полагалось.
- Тише, - прошептал я. На кухне обычно не было сторожа, но порой
поварихи или прачки тоже пробирались туда и воровали еду. Ведь все жили
впроголодь. А в последние дни по радио начали твердить о том, что людей
развелось столько, что они отнимают пищу у своих собратьев. Я знал, что
означала вся эта подготовка.
Мы прошли через кухню, и у лестницы в спальни я попрощался с Леонорой
и Сеней. Я обещал им, что завтра навещу и мы обо всем договоримся.
Я вышел из особняка тем же путем, закрыл за собой дверь и, не
торопясь, главное - не вызвать тревоги, пошел обратно к своему боксу.
Мне показалось, что за мной кто-то идет, я даже несколько раз
останавливался, прижимался к стволам дубов, но никого не видел. Только
чувствовал. Я знал, что меня хотят убить, но не могу сказать, что боялся
нападения. Я боялся только, что им удастся убить меня так, что я этого не
почувствую.
Чтобы выманить преследователя, я ускорил шаги, надеясь, что оторвался
от него и резко прыгнул за ствол дуба. Я внимательно посмотрел назад. Да,
что-то темное, какая-то тень мелькнула сзади. Но не более. Конечно, они
могут и выстрелить, в конце концов все равно они докажут, что я умер
естественной смертью. И все же вернее всего это будет не выстрел, а что-то
более чистое. Они убьют меня так, что завтра можно будет выставить мой
труп на всеобщее обозрение, и никто не заподозрит неладного...
Я пошел быстрее, потом побежал, чтобы оторваться от темной тени. Одна
из сторожевых собак припустила за мной, но не залаяла, потому что узнала
меня - я нередко ее подкармливал. Так она и бежала рядом со мной,
подпрыгивая и полагая, что мы с ней играем.
Перед линией боксов я остановился. Что-то было неладно.
Потом я сообразил - в темноте ярко горели два больших окна. Одно в
боксе Сийнико. Значит, спонсор не спит. Хотя в это время он всегда спит. И
еще одно окно - в лаборатории. И там не спят.
Они готовятся.
А я ни черта не знаю - что они замыслили?
Я нащупал узкий нож в шве кожаных штанов. И тут же спохватился, что я
совершаю перебежки по питомнику, облаченный в белый халат - меня можно
увидеть за версту. Какое счастье, что они решили не стрелять в меня -
лучшей мишени и не придумаешь!
Я скинул халат и скатал его. Передо мной лежало открытое
пространство, периодически освещенное вертящимся прожектором на вышке. Я
подождал, пока луч прожектора начнет движение прочь от лужайки, и кинулся
к моему боксу. Я успел подумать: хорошо, что у спонсора и в лаборатории
горит яркий свет. По крайней мере, они за мной не следят.
Вот и мой бокс.
Стой! - сказал я себе. Внутри меня звенел сигнал тревоги. В чем дело?
Я плотно прикрыл за собой дверь, когда уходил. Я это отлично помнил.
Кто-то был здесь после меня. Но где он сейчас? Поджидает меня в темном
коридоре?
Я был в невыгодном положении - между мной и вышкой не было никакого
здания, и я понимал, что через минуту луч прожектора меня накроет.
Я спиной чувствовал, как полоса света крадется ко мне. И тут мною
овладело бешеное желание действовать - нестись, сокрушая все. Такое
чувство я испытал на стадионе, когда убил спонсора. Если мне нельзя стоять
и ждать смерти, то лучше я встречу ее лицом к лицу.
Главное - стремительность!
Я в два прыжка был у двери, мгновенно ударом распахнул ее и влетел в
коридор. Я ожидал удара, выстрела - но не встретил никакого препятствия. Я
ударился о стену с окошком, перекрывавшую коридор, и замер. Было
тихо-тихо, зажужжал ранний комар. Далеко-далеко закаркала вспугнутая
чем-то ворона.
В боксе никого не было.
Ни дыхания, ни стона, ни движения.
Я перевел дух. Постарался успокоиться. Дверь могло открыть ветром.
Маловероятно, но могло.
А может быть, засада ожидает меня в моей комнате?
