года, хотя пока нет уверенности. Мы там с женой уже побывали в частном
порядке - город поразителдьной красоты, так что если будете опять в
Европе, заглядывайте.
Что касается моей поездки в Израиль, то это как с письмом - тоже раз
пять собирался. Попробую ухитриться весной, хотя и без гарантий, если
денег наскребу. Сейчас приходится считать каждую копейку, потому что
будущее туманно.
Спасибо за книжку. Не буду настаивать, что у тебя получился шедевр - ты
ведь знаешь мою доброту, я собственных стишков не жалую. Но вообще мне
твои стихи, начиная с прошлой книги, стали нравиться больше, жизнь в
Израиле в каком-то смысле пошла тебе на пользу.
Что касается моей писанины, то кусок был опубликован в "Знамени",
по-моему еще в конце позапрошлого года. Ожидается еще обрывок в
"Октябре", но не могу сказать в точности, когда. Это если "Октябрь" еще
просуществует, а то ведь страна погружается в непроходимое говно. Я
после нашей встречи был там еще два или три раза, больше ни за что не
хочется.
С Андреем я последнее время вижусь не часто. У него родился ребенок,
человек занятой, трудящийся. Да и я тоже.
Привет Римме. Пиши, не пропадай. Авось еще свидимся до полного мира на
Ближнем Востоке.
А. Ц.
Здравствуй, Леша!
Поздравляю тебя и всю твою семью с Рождеством и с Новым годом! Здоровья
и побольше радостных дней в новом году.
Рад был твоему письму, хотелось бы вообще встретиться, пообщаться, так
что если удастся выбраться к нам весной - замечательно. Ну а ты, когда в
Прагу переберешься, не потеряйся. Вообще-то у меня в Праге даже какие-то
дальние родственники есть, приглашали в свое время, а поскольку город и
вправду красивый и для русского слуха ( а также и для еврейского) не
чужой, то рано или поздно я туда загляну.
Ну а стихи (о своих говорю), они что ж, конечно не шедевр, да не в этом
уже и дело-то, уж не призов ради все это, и не ради спасения души даж, а
просто бормочешь что-то, по привычке?, себе самому, а то иногда и
приятелю, или подруге. Даже и не по привычке "писать", а по привычке
делиться, рассказывать о себе, ну, конечно - кому интересно. Если уж
совсем никому неинтересно - это обидно, но если хоть у кого-то интерес
этот остался, или от прочтения появился - и слава Богу. И
"нетребовательность" сия не от скромности, а от глубокой горечи
(возрастное?), что вот идут-грядут на нас орды варваров, то самое племя
молодое-незнакомое, которое и знать-то не хочется, и как бы с жизнью
уходит и все то, что мы вместе "надышали" в этом мире, а потому так и
цепляешься еще за разговор, за письмо, за оброненную мысль, за напетую
песню... Это ощущение, что мы "последние" - удел всех поколений, или
чаще все-таки живет надежда на преемственность?
Однако я увлекся "философией". Но ты и без нее уже давно понял, что я
люблю писать письма, а для этого нужно их получать, и это я тоже очень
люблю, так что не скупись приятелям на подарки, пиши, на небесах
зачтется.
Привет домашним.
Наум 22.11.
1.12. По Лосеву "искусство - продукт удушения трансцедентных ценностей"
и "выражает мироощущение либерально-буржуазного, самодовлеющего,
капризного, деспотического, изолированного субъекта." А подлинное
творчество - есть усовершенствование самого себя.
3.12. Гулял по Шенкин. Погода солнечная, празднично.
5.12. Газа превращается в маленький Ливан. Они что, не понимают, что там
и атомную бомбу сварганят?
9.12. На работе началась травля. Наслали инспектора. Он нашел, что мой
урок оставляет желать лучшего. Придет еще. Злюсь.
Ездил в четверг в Иерусалим, в библиотеку Форума. Попиздели о русских
журналах.
10.12. Читая Слонима "Три любви Достоевского", подумал, что и меня
всегда тянуло к одиноким, а стало быть несчастным, даже ущербным, и я не
раз в юности воображал себе "встречу" с женщиной умной, знатной и
ущербной, скажем немолодой... Эти видения были довольно настойчивыми, и
я объяснял их то своей мужской неуверенностью, ищущей "добычу полегче",
то острым желанием доставить радость "отверженному" (а я и себя таким
ощущал, так что тут было желание помочь "сестрице по разуму"), но, если
вспомнить явный элемент сладострастия в этих мечтах о хромоножках, то
можно заключить, что садо-мазохистская основа здесь была, и это
смыкается с моей странной агрессивностью, ночными мечтаниями о
гигантских взрывах, о пожарах и химчистках "грязных" кварталов и
городов).
