик
по-дхарски говорит! Даже я так не умею. Я было подумал, он дхар...
- Полиглот, бином, - рассудил Лунин и почти сразу же отключился.
Келюса редко мучили кошмары, и снов он не боялся. Даже в самом
