мочи.
Народ потихоньку разбегался. А возле печи шла жестокая сеча. От
полена остались одни щепки, но Емеля ловко выхватил с телеги другое, а
затем - все новые и новые порции дров, запуская ими в Ивана. Вошедший в
раж дурак перехватил булаву в левую руку, а в правую взял сабельку острую.
Теперь он вначале оглушал полено булавой, а потом рубил его на мелкие
небоеспособные щепки. Землю устлали вяло шевелящиеся стружки.
А в это время из окна одного из домов за сражением наблюдал
незнакомец в черном, чье имя пока останется для нас загадкой. Черная ряса
зловеще колыхалась вокруг его тощего тела.
- Алена, - сказал незнакомец, обращаясь к кому-то в соседней комнате,
- эти молодцы на площади мне кажутся подозрительными.
- Да когда ж ты от людей добрых отстанешь, Гапон! - раздался в ответ
низкий и мрачный женский голос. (*2)
Словно не слыша в голосе женщины раздражения, Гапон добавил:
- Тот, чернявый, сразу видно - дурак. А дураки опасны... Того ж, на
печи, пожалуй можно будет использовать...
Однако вернемся к нашему герою.
Расправившись с дровами и потирая многочисленные синяки, Иван
приблизился к перепуганному Емеле.
- Познакомься-ка с моей левой рученькой! - крикнул Иван и отвесил
Емеле оплеуху.
Емеля охнул.
- Познакомься-ка и с правой рученькой! - продолжил Иван.
Емеля ахнул. Потер горящие как огонь щеки и удивленно констатировал:
- Левая рука у тебя покрепче будет. Левша что ли?
- Левша, - смущенно признался Иван. - Переученный, правда...
- Так и я левша!
Недавние враги потупились.
- Ну что, разойдемся, что ли?.. - предложил Иван.
- А может сперва поужинаем, богатырь? - предложил Емеля.
Польщенный Иван улыбнулся.
- А с поленьями ты лихо управлялся, - признал он. - Я уж думал - не
сдюжу!
Емеля зарделся.
- Я трактир один знаю, - начал он. - Медовуха там знатная...
- Медовуху я люблю.
Не сговариваясь, Иван с Емелей собрали с земли щепки и запихали их в
печь. Потом Емеля взобрался на лежанку, Иван - на коня, и новоиспеченные
друзья неспешно двинулись к трактиру.
- Я печи-то люблю, - смущенно признался Иван. - С малых лет на
загнетке валялся. Зола теплая, сажа мягкая... Мамка парным молочком поит.
Лепота! Одна беда - отмыться толком не могу. Зола аж до костей въелась.
- Ничего, - махнул рукой Емеля. - Сходим как-нибудь в баньку,
отскребем...
- А ты зачем в стольный град пожаловал? - поинтересовался Иван. - В
богатыри?
- Не, куда мне в богатыри-то... - Емеля склонился с печи и прошептал
Ивану на ухо: - Любовь у меня. Царевну полюбил.
- Какую?
- Несмеяну, дочку владимирову. Вот рассмешу ее да и получу в жены.
Еще и полцарства обещают.
- А как рассмешишь?
Емеля потупился.
- Да... Есть у меня одна примочка... Справлюсь.
За разговором и не заметили, как до трактира добрались. Народ на
улицах дивился, но охальничать не спешил. Видать булава иванова
производила хорошее впечатление на заносчивых киевлян.
У трактира Иван слез с коня, бросил поводья подбежавшему
мальчишке-половому и велел:
- Задашь меру овса, да протрешь досуха. Не ленись, а то обижу.
Иван двинулся в гостеприимно приоткрытые двери трактира. За его
спиной Емеля втолковывал половому:
- Нарубишь дров, только осиновые не бери, бери березовые. От них жара
больше, а копоти меньше. Золу выгребешь. Приду - проверю!
Свободный стол нашелся не сразу. Пришлось выгрести из-за него
четверых пьяных киевлян да отнести их к двери. После этого друзья уселись
друг против друга и лукаво переглянулись.
- Медовухи! - гаркнул Иван.
- Зелена вина! - добавил Емеля. (*3)
Из закуски имелись лишь медовые пряники по копейке пара и печеные
каштаны. Но друзей это не смутило.
- Как будешь к Несмеяне пробиваться? - поинтересовался Иван после
третьей кружки медовухи. - Простых мужиков к ней пускать не велено.
