больше" части сами "женщины".
Женственные мужчины очень часто умеют гораздо лучше обходиться с
женщинами, чем ярко выраженные мужчины, которые, за немногими исключениями,
даже после долгого опыта никогда не могут вполне изучить женщин.
К этим иллюстрациям, наглядно показывающим применимость принципа
характерологии, к примерам, взятым из тривиальной сферы третичных половых
признаков, я хочу еще присоединить некоторые сходные с ними замечания,
которые, как я предполагаю, могут быть полезны педагогике. Я думаю, что
общее признание этих и других фак-56
тов имеющих общее основание, оказало бы действие на индивидуализацию
воспитания. Каждый сапожник, снимающий с ноги мерку, умеет лучше различать
индивидуальности, чем современные педагоги в школе и дома, которые не могут
придти к живому сознанию этого нравственного долга. Ведь до сих пор
воспитывают детей с половыми промежуточными формами (особенно среди женщин)
в смысле возможного приближения к мужскому или женскому идеалу, совершают
духовную ортопедию, пытку в истинном смысле слова. Этим не только уменьшают
разнообразие в природе, но и уничтожают многое, что могло бы укорениться,
иное ломают самым неестественным образом, создают искусственность и
притворство.
Долгое время наше воспитание ставило под одну мерку все рождающееся с
мужскими половыми органами и под другую - все с женскими. Очень рано на
"мальчиков" и "девочек" напяливают разные платья учат разным играм,
применяют к ним совершенно различное элементарное преподавание, "девочек"
всех без разбору учат рукоделию и т.д. и т.д. Все промежуточные формы при
этом в расчет не принимаются. Но как сильны инстинкты, "детерминанты" их
естественного состояния, в таких дурно воспитанных существах! Это часто
обнаруживается еще до периода половой зрелости: есть мальчики, особенно
охотно играющие в куклы. Они выучиваются у своих сестренок вязать и
вышивать, любят одеваться в женское платье и с удовольствием называют себя
женскими именами. Бывают, наоборот, девочки, которые охотно участвуют с
мальчиками в их диких играх и часто принимаются последними на правах
товарищей. Но подавленная воспитанием природа всегда выступает вместе с
половой зрелостью: мужественные женщины носят короткие волосы, предпочитают
одежду, похожую на мужской костюм, посещают университеты, пьют, курят, лазят
на горы, становятся страстными охотницами. Женственные мужчины, наоборот,
отращивают длинные волосы, носят корсет, выказывают много понимания по части
дамского туалета, о котором они ведут с женщинами дружеские разговоры и
часто на самом деле вздыхают о дружеском отношении между полами, например
женоподобные студенты о "товарищеских отношениях" со студентками и т.д.
Под давлением такого уравнивающего воспитания страдают и девочки и
мальчики. Первые благодаря шаблонности нравов, последние от подчинения их в
будущем одинаковому закону. Я боюсь, что мое требование по отношению к
девочкам встретит гораздо более пассивное сопротивление в головах "умных
людей", чем по отношению к мальчикам. Здесь прежде всего нужно убедиться в
совершенной лживости широко распространенного, поддерживаемого совершенными
авторитетами, вечно повторяемого мнения об однообразии "женщин" ("нет
никакой разницы, никакой индивидуализации среди женщин, кто знает одну -
знает всех"). Правда, среди индивидуумов, больше приближающихся к Ж, чем к М
(среди "женщин"), бывает не так много различий и возможностей, как среди
многих других существ - громадное разнообразии "самцов" не только у людей,
но и во всем зоологическом царстве представляет из себя общий факт, что
особенно подробно разработано Дарвином. Однако и среди Ж есть достаточно
различий. Психологический генезис этого ложного мнения объясняется частью
тем, что каждый мужчина (см. главу III) в своей жизни ближе знакомится
только с определенной группой женщин, которые, естественно, имеют между
собой много общих черт. Часто и от женщин по такой же причине и еще с
меньшими основаниями можно услышать: "мужчины все одинаковы". Этим
объясняются, мягко выражаясь, смелые утверждения многих эмансипированных
женщин о мужчине, относительно его мнимонеправильного превосходства.
Объясняется это именно тем, каких мужчин они обычно узнавали ближе.
В различных ступенях существовании М и Ж в одном организме именно там,
где мы нашли основной принцип всей научной характерологии, я вижу очень
важный факт для специальной педагогики.
Характерология так относится к психологии, где собственно только одна
психологическая "теория актуальности" может иметь значение как анатомия к
физиологии. Но так как она всегда останется и теоретической и практической
потребностью, то необходимо, независимо от основоположений теории познания и
разграничения ее от предмета общей психологии, исследовать психологию
индивидуальных различий Кто благосклонно относится к теории психофизического
параллелизма, тот согласится с принципиальной точкой зрения, высказанной в
нашем исследовании, что для него, подобно тому как психология в узком смысле
- наука, параллельная физиологии (центральной нервной системы) так
характерология является родной сестрой морфологии. В самом деле от связи
анатомии с характерологией, от их возможного взаимодействия, нужно ожидать
больших результатов в будущем. В то же время этот союз даст в руки
психологической диагностики, являющейся необходимым условием
индивидуализированной педагогики, неоценимые вспомогательные средства.