Однако женщины, с которыми меня сводила судьба, изъянами уязвлены не
были...
Вдруг вспомнил платформу "Измайловского парка", реденький хиловатый
лесок вокруг, какой-то ветеран газетку на лавке читает...
Я - Синнахериб, царь Ассирии, премудрый пастырь, хранитель истины,
совершенный герой, могучий мужчина, узда, смиряющая строптивых, от
Верхнего моря, где закат солнца, до Нижнего моря, где восход солнца,
склонил я черноголовых к стопам моим, цари четырех стран устрашились боя
со мной, покинули крепости, как летучие мыши свои пещеры и улетели
одиноко в места неведомые...
Шузубу-халдей, арамей беглый, кровопийца лишенный мужской силы, Вавилон
поднял, Шумер и Аккад, и Элам неблагоразумный, открыли они сокровищницу
Эсагилы, золото и серебро бога Бела и богини Царпанит вынесли, вывели
войско, как саранчу весной, пыль от ног их закрыла небо, как гроза в
зимние холода, я же взмолился Ашшуру и он пришел мне на помощь.
Опьянился я яростью, одел доспехи, украшение битвы, и взошел на
колесницу высокую. Как связанных жирных волов я пронзил их, словно
жертвенных баранов я их перерезал, дорогие им жизни их обрубил я, как
нити ковра ткущегося, кровь их текла, словно половодье в сезон дождей,
золотые колеса моей колесницы погружались в кровь их как в реку,
разбрызгивая утробу и нечистоты.
Я отрезал им бороды, обесчестив, я отрубил их руки, как зрелые огурцы, и
кольца и пояса я забрал их, и не останавливал избиения, шатры свои они
бросили, ради спасения жизней своих топтали раненых, как у пойманного
птенца голубя трепетали сердца их, они мочу горячую испускали и кал
оставили в своих колесницах.
После разговора о русских журналах зашли в забегаловку на Мерказухе,
пустую к ночи, Верник достал початый коньяк, завернутый в газетку,
говорили о Сорокине, Верник признался, что не дочитал, не осилил "Сердца
четырех", а Гольдштейну роман понравился, высказались о власти
"структур" и структуре власти, потом Морев перескочил на мемуары
Комаровского и Кузмина, я рассказал о фильме "Бруклин, последняя
остановка", который меня увлек темой бунта. На обратном пути отвез
Гольдштейна, очень смущался, ну просто не хотел отвозиться, видно сильно
побаивается данайцев, как девица, привыкшая видеть в каждой услуге
мужчины непрошенный аванс за грядущий зиюн*.
Сегодня святая троица получает премию Нобеля. Премия мира - утешение за
бесславие.
Нужна новая эпоха рабства. Чернь обнаглела, тоскуя по подвалам.
Вчера с утра поехали вдвоем грибы собирать. Погода солнечная, полно
маслят.
Обед у родни. Олимы. ИТеэРы. Юбеляру 70. Еще крепок. Перечень заслуг в
мирное и военное время. Какие посты занимал, какое значение имел.
Старушки-подружки читали посвящения в стихах. После нескольких рюмок,
разбившись на кучки, талдычили о политике, о том, как их тут
недооценили, и о собственной глупости, что не поняли в какую восточную,
провинциальную, бескультурную, бестолковую и безалаберную страну их
"тянут".
12.12. У Слонима: "... самое обидное для мужчины - знать, что для
любимой он попросту один из многих и что она ничего не прочла на челе
его. Очень многое в последующей жизни Достоеского объясняется этой
обидой: ее редко прощают даже обыкновенные таланты."
Вчера звонил профессор К., приглашал на сходку - русскую партию создают.
"Юлик придет". Что-то мне совсем расхотелось играть в эти игры. На что
ему и намекнул. А он почему-то обиделся...
16.12. Случайно встретил А. Всплеснула руками:"Так что ж ты не позвонил?
Я день тогда освободила..." Я что-то промычал про неважное самочувствие.
И вот опять мучаюсь: звонить - не звонить.
