- Да, сейчас там, должно быть, замечательно, - согласилась Мария.
- Вместо хлеба голландцы выращивают розы, - продолжал Джованни слегка
изменившимся голосом, - везде одни розы, а над ними ветряные мельницы,
такие яркие, свежевыкрашенные...
- Свежевыкрашенные? - переспросила Мария, уже расслышав насмешку в его
голосе. - Как это?
- Так говорят, - ответил Джованни. - Да я и сам где-то читал.
Солнечная полоска проползла через весь ковер и уже поднималась по
резной тумбе письменного стола. День клонился к вечеру, звуки фортепьяно
стали глуше, какая-то птица за садом завела свою одинокую песню. Дрого
смотрел на решетку камина - точно такая же была и в Крепости. Это сходство
несколько его утешило, словно он убедился, что и город, и Крепость в
конечном счете один и тот же мир с одним и тем же жизненным укладом.
Однако, кроме решетки, ничего общего Дрого больше не нашел.
- Да, должно быть, это красиво, - сказала Мария, опустив глаза. - Но
теперь, когда надо уже ехать, у меня пропала охота.
- Чепуха, так всегда бывает в последний момент: собирать вещи в дорогу
- дело нудное, - сказал Дрого, притворившись, будто не понял ее намека на
душевные переживания.
- Да нет, я не из-за сборов, вовсе нет...
Тут бы всего одно слово, одна обыкновенная фраза, показывающая, что
отъезд девушки его огорчает, что он просит ее остаться. Но Дрого не хотел
ни о чем ее просить, сейчас он и впрямь был не способен на это, ибо
чувствовал, что сказал бы неправду. И потому он умолк, изобразив на лице
ничего не значащую улыбку.
- А не выйти ли нам в сад? - предложила наконец Мария, не зная, что
сказать еще. - Солнце уже, наверно, село.
Они поднялись. Мария замолчала, словно ждала, когда заговорит Дрого, и
по ее взгляду при желании можно было угадать, что любовь еще не совсем
угасла. Но при виде сада мысли Джованни унеслись к скудным лугам,
окружавшим Крепость: там тоже скоро станет тепло и травка начнет храбро
пробиваться между камнями. Наверно, именно в эту пору сотни лет назад
Крепость осадили татарские орды.
- Как тепло, - сказал Дрого, - а ведь еще только апрель. Вот увидишь,
скоро снова польют дожди.
Так он и сказал, а Мария растерянно улыбнулась и ответила бесцветным
голосом:
- Да, действительно очень жарко.
И оба поняли, что все кончено. Теперь они снова далеки друг от друга, и
между ними - пустота, тщетно они тянули друг к другу руки:
эта пропасть с каждой минутой увеличивалась.
Дрого понимал, что еще любит Марию, любит ее мир, но все, что наполняло
его ту, прежнюю жизнь, теперь отдалилось. Этот мир принадлежал уже другим,
его место там занято. Он теперь наблюдал за ним извне, хотя и не без
сожаления, но вернуться ему было трудно:
новые лица, новые привычки, шутки, обороты речи, к которым он не
привык. Это уже не его жизнь, он пошел по другому пути, возвращаться назад
глупо и бессмысленно.
Поскольку Франческо все не шел, Дрого и Мария попрощались с
преувеличенной сердечностью, при этом каждый старался не выдать своих
мыслей. Мария крепко пожала ему руку, глядя прямо в глаза.
Возможно, этот взгляд призывал его не уезжать вот так, не винить ее,
попытаться еще спасти то, что кажется потерянным?
Он тоже пристально посмотрел на нее и сказал:
- До свидания. Думаю, до твоего отъезда мы еще увидимся.
И ушел, не оглядываясь, по-военному чеканя шаг, по дорожке, ведущей к
воротам, - только галька заскрипела у него под ногами.
XX
Четырех лет службы в Крепости обычно было достаточно для перевода в
другое место, но Дрого, опасаясь назначения в какой-нибудь дальний
гарнизон и надеясь остаться в своем городе, решил добиться приема у
командира дивизии. А главное - на этом настаивала мама.
Надо действовать самому, говорила она, если не хочешь, чтобы о тебе
позабыли, никто не станет ни с того ни с сего заботиться о Джованни, и,
если он сам ничего не предпримет, его, скорее всего, опять ушлют
куданибудь на границу, в захолустье. И мама пустила в ход все свои связи,
чтобы генерал принял Джованни благосклонно.