Принцип половых промежуточных форм и еще более метод морфологически -
характерологического параллелизма в его широком применении гарантирует нам
возможность бросить взгляд на то время, когда разрешится эта задача,
постоянно привлекавшая выдающиеся умы и остававшаяся все же неразрешенной и
на то время, когда физиономика достигнет наконец высокой чести стать научной
дисциплиной.
Проблема физиономики представляет проблему постоянного подчинения
покоющегося психологического начала покоющемуся физическому точно так же,
как проблема физиологической психологии закономерное подвижного
психологического начала подвижному физическому (не говорим при этом о
специальной механике нервных процессов). Первая - известным образом
статическая, вторая скорее чисто динамическая. Обе они принципиально имеют
одинаковое большее или меньшее право на существование. Итак, и
методологически, и рассуждая объективно, большая несправедливость считать
занятие физиономикой, благодаря огромным трудностям, за нечто несолидное,
как это бывает теперь, больше бессознательно, чем сознательно, в научных
кругах и как это случилось, например, по отношению к возобновленной Мебиусом
попытке Галля найти физиономию прирожденного математика. Если возможно по
наружности незнакомого человека определить вполне верно многое в его
характере на основании непосредственного впечатления, есть люди, обладающие
в высокой степени такой способностью, то нет ничего невозможного создать в
этой области научную систему. Все дело только в выявлении известных сильных
чувств, (выражаясь грубо) в прокладке кабеля к центру сознания, но такая
задача, конечно, чрезвычайно трудна.
Пройдет еще много времени, пока официальная наука перестанет считать
занятие физиономикой за нечто безнравственное. Можно быть убежденным
сторонником психофизического параллелизма и все-таки считать физиономистов
за людей погибших, за шарлатанов, как это случилось еще не так давно с
исследователями в области гипноза. Тем не менее, нет человека, который не
был бы бессознательно физиономистом, в то время, как все выдающиеся люди
являются ими сознательно. Часто приходится слышать, как люди, не считающие
физиономику за науку, употребляют такие фразы: "это у него на лбу написано",
а портрет известного человека или разбойника интересует даже людей, никогда
не слыхавших слова "физиономика".
В наше время, когда литература наводнена отношениями психического к
физическому, когда возглас маленькой, но смелой и все кучки "взаимодействие"
противопоставлен возгласу компактного большинства: "психологический
параллелизм!"- было бы полезно обратить внимание на упомянутые явления.
Правда, нужно было бы тогда поставить вопрос, не есть ли предположение
соответствия между психическим и физическим началами, до сих пор не
рассмотренная, априорная, синтетическая функция нашего мышления; мне по
крайней мере кажется вероятным, что каждый человек признает физиономику,
поскольку он, независимо от опыта, применяет ее. Хотя Кант и не заметил
этого факта, однако последний подтверждает только его взгляд, что отношение
телесного к духовному не может быть дальше доказано научно. Принцип
закономерной связи духа с материей нужно поэтому признать в каждом
исследовании за основной, а метафизике и религии предстоит находить
еще более близкие определения характера этой связи, существование
которой a priori известно каждому человеку.
Безразлично, связывают ли характерологию с морфологией или нет, но как
относительно первой, так и относительно результата координированного
изучения обеими физиономики, нужно сознаться, что почти безуспешные попытки
основать такие науки глубоко коренятся в самой природе такого трудного
предприятия, но что и отсутствие надлежащего метода должно приписать к одной
из причин неудачи. Прием, который я в дальнейшем предложу взамен
общепринятого метода, был моим верным проводником через многие лабиринты. Не
желая медлить больше, я предоставлю его на общее обсуждение.
Одни люди любят собак и не терпят кошек, другие охотно смотрят на игру
котят, а собака для них является противным животным. Во всех таких случаях
чрезвычайно гордились, и имели на то право, когда спрашивали: почему один
предпочитает кошку, другой собаку? Почему? Почему?
Но именно здесь такая постановка вопроса менее всего кажется
плодотворной. Я не думаю, что Юм и в особенности Мах правы, когда не делают
никакого особого различия между одновременной и последовательной
причинностью. Им приходится сильно преувеличивать известные несомненные
аналогии, чтобы поддержать колеблющееся здание своих систем. Отношение двух
явлений, закономерно следующих одно за другим во времени, никак нельзя
отождествлять с закономерной функциональной связью различных единовременных
элементов: в действительности мы не имеем права говорить об ощущениях
времени и применять их координированными с другими чувствами. Кто
действительно считает проблему времени разрешенной, в том случае, когда
отождествляют его с часовым углом земли, тот не замечает по крайней-мере
того, что если бы земля внезапно стала вращаться вокруг своей оси с
неравномерною скоростью, мы бы все-таки остались с априорным предположением
равномерного течения времени. Отличие времени от материальных переживаний,
на чем и основывается разделение последовательной и одновременной
зависимости, а вместе с тем и вопрос о причине изменений, вопрос почему
тогда законы и плодотворны, когда условие и обусловленное являются друг за
другом во времени. В нашем случае, как пример индивидуально-психологической
постановки вопроса, в эмпирической науке, не выясняющей метафизическим
применением субстанции закономерного одновременного существования отдельных
черт данного явления, не должно ставить вопроса почему, прежде всего