- А я простой? - плаксиво спросил Емеля, роняя голову в ладони. -
Простой, да?
- Емелюшка, не обессудь... - Иван похлопал друга по плечу. - Я-то
знаю какой ты крутой, а Владимиру сие неведомо. Знаешь что, иди-ка со мной
в богатыри! Тут-то тебе дорога к Несмеяне открыта будет.
- Подумаю, - наполняя очередную кружку, сказал Емеля. - Подумаю...
Медовуха с пряниками шла замечательно. Когда бражники приступили к
зелену вину, на Ивана напала сентиментальность.
- Ох, отец-богатырь, как же ты без меня будешь? - причитал он. - Кого
теперь сечь станешь? Ох, мамка! Ох, печка теплая... Я ее, бывало, по всей
избе двигал, выбирал, где поуютнее...
- А моя печка сама ездит... - лепетал Емеля, - это все она... Она
удружила...
- Кто, она? Печка?
- Какая печка?
Иван поморгал и наполнил кружки заново.
- Она... - продолжал говорить загадками Емеля. - И в Киев она меня
отправили. Женись, говорит, на царевне. А я ехать не хотел, ленивый я
очень. К тому же и родным помогать надо. Папка старый... ик!.. мамка
старый... Как они дрова из леса возить будут?..
Емеля встал и побрел к двери. Иван продолжал пить. Когда Емеля
вернулся, будущий богатырь уже заказал новую четверть вина.
- Печку я домой отправил! - падая на стул, сообщил Емеля. - Пуская
она мамке дрова возит! Наливай!
От дальнейшего вечера у Ивана сохранились самые смутные воспоминания.
Помнилось, что ходили они с Емелей по трактиру и спрашивали у бражников,
не печенеги ли они. Но печенегов не нашлось. Потом пили медовуху. Потом
опять зелено вино. Иван кричал, что Емеля ему теперь - брат родной, а
Несмеяна - золовка ненаглядная. И объяснял, что Емеля непременно будет
богатырем. Пили. Требовали у трактирщика закуску, но и пряники и каштаны
кончились. Емеля клялся, что для Ивана ему ничего не жалко. И что закусь
он враз организует...
Потом опять искали печенегов. И, кажется, одного нашли,
...Солнышко ласково било в глаза Ивану-дураку. Будущий богатырь
разлепил очи ясные, проморгался и огляделся. Трактир был пуст. Емеля
исчез. Стол был уставлен пустыми четвертями, между которыми валялись
огрызки пряников и куча рыбьих костей. Видать, организовал-таки Емеля
закуску.
- Ай да мы, - прошептал Иван. - Богатыри, не мы... Трактирщик!
Из-под стойки выполз трактирщик.
- Где печенег? - спросил Иван строго.
- Не было такого, - признался трактирщик.
- А кого ж мы лупили за Русь-матушку?
- Мойшу-портного.
- Да?
Иван погрузился в раздумье. Потом сказал:
- Врешь. Печенег это был... А дружок мой где?
- Ушел с печенегом обновку шить богатырскую, - покорно сказал
трактирщик.
"Решился-таки в богатыри", - подумал Иван. Помолчал. Потом взял со
стола недогрызенный рыбий хвост и стал им обмахиваться.
- Душно мне... Тяжко... Поправиться бы, а?
- Вмиг! - ожил трактирщик, - Только что завоз был.
Вскоре на столе появилась немудреная богатырская снедь: крынка
огуречного рассола, коврига хлеба, пара бананов и спелый ананас. Иван вяло
выпил рассол, закусил бананами, потом размазал ананас по ковриге и
проглотил.
Полегчало...
- Сколько с меня, добрый человек? - поинтересовался он.
- Рупь с полтиной, да два гроша на чай, - сообщил трактирщик.
Иван, не споря, заплатил и, почти не пошатываясь, вышел в конюшню.
Оседлал Гнедка и медленно поехал в направлении богатырских казарм. По
дороге неторопливо проверял пожитки - не уперли ли ночью чего лихие
молодчики. Деньги целы. Булава на месте. Конь... Конь на месте. Грамотка
отцовская к Микуле... Грамотка!
Грамотки не было. С минуту Иван-дурак обшаривал карманы, и вдруг
шальная мысль забрела ему в голову. Емеля! Он грамотку спер! Предатель!