Генерал сидел в своем огромном кабинете за большим письменным столом и
курил сигару. Был обычный день, кажется, даже дождливый, а может, просто
пасмурный. Старичок генерал добродушно воззрился в монокль на лейтенанта
Дрого.
- Я хотел вас видеть, - первым заговорил он, словно сам был инициатором
этой встречи, - чтобы узнать, как дела там, наверху. У Филиморе все в
порядке?
- Когда я уезжал, господин полковник чувствовал себя прекрасно, ваше
превосходительство, - ответил Дрого.
Генерал помолчал. Затем, по-отечески покачав головой, заметил:
- Доставили же вы нам хлопот со своей Крепостью! Нда... я имею в виду
разметку границы. История с этим лейтенантом, как бишь его...
вызвала большое неудовольствие его высочества.
Дрого не знал, что ответить.
- Да, так вот с этим лейтенантом... - продолжал свой монолог генерал, -
как его фамилия? Ардуино, кажется?
- Ангустина, ваше превосходительство.
- Да-да, Ангустина, вот бедовая голова! Из-за глупого упрямства
поставить под удар разметку пограничной линии. Не знаю, как они там...
ну ладно, бог с ними!.. - решительно заключил он, выказывая свое
великодушие.
- Но позвольте, ваше превосходительство, - осмелился заметить Дрого, -
ведь Ангустина погиб!
- Возможно, очень даже возможно, вы, очевидно, правы, я уж и не помню,
как там все было, - отмахнулся генерал, словно речь шла о какой-то чепухе.
- Но его высочество был весьма недоволен, весьма!
Генерал умолк и вопросительно посмотрел на Дрого.
- Вы пришли... - сказал он весьма дипломатично и многозначительно. - В
общем, вы здесь затем, чтобы просить о переводе в город, не так ли? Всех
вас почему-то тянет в город, да-да, и никак вы не хотите понять, что
только в отдаленных гарнизонах и становятся настоящими солдатами.
- Так точно, ваше превосходительство, - ответил Джованни Дрого,
взвешивая каждое слово и стараясь держать себя в руках. - Я потому и
отслужил там четыре года.
- Четыре года! В вашем-то возрасте! Разве ж это срок?! - смеясь,
воскликнул генерал. - Говорю вам не в укор, разумеется... я просто имел в
виду, что эта распространенная ныне тенденция, пожалуй, не способствует
укреплению духа командного состава... - Он замолчал, потеряв нить
разговора. Потом, сосредоточившись, продолжал: - Что ж, голубчик,
попытаемся удовлетворить вашу просьбу. Сейчас мы заглянем в ваше личное
дело.
В ожидании документов генерал заговорил снова:
- Крепость... Крепость Бастиани... посмотрим... Вы знаете, лейтенант,
какое самое уязвимое место в крепости Бастиани?
- Право, не знаю, ваше превосходительство, - ответил Дрого. - Может
быть, она стоит слишком уж на отшибе.
На лице генерала появилась снисходительная добродушная улыбка.
- Что за мысль! Странный вы все-таки народ, молодые, - сказал он.
- На отшибе! Уверяю вас, я б до такого не додумался. Хотите, скажу вам,
в чем слабость Крепости? В том, что там слишком велик гарнизон.
Да, слишком велик!
- Слишком велик?
- Вот именно, - продолжал генерал, не замечая удивления лейтенанта, -
именно поэтому принято решение изменить ее устав.
Кстати, что об этом думают в Крепости?
- О чем, ваше превосходительство? Прошу прощения...
- Как это о чем? О новом уставе, о чем мы здесь с вами толкуем? -
раздраженно сказал генерал, - Впервые об этом слышу. Уверяю вас... -
озадаченно пробормотал Дрого.
- Допускаю, что официальное сообщение действительно еще не пришло, -
несколько смягчился генерал. - Но я думал, вы уже знаете, ведь военные
всегда ухитряются узнавать все первыми.
- Вы говорите - новый устав, ваше превосходительство? - спросил
заинтересованный Дрого.
- Сократить штаты, гарнизон уполовинить, - отрезал генерал. - Слишком
много народу, я всегда говорил, что эту Крепость нужно хорошенько
встряхнуть!