Но теперь я был в себе уверен более. Я мог не спешить, за спиной у
меня была бетонная стена, сам коридор узок - здесь враги не имеют
преимуществ.
Опершись спиной о стену, я сильным ударом ноги распахнул дверь в мою
комнату.
Тихо. Пусто. Мертво. Только неприятный, утекающий в сквозняке
запах... медицинский, мертвый...
Он промчался мимо меня, высосанный сквозняком в коридор и наружу,
оставив тяжесть в голове и мгновенный приступ тошноты.
Я вошел в комнату. Она была пуста. А где моя птичка, где Маруся?
На полу, на моем матрасе лежало одеяло, под ним угадывалось тельце
девочки.
Она заснула.
Запах еще жил в боксе и был отвратителен.
Когда я наклонился, чтобы разбудить птичку и отнести ее в
лабораторный бокс, запах показался мне более сильным. Я потрогал Марусю за
плечо. Она не отозвалась - плечо поддалось руке.
Я откинул одеяло. Маруся лежала на боку, и при свете фонаря,
проникавшего в окно, было ясно, что она уже никогда не проснется. Маруся
была мертва.
Я взял ее на руки и пошел к выходу.
Маруся была легкой, будто у нее были птичьи кости. Ее голова
запрокинулась. Лицо, обрамленное белыми перышками, было спокойным.
Этот запах - неприятный, удушающий запах - откуда он знаком мне?
Следы его были в лаборатории. Там была склянка... Что же сказал
Автандил? Он сказал: "Мы не можем ограничиваться исследованиями. Мы должны
выводить любимцев, выращивать их и уничтожать, если они оказались
нежизнеспособными". "Это редко бывает", - перебила его тогда Людмила. "А
если бывает, у нас есть гуманные способы. Любимец и не догадается, что
умер"...
Автандил!
Тот взял с полки стойку с рядом ампул. В одной из них была мутная
белая жидкость...
Теперь я знал, какую смерть придумал для меня господин спонсор:
Автандил или кто-то иной из послушных ученых проник в бокс, разбил в моей
комнате ампулу, а может быть, нажал на гашетку пульверизатора... Они были
убеждены, что я сплю - куда мне еще деваться? Пустив газ, он закрыл дверь
и ушел из бокса. Распыленный яд подействовал, я думаю, мгновенно - и
Маруся ничего не почувствовала.
Зато я почувствовал - и свою смерть и смерть девочки.
Я шел к выходу и думал: как хорошо, что я увел отсюда Леонору с
Арсением. Иначе бы мы все погибли.
Я подошел к входной двери и замер.
У меня не было плана, что делать дальше.
Отнести тело девочки к спонсору? Обвинить его в убийстве? И что же?
Сила их заключалась в том, что смерть кого бы то ни было из людей не могла
быть причиной боли или хотя бы стыда. Чем меньше останется людей, тем
свободней.
Я принесу ему девочку, а он убьет меня сам, потому что теперь я знаю,
как они убивают. Он меня все равно убьет.
Отправиться в лабораторию и обвинить ученых?
Они не чувствуют и не почувствуют раскаяния, потому что они исполнили
приказ и сделали все правильно.
Я держал на руках легкое тело птицы и понимал, что теперь у меня есть
в жизни только один путь - путь вражды и ненависти к спонсорам. И не
потому, что они жестокие и бессердечные, среди них были разные, а потому,
что, как оказалось, впереди есть лишь два пути - либо на Земле остаются
люди, либо на Земле будут жить спонсоры со своими любимцами.
А раз так, то отныне я не принадлежу себе. Я должен найти союзников,
потому что не может быть, чтобы я был на этой планете совсем одинок.
Должны быть у меня друзья и соратники! Но, наверное, не Маркиза с
Хенриком, которые замечательно устроились, а какие-то иные, мне еще
незнакомые люди.
...Я спохватился, что стою у закрытой двери и держу тело Маруси,
завернутое в одеяло.
Я вернулся в свой бокс, осторожно положил Марусю на матрас, попросил
у нее прощения за то, что ухожу от нее. Потом взял одеяло и раза два
сильно встряхнул его, чтобы изгнать из него остатки газа, свернул в скатку
и обмотал себя. Так было лучше, чем держать одеяло в руке или под мышкой.