Негодяй! Ах, Емеля, Емеля, браток названный...
1. ИВАН ОПАЗДЫВАЕТ К СОБСТВЕННОМУ ПРИБЫТИЮ
И ГОТОВИТСЯ ТРИЖДЫ ПОМЕРЕТЬ
Богатырские казармы были украшением стольного града Киева. Окруженные
цветущими каштанами и питейными заведениями, казармы сии издавна стали
местом отдыха горожан. Сюда приходили детушки малые - на
богатырей-заступничков посмотреть, старцы седобровые - о жизни погутарить,
девки веселые - род богатырский множить. Иван с восторгом оглядывал
праздную публику, и ему хотелось громко и радостно крикнуть: "Я -
Иван-дурак, будущий богатырь!"
Но он сдерживался.
Уже шагов за сто от казармы Иван заслышал задорный посвист сабелек и
глухое уханье булав. То богатыри забавлялись играми молодецкими.
Гнедок прянул ушами и подозрительно посмотрел на Ивана: туда ли мы
едем.
- Что ты, сыть, травяной мешок, спотыкаешься! - гаркнул Иван. Открыл
было рот снова, но забыл, что полагается говорить дальше, и закрыл его.
Подъехали к воротам, отлитым из пудовых подков, износившихся под
лошадьми богатырскими. "Первое испытание", - понял Иван и распахнул
ворота. Очам его открылась чудная картина.
На широкой дубовой лестнице, перемежая дело импровизированными
присказками, фехтовались на булавах богатыри. Одеты они были в кольчуги
булатные, рубахи шелковые да сапоги кирзовые. Особенно понравился Ивану
толстый и потный богатырь лет пятидесяти, который, обломав булаву о головы
настырных сотоварищей, схватил за ноги другого богатыря - с тонким
интеллигентным лицом, и стал лупить противников им. Интеллигентный
богатырь при этом не терялся и в момент удара пытался укусить сотоварищей
за незащищенные части тела. Лестница тряслась от богатырского хохота.
- Как пройти к Микуле Селяниновичу? - спросил Иван у проходящего мимо
богатыря, слезая с перепуганного Гнедка.
- К Микуле? Да по лестнице дубовой, в палаты каменные, - с тщательно
скрываемым почтением ответил богатырь.
Иван вдохнул побольше воздуха и, поминутно извиняясь, стал
протискиваться мимо резвящихся. Пару раз его огрели булавой, разок укусили
за ногу, но через каких-то полчаса Иван вошел таки в палаты каменные.
Микула Селянинович сидел на лавке и задумчиво перебирал руками землю
сырую, насыпанную в большую дубовую кадку. Он тосковал по простому
пахарскому труду, но как мог боролся с этим чувством.
- Исполать тебе, Микула Селянинович, - нараспев обратился Иван и в
пояс поклонился. - Привет тебе от старого друга, Ивана-Черная Рука, Гроза
морей. (*4) А я сынок его беспутный, Иван-дурак. Пришел к тебе знатную
службу сослужить, постоять за землю Русскую, лечь костьми за дело правое.
- Сядь пока, - гулко произнес воевода и, убедившись, что его
трогательная тоска по прошлому замечена, отставил кадку в угол. - А
сколько ж тебе лет, дитя мое?
- О, очень много, сударь, восемнадцать! - с восторгом ответил Иван.
(*5)
- Рука твоя тверда?
- Тверда!
- Нога твоя тверда?
- О да!
- Ну и белиберда, - тоскливо простонал Микула, но все же продолжил: -
Вот верная черта...
- Всегда! - не к месту, но в рифму встрял Иван.
- ...дурацкого, испытанного стиля. - Продолжил Микула Селянинович, не
обратив на него внимания. - О Боже!.. И я таким же юным был, когда мы
печенегов в первый раз побили...
Наступило тягостное молчание. Первым нарушил его Микула:
- Чего это мы, а?
- К слову пришлось, - вежливо ответил Иван-дурак. - Так я, значит, в
богатыри записаться хочу.
Микула помолчал, потом задумчиво произнес:
- В богатыри... Так ведь богатырю надобно иметь не только сердце
доброе, а ноги твердые, не только булаву тяжелую, а голову крепкую,
надобно еще...
Но Иван так и не узнал, что еще надобно настоящему богатырю. Микула