Тут вошел старший адъютант с толстой папкой бумаг. Раскрыв ее на одном
из столов, он вынул личное дело Джованни Дрого и вручил его генералу,
который пробежал страницы опытным глазом.
- Все в порядке. - сказал он, - но здесь не хватает, по-моему, прошения
о переводе.
- Прошения о переводе? - спросил Дрого. - Я думал, после четырех лет
службы это не обязательно.
- В общем, нет, - сказал генерал, и в его голосе прозвучало явное
неудовольствие оттого, что приходится давать какие-то объяснения младшему
по званию. - Но, поскольку сейчас мы проводим такое серьезное сокращение
гарнизона и все хотят перевестись из Крепости, нужно соблюдать очередность.
- Но, ваше превосходительство, в Крепости об этом никто не знает, и
никто такого прошения еще не подавал...
Генерал обратился к старшему адъютанту:
- Капитан, у нас есть уже прошения о переводе из крепости Бастиани?
- Штук двадцать наберется, ваше превосходительство, - ответил капитан.
Вот это да, подумал ошарашенный Дрого. Очевидно, товарищи по службе
держали новость в секрете, чтобы обойти его. Неужели даже Ортиц так подло
его обманул?
- Простите за настойчивость, ваше превосходительство, - осмелился
заметить Дрого, поняв, что сейчас решается его судьба, - но мне кажется,
что, если человек отслужил подряд четыре года, это имеет большее значение,
чем какая-то формальная очередность.
- Ваши четыре года - сущий пустяк, - холодно и даже немного обиженно
возразил генерал. - Да, лейтенант, пустяк по сравнению с целой жизнью,
проведенной в Крепости другими. Я, конечно, мог бы благожелательно
рассмотреть ваш рапорт, мог бы посодействовать вам в вашем законном
стремлении, но только не ценой попрания справедливости. К тому же тут еще
принимаются во внимание заслуги...
Джованни побледнел.
- Выходит, ваше превосходительство, - спросил он, еле ворочая от
волнения языком, - выходит, я рискую провести там всю жизнь?
- ...Да, надо еще посмотреть, какие у вас заслуги, - невозмутимо
продолжал генерал, не переставая листать личное дело Дрого. - А что мы
имеем?.. Ну вот: "Поставить на вид". Правда, "Поставить на вид" - это не
столь уж серьезно... Ага, а здесь еще пренеприятная история: у вас там,
кажется, по ошибке убили солдата...
- К сожалению, ваше превосходительство, я не...
- Мне недосуг выслушивать ваши оправдания, лейтенант, - прервал он. -
Поймите, я читаю то, что написано в вашем рапорте, и допускаю даже, что
это действительно был несчастный случай, такое, увы, бывает... но
остальные ваши коллеги сумели же таких случаев избежать... Я готов сделать
для вас все, что могу, я согласился принять вас лично, сами видите, но
теперь... Вот если бы вы подали прошение месяц назад... Странно, что вы не
в курсе дела... Это, конечно, серьезное упущение.
Прежнего добродушного тона как не бывало. Теперь генерал говорил сухо и
наставительно, с едва уловимыми насмешливыми нотками в голосе. Дрого
понял, что вел себя по-идиотски, что приятели надули его, что у генерала
сложилось о нем весьма невыгодное впечатление и тут уж ничего не
поделаешь. От такой несправедливости у него даже защемило в груди, где-то
около сердца. А может, мне вообще бросить все, уйти в отставку, подумал
он. Не умру же я с голоду, в конце концов, какие мои годы?..
Генерал по-свойски помахал ему рукой.
- Ну что ж, лейтенант, до свидания. И глядите веселей!
Дрого застыл в стойке "смирно", щелкнул каблуками, отступил к двери и
уже на пороге отдал честь.
XXI
Стук лошадиных копыт вновь разносится по пустынной лощине, порождая в
тишине ущелий гулкое эхо, кусты на вершинах утесов застыли в
неподвижности, желтая трава не шелохнется, даже облака плывут по небу с
какой-то особой медлительностью. Конь не спеша идет в гору по белой
дороге: Джованни возвращается.
Да, это Дрого: теперь, когда он приблизился, его легко можно узнать, но
что-то не видно на его лице печати глубоких переживаний. Итак, он не
взбунтовался, не подал в отставку, безропотно проглотил обиду, смирился с