Один солдатик, проезжая Рамаллу, не туда заехал, его забросали камнями,
чуть не растерзали, повезло, случился рядом патруль. Первые страницы
газет украсили фотографии его окровавленного, обезумевшего от страха
лица и сакральную радость дикарей с камнями и ножами вокруг - пир
ненависти. В официальном коммюнике армии солдат был морально осужден за
то, что не пустил в ход оружие, даже обещали под суд за это отдать,
когда из больницы выйдет. Сначала морально обезоружат нацию, и ее армию,
а потом обвиняют ее в трусости. А если бы он стал стрелять и перебил бы
человек 20, какой хай поднялся бы о резне, о погроме (может это была
провокация, вокруг было полно фоторепортеров), и его наверняка осудили
бы как нового Гольдштейна. Но наш доблестный воин на провокацию не
поддался. Всегда легче, чем убить, быть убитым.
17.12. Дождит.
Ночью русские начали войну в Чечне. Я так же радовался, когда Саддамушка
лихо Кувейт захватил: ну, вляпались. Сама-то война плевая, Грозный
быстро возьмут, но партизанщина. Буча может завариться немалая. Если
встанет Россия грудями на басурман, то и мы бы свой навар поимели,
конечно не с бейлиными и пересами. Прибалты уже дрожат, Европа
напряглась. Так-то дразнить медведей, теперь держись! Люблю безобразия!
И в России "Шалом ахшав" /"мира немедля"/. Какой-то "демократ", книжек
обчитавшись, под стать нашим болтунам, выразился: "Никакие политические
идеи не могут оправдать гибели даже одного невинного человека". В том
числе и идея свободы? Иль там демократии? Да и в каком смысле
"невинного"?
24.12. Отправил все письма и поздравления с Новым годом. Договорился с
А. увидеться в среду. Старший вчера праздновал с приятелями свое
25-летие. А мы уехали к Г., поели, поболтали с ним о политике, он
считает, что с Арафатом очень ловко провернули дело, втянули его в
коллаборационизм и деваться ему некуда. А нам есть куда? Г. в профсоюзе
инженеров серьезную карьеру сделал. Потом пошли на фильм с Гарисоном
Фордом про борьбу с колумбийской мафией и предательскую сущность
политиков, фильм для американских детей, потому что израильские дети
дружно смеялись, когда благородный Гарисон Форд делает американскому
президенту втык за аморалку. А своим политикам верят. Один учитель мне
недавно говорит: но ведь генерал такой-то не боится отдать Голаны, он
что хуже тебя понимает? А если, говорю ему, твой генерал - продажная
шкура, и за джобик после армии родную маму продаст? Он говорит: тебя
страшно слушать, и рукой отмахнулся.
Утром в лес ездили, грибов полно, Кл°па с восторгом носится по хвойному
ковру, совокупление по-собачьи, быстрое, жадное, Кл°па рядом, высунув
язык, наблюдает. "Это мы были мерзкие животные?.., - жена мяукает.
А вечером опять изнасиловала.
Прочитал статью Мандельштама "О природе слова". Об "органической
поэтике", об "эллинизме" русского языка, очень метко о Белом и Розанове,
но никак нельзя согласиться, что Розанов "оказался ненужным и
бесполезным писателем", справедливо боднул Брюсова, отхлестал теософию,
расправился с "дурной бесконечностью эволюционной теории" и с "ее
вульгарным прихвостнем - теорией прогресса". Порадовал тем, что "ум не
есть совокупность знаний, а есть хватка, метод", и тем, что "Европа без
филологии - даже не Америка; это цивилизованная Сахара, проклятая Богом,
мерзость запустения". (Далась всем эта Америка. Общее место - презирать
ее.)
Но в главном статья не удалась, ее цель была выяснить, в чем единство
русской литературы, о связующем принципе, но заявить, что "таким
критерием единства может быть признан только "язык", это подмена одной
дурной бесконечности - другой бесконечностью, дурной не менее, хотя и
более модной. Интересно найти некий стержневой миф, если он есть...
А еще взялся за Карлейля, о героях. И экзамены надо готовить... Сейчас
поедем в лес жрать, опять стал жрать много и сразу прибавил в весе, и
зуд внутренний, беспокойство раздражающее. В Ливане еще двух солдат
убили, русские в Чечне закопались, ну и - тут как тут - миролюбы,
чеченцев жалеют, права человека, нельзя бомбить мирное население, а вот
