этот раз выйдет. Кондиционер в номере грохотал, как танк. Не спеша
разделись, приняли душ. На ней осталась длинная майка. Сел рядом,
целую-обнимаю. Как всегда недвижна, руки над головой - сдается. Взял ее
руку и положил к себе на шею, мол, обними. Рука легла на плечо,
расслабленно. Сразу воспрянул. Но под майкой оказались трусы,
непредусмотрительно. Пока снимал, опять ушло-уползло, легло на ступени.
И все время страх-досада, что не выйдет. Тыр-пыр, никак. Разозлился. Лег
рядом и так же руки над головой - сдаюсь. Положила мне голову на плечо.
На этот раз без прически, просто короткие мягкие волосы. Механизм
оживился. Поспешил внедриться, carpe diem, ну, а там уж - все путем.
Раскочегарилась. Я торможу, приостанавливаю, по дальневосточной методе,
мне спешить некуда. Но ей не до ухищрений, требовательно взяла обоими
руками за задницу и давай заталкивать, и сама вся навстречу
натягивается, бежит, все быстрей, все злее. Ну, не выдержал, сорвался.
Не знаю, успела ли. Навряд. Но все же некоторое удовлетворение -
получилось. И ей, кажись, полегчало. Началась болтовня о театральных
интригах, кто ее там донимает, потом о гастролях. Потом вдруг иссякла.
Полежали немного молча, обнявшись.
- Странно, - говорю.
- Чо?
- Все время о тебе думаю, мечтаю, а как встречаемся... стена...
- Так и помрем, - ухмыльнулась.
- От-чуж-денные, - припечатал я, и заржал в легкой истерике.
5.5. По TV была передача о Гитлере. Он сказал немцам: либо вы станете
героями, либо погибнете. То есть, если вы не станете героями, то мне
наплевать, что вы погибнете. А ведь и я так думаю. Не попал ли я в
дурную компанию? И весь этот бред о героях - распоясавшийся инфантилизм?
(Дали писал о "катастрофической доблести" и "неотразимой порочности". И
не стеснялся того, что "в сущности он /Гитлер/ задумал осуществить одну
из тех немотивированных, бессмысленных акций, которые так высоко
котировались в нашей группе".)
Помню, дядя С°ма рассказывал про гетто, как ему там справляли бар-мицву,
что жизнь была почти нормальной: женились, детей рожали, работали,
торговали. О политике говорили мало, больше насчет купить-продать. Ну,
иногда были акции. Коммунистов и сионистов не любили, считали, что все
из-за них, из-за их связей с партизанами, экстремизма, детских игр в
подполье. Отец бил его за то, что водился с подпольщиками. Потом их
укрытие, где они учились стрелять из огромного нагана без патронов,
кто-то выдал. С двумя друзьями бежал в лес, к партизанам. Он один выжил.
Родителей больше не видел. Все мечтал об Израиле...
Был сегодня на собрании в "Волчьем логове". На лестнице встретил Эвика.
Сбегая по ступенькам, кивнул рассеянно, потом вроде задержался, захотел
что-то сказать? Но побежал дальше. Как-то у него шея укоротилась.
Большой человек стал - делопроизводитель всего Ликуда, правая рука Биби.
В маленьком зальчике человек на сорок пахло революционным потом. Народ
был в основном из Тхии и Моледет, все наши кадры. Выступал Маца (Юлик
дирижировал собранием), выступал как перед олим хадашим*, про сионизм
заливал. Народ, давно уже собаку на этом сионизме съевший, зубы
пообломавший в партийных интригах, пороги всех партий (кроме левых)
пообивший, недоуменно переглядывался. Я тут же вышел. Заглянул в музей
Эцеля*. Вот френч Жаботинского. Шашка Жаботинского. Бинокль
Жаботинского. Компас Жаботинского. А странно, что еще не ходят анекдоты
про Жаботинского. Петька говорит Жаботинскому: Владимир Евгеньевич,
арабчата на том берегу пиво с раками едят! Да что ты, Петька, - говорит
Жаботинский, это у них рожи такие. И про Бен-Гуриона нет. Бен-Гурион
спрашивает Бялика, а что, товарищ Бялик, можно ли расстрелять тыщенку
арабчат ради грядущей победы сионизма? Можно, отвечает. Ну, а сто тысяч
арабчат можно расстрелять ради грядущей победы сионизма? Ну, товарищ
Бен-Гурион, думаю, что сто тысяч... можно. Ну, а миллион, батенька,
можно расстрелять ради грядущей победы сионизма?! Ну, товарищ
Бен-Гурион, думаю, что миллион все-таки нельзя... Аа, вот тут-то мы,
батенька, и поспорим! Нет анекдотов про Жаботинского, нет про
Бен-Гуриона. А вот про Трумпельдора мне рассказывали, что у него правая
рука не знала, что делает левая. (Однорукий был, для тех, кто не знает
фольклора, потерял клешню на русско-японской.) Старые фотографии. Книги.