Потом я взял несколько сухарей, недоеденных моими питомцами, и рассовал по
карманам штанов. Белый халат я тоже взял - он может пригодиться.
Я должен был сейчас же, пока они не пришли проверять, хорошо ли убили
меня, пока не начало светать, уйти из питомника.
Я приблизительно представлял, как это можно сделать, потому что за
прошедшие недели не раз мысленно убегал отсюда.
В дубраве, в самой гуще кустарника, под колючей проволокой, которая
всегда находилась под током, был прорыт собаками ход. Наверное, это
случилось еще до того, как по проволоке пустили ток - по крайней мере, с
собаками ничего не случалось. Я сам видел, гуляя в дубраве, как собака
осторожно, будто чуяла ток, пролезла под проволокой и умчалась в лес,
наверное, на свидание.
Иного выхода у меня не было.
Луна зашла, и я потратил несколько минут, прежде чем нашел в темноте
этот подземный ход. Я улегся возле него и стал его углублять, потому что
для меня он был узок.
Я выкидывал землю из хода, сам постепенно углубляясь в него.
Внезапно сзади над моим боксом загорелся свет. Затем зазвенела
колокольная дробь. Я догадался, что спонсор пришел ко мне в бокс поглядеть
на мой труп, ибо он был основательным ученым и привык проверять действия
людей, которым никогда не доверял.
Кто-то пробежал по поляне, сзывая собак.
Заметались, путаясь в густых ветвях дубов, лучи прожекторов. Я понял,
что сейчас они будут искать меня и у них хватит челяди, чтобы действовать
сразу везде: и в особняке, и в боксах, и вдоль ограды.
Я начал рвать ногтями и отбрасывать назад землю.
Голоса приближались - охранники шли вдоль ограды.
Дольше копать я не мог - надо рискнуть!
Я закинул на ту сторону одеяло и халат. Потом медленно, головой
вперед пополз в яму - главное, чтобы прошел живот. Я отталкивался руками,
и провисшая проволока была всего в сантиметре от моего лица.
Голоса были почти рядом.
Но они опоздали - я уже на свободе!
Я сделал было шаг, поднялся, отряхнулся.
И тут понял, что я не один. Кто-то молча, стараясь не дышать,
проползал в тот же лаз.
Это было невероятно. Неужели меня выследили?
Нет - это был кто-то маленький.
Собака?
- Кто здесь? - тихо спросил я.
- Это я, - ответил Арсений. - Потяни меня за ноги, а то я слишком
медленно ползу.
Я потянул мальчика на себя.
Я ничего не спрашивал у него - потому что в нескольких шагах от нас
засверкали лучи ручных фонарей. Послышались голоса.
Я подхватил под одну руку одеяло, под другую - малыша и побежал в
чащу. Я спиной чувствовал, что они нашли проход в заграждении и громко
переговариваются - потому что, прежде чем лезть по моим стопам, они
наверняка выключат электричество. Значит, у меня пять минут форы...
7. ЛЮБИМЕЦ В ЛЕСУ
Они гнались за нами несколько километров. Им было лучше, чем нам, - у
них были фонари. Но мы успевали залечь, затаиться в чаще, главное - быть
неподвижными. Если ты неподвижен, с вертолета тебя не разглядеть. Я устал
нести малыша. Хоть он был маленьким, но оказался очень плотным и тяжелым.
Он почувствовал, как мне тяжело, и сказал:
- Я сам побегу. Я хорошо бегаю.
Я опустил Сеню на землю. Он был бос, а земля - холодная, мокрая.
- Ничего, - сказал он, - я больше не простужусь. Ведь когда бегаешь,
то тепло, правда?
Нам надо было отыскать какое-нибудь место, чтобы затаиться. Но я не
знал, конечно, окрестностей питомника, к тому же нас гнали, как охотники
гонят дичь.
Мы вышли к небольшой речке, над которой нависали ивы, уже выпустившие
сережки. Я скорее догадывался, чем видел. Месяц был узок и давал слишком
мало света. Я все время боялся, что малыш ушибет или порежет ногу, мне-то