А ведь недурственный русский литератор был, Владимир Евгеньевич, даже
стишки лихо пописывал.
Народ, слегка озлобленный, покидал пионерское собрание. Началась обычная
кулуарная болтовня, номенклатурные сплетни в клубах дыма, особенно
усердствовали в курении дамы. Обменивались новостями, договаривались о
встрече, обсуждали политическую коньюнктуру, шансы "русских", как Рамон
себя поведет, если победит, я говорю: в родную Аводу на белом коне
вернется, другие утверждали, что наоборот, если проиграет, вернется, а
если выиграет... Вышел Юлик. Миловидная бойкая дамочка тут же втянула
его в интервью. Завидно стало. Потом обсудили успехи общих знакомых,
шансы попасть на реальное место в списке, сетовали, что работа с олимами
все равно не ведется, не научились ничему. "Не с кем разговаривать",
сказал Юлик, видать, дела шли не шибко. Мы с Левой и Толиком отвалили
навестить соратницу Юдит, тут рядом, на бульваре Бен-Цви. У нее сын
единственный, поздний (ей уж под семьдесят?) умер внезапно в Индии.
Путешествовал. То ли наркоты наглотался, то ли болезнь какая
экзотическая свалила, я не уточнял. В квартире толпился народ. Много
молодежи. Цфоним ("северяне", из "белых" кварталов). Красивый народ.
Фотографии смотрели, из Индии. Разговоры о Гималаях, Андах, Сиэттле.
Юдит держалась удивительно. Старая гвардия. У детей давно уже сиэтлы и
гималаи в голове, а мы вместе со старичками все еще в сионизм играем.
А любовь-то с молоденькой актрисой увяла... Вчера уломал ее, сам не знаю
зачем, увидеться, посидели у "Дани". Море брызгается. Кальмаров
покушали. Поболтали о театральных интригах. И вдруг пошли постлюбовные
откровения, что всегда была равнодушна к сексу, как только мужик
проявлял намерение, что-то в ней непоправимо ломалось, то есть она
никогда не артачилась, поскольку все равно, но к мужику этому сразу
наступало охлаждение, только тот любовник, последний, сделал ее
женщиной, она от него совсем голову потеряла, да и сейчас еще.., и что я
на него похож, она даже испугалась вначале... На прощание сказала,
увернувшись от поцелуя: "Не грустите, юноша".
7.5. "Не грустите юноша"... А вот хочу и буду грустить...
Интересно, что я не чувствую с ней разницы в возрасте.
Копался в старых бумагах и нашел отрывок из твоего старого дневника. Мы
тогда играли в такие игры, друг другу дневники читали и чужие письма.
Будто готовились к сношениям эпистолярным способом.
В последний раз он читал мне свой дневник в Кейсарии. Это было два года
назад. Мы отмечали наш общий день рождения. Пили французское шампанское
и ходили смотреть лошадей на ферму, где задумали брать уроки верховой
езды. Потом эта идея потеряла свою актуальность за неимением времени и
денег. Сейчас я вспоминаю, что мне нелегко было смириться с этим. Я
думаю, что если бы он хотел этого, как я, то непременно бы нашел и то и
другое. Тогда он читал мне о впечатлении, которое оказало на него мое
красное белье. Я купила его во Франкфурте, летом, и полгода искала
случая предстать перед его сиятельством. Наконец Хозяин, от которого я
это дело прятала, чтоб не возбуждать чересчур, куда-то упер на несколько
дней, а мы как раз должны были встретиться после работы. Я приканала во
всей этой прелести на урок, и чувствовала себя, будто даю сеанс
стриптиза,я была уверена, что ученики видят меня насквозь. Даже мел
казался мне хуем, уж не знаю, как я отбарабанила в тот день. Но
встретившись, мы пошли в кино. Он потащил меня в Синематеку, на "Битву
за Алжир", и все шикал на меня, когда я норовила растегнуть ему брюки.
Потом долго объяснял, чем наша битва за Палестину отличается от ихней -
за Алжир, да и поздно было, ему нужно было возвращаться. Когда мы шли к
машине, пара старичков испуганно обернулась на нас. Я решила, что это
оттого, что на мне красные чулки. Тогда он так и не узнал, что было под
платьем. Он просто отвез меня домой, даже не свернул к нашей сторожке в
пардесе. Видел Бог, как меня это взбесило. А теперь меня раздражает, что
наши встречи превратились в постельные. Могла бы конечно и сказать, но
ведь скучно все говорить. На то он и есть, чтобы самому все рюхать. Но
он очень занят. И за меня "спокоен".
К чему я вспоминаю то первое чтение? Тогда все было о нас, а теперь - о
них. Будто не она, а я его жена, а он жалуется мне на какую-то другую
женщину, которую болезненно ревнует, и это единственное, что его
занимает. А я, как жена понимающая, должна помочь ему освободиться от
этого наваждения. Дабы отвоевать пару нервных клеток на его члене. Но я
слишком хорошо знаю, что ревность не оставляет места изменам. И вдруг в
меня вселился бес. Скорее всего доконали хвастливые россказни об
очередной подвернувшейся блондинке. Тут я, по мнению душеведа, поступила
"психологически неоправданно". Не знаю зачем я ему выложила про этого
поца. Как он вынудил меня выслушивать его объяснения, как у него сохнет
во рту и потеют ладошки, как, сидя в его вымытой до блеска машине, я
казнила себя за то, что позволила ему свое заточение и представляла, как
он ведет меня в нумера и там все это омерзение срывается, потому что
этот мудак, по причине "повышенной чувствительности", ничего не может.
Но у него ничего не сорвалось и на обратном пути я едва не облевала ему
всю машину. Через пару месяцев, когда ему вздумалось следить за мной, а
я шла от школы к месту нашей встречи и шкурой чувствовала - что-то не
то, ждала тебя на стоянке и вдруг заметила, что поц паркует невдалеке,
заметив, что я его обнаружила, он удрал в супер, а я отошла к забору и
там блеванула. Все, что тогда в машине не вышло. Пока я не уйду из этой
школы - безобразие не прекратится. Я даже пригрозила пожаловаться его
жене.Он видите ли уверен, что "нам было так хорошо", и вообще "нам не
может быть плохо". Моя вечная беда в том, что я боюсь унизить, все
пытаюсь что-то объяснить. Кому?! Зачем?
Я как-то с Д. попробовал, дал свой дневничок почитать, сказала: "Ты
знаешь, я влюбилась в твой дневник... Да... Только меня смутило то, как
ты привязан к ней... ты даже сам себе не представляешь... И вот я не
знаю, что я между вами тут делаю..." Это меня порадовало, но опытов я не
возобновлял. Еще она сказала:"А ты не боишься такое в столе держать?" "У
меня, - говорю, - жена не приучена рыться в моих бумагах." Посмотрела на
меня как на идиота, и печально качнула головой: "Ну ты наивный человек."
Она ведь не знала, что ты мне письма ее отсылала.
"Вчера виделась с твоим Наумчиком. Твой отъезд его шибанул, он даже
пригласил меня в "Пильц", интересовался, что ты пишешь, и вообще о тебе
выспрашивал. Держал однако дистанцию, только глаза мерцали, как-то я бы
даже сказала притягивающе. Пригласил через неделю в "Александр", поближе
к хате. Как ты думаешь, выебет?"
А ты ей ответила: "Непременно выебет."
19.5. Чтобы прийти к власти, нужно овладеть народной душой. С народом -
как с бабой, нужно его влюбить в себя. Нащупать чувствительные струны,
слабости, страхи, детские мечты. Вот что делает человека вождем -
интуитивное проникновение в народную психологию. Нерв нужно нащупать. А
там - только держись за него, да дергай в нужное время и с нужной силой,
добыча в твоих руках. Вот левые нащупали: комплекс вины, до мазохизма,
страх остаться без покровителя, и жажда "мира", чтобы оставили
затравленного в покое. Ну да, и, конечно: будет мир - посыпятся денежки.
21.5. Ходил с А. на "Кику". Еще не призна°мся себе что все кончено.
Альмадовар мне нравился, я вообще испанцев люблю. Их похоть смерти. Что
ж, по-прежнему ярко, но уже пережимает, повторяется, эксплуатирует
приемы. Все хотел ее обнять, да не решался. На уровне циничного флирта
не удержать, изломы декаданса не для нее. А "врачевать" - дело слишком
