Буало Нарсежак
Последний трюк каскадера
Перевод Галины Беляевой
Дверь приоткрыта, свет из коридора, проникая сквозь щель,
мягко рассеивается, вспыхивает бликами... Позолота
переплетов, рамы картин, медная пепельница рядом с креслом,
какие-то блестящие предметы на письменном столе. Дверь
приоткрывается чуть шире, и на пороге возникает фигура. На
ковер ложится длинная тень. Где-то слышно мерное тиканье
старинных часов, впрочем, все замерло в тишине ночи. Тень
колеблется, затем делает шаг. Вот уже слышно ее прерывистое
дыхание, как у человека, объятого страхом. Еще шаг. Слабый
отблеск металлического предмета.
Фигуру поглощает тьма, но по очертанию плеча можно узнать
мужчину. Он направляется к письменному столу. Чуть
скрипнуло кресло, человек сел. Внезапно в темноту дерева
врезается круг ослепительного света лампы - в кругу его
руки. В одной - смятый в комок носовой платок, в другой -
револьвер. В ярком свете только руки полны жизни. Лицо
мужчины похоже на подвешенную загадочным образом гипсовую
маску. Правая рука с величайшей предосторожностью кладет
оружие на подлокотник и застывает. Осмелев, рука
отодвигается, медлит. Человек вздыхает. Закрывает глаза.
Глазницы заливает мертвенная бледность. Левая рука
поднимает носовой платок к скорбному лицу, мелкими
движениями вытирает его, как бы успокаиваясь. Затем она
тянется к телефону, стоящему на углу стола, ставит его на
подлокотник, срывает трубку и точным движением нажимает на
клавиши. Трубка прижата к уху. Отчетливо слышен сигнал
вызова - в ночной тишине он будто пронзает бесконечность. И
вдруг щелчок. Голос.
- Говорит Братская помощь, слушаю.
Опять тишина. Дыхание становится прерывистым. Пальцы
теребят носовой платок. Наконец слышится шепот.
- Я могу говорить?
Стоит такая тишина, что от внезапно прозвучавшего рядом
ответа человек вздрагивает.
- Слушаю вас... Я один... Можете спокойно говорить.
- Могу говорить, сколько захочу?
- Разумеется. Я здесь для того, чтобы быть вам полезным.
Человек отрывает трубку от уха, вытирает пот, который
катится градом, и продолжает:
- Простите меня... Так трудно найти слова.
- Успокойтесь... Времени у нас сколько угодно.
- Спасибо... Чувствуете, как я взволнован?
- Да... Даже потрясены. Но я выслушаю вас. Скажите
себе, что я вам не судья, а такой же человек, как и вы. Как
знать, может, я сам пережил испытание, подобное вашему.
Надо выговориться... Доверьтесь мне... Ну как, вам не
лучше?
- Да.
- Говорите громче.
- Да.
- Прошу вас говорить громче, так как по вашему голосу
я... как бы это выразиться?.. сужу о состоянии сердца...
Вы не наделали глупостей?
- Нет. Еще нет.
- И вы не сделаете этого, так как сейчас расскажете...
все, что у вас на душе, как сумеете... не задумываясь...
Тяжесть, которая непосильна для вас... я возьму ее на себя.
- Спасибо... Попытаюсь... Но предупреждаю вас, выхода
нет.
- Никогда не произносите таких слов.
- Других, однако, нет. Алло? Вы меня слышите?
- Да... не бойтесь.
- Простите. Мне показалось, что... Прежде всего, вы
имеете право повесить трубку. Слушать бредни старого...
- Но вы пока еще ничего не сказали.
- Вы правы.
Голос слабеет. Вдалеке слышится бой часов - один низкий
удар, гул от которого долго не смолкает. Человек вытягивает
левую руку и, приоткрывая запястье, смотрит на часы.
Половина одиннадцатого.
- Алло... Я думал... буду с вами откровенным. Пытаюсь
выиграть время. Дело не в том, что я боюсь. Прежде всего,
я ничем не рискую. Но когда слова прозвучат и вы их
услышите... У меня нет выхода. Понимаете... то, что я,
быть может, до сих пор скрываю от себя, станет явным. Будет
слишком поздно.
- Смелее! Вы же свободный человек!
В голосе теплота. Хотелось бы видеть это незнакомое
лицо. Оно, наверное, доброе, чуть встревоженное, по-братски
внимательное.
- Нет, - говорит тень. - Я уже не свободен. Я будто
стою на узком карнизе, на двенадцатом этаже; пустяк может
смахнуть меня вниз. Пути назад уже нет.
Происходит нечто неожиданное. В трубке раздается
дружелюбный смех. Словно на плечо ложится рука.
- Мне нравится ваша метафора, - говорит голос. - Она
внушает доверие. Доказывает, что у вас довольно
хладнокровия, чтобы посмотреть на себя со стороны. А в
вашем случае требуется именно это. Не погружаться в
собственную душу, не начинать себя оплакивать.
Пауза, затем голос поспешно продолжает:
- Я, по крайней мере, не обидел вас?.. Позвольте сказать
вам кое-что... Сейчас вы сидите перед телефоном, не так ли?
...Ну конечно... Вы можете прервать разговор или продолжить
его. Можете закурить или выпить рюмочку... Вот видите...
Вы хозяин своих движений... В таком случае, дорогой друг...
вы позволите, чтобы я называл вас дорогим другом?.. Прошу
вас, возьмите себя в руки... Не обманывайте...
- Простите, я не позволю...
- Не обманывайте себя... Вы поняли, что я хочу
сказать?.. Алло! Отвечайте!
Человек перекладывает телефонную трубку из правой в левую
руку, берет револьвер. Понижает голос.
- Вы знаете, что у меня... Слушайте.
Он постукивает дулом по столу.
- Что это? - спрашивает голос.
- Вы поняли? Я дошел до последней черты. Да, у меня
револьвер.
- А!
- И я пущу его в ход.
Минутное колебание, затем голос тихо говорит:
- У меня нет на вас никакого права... Вы думали, что я
не принимаю вас всерьез... Сожалею. Напротив, никогда я не
был ближе к вам, чем сейчас... Вы больны?
- Нет.
- Безработный?
- Нет.
- Замешана женщина?
- Нет.
- Дорогой друг, вы играете со мной в жестокую игру. Как
я могу угадать? У вас траур?
- Нет. Я стар. Вот и все.
- Не понимаю вас.
- О, прекрасно понимаете!
- У вас депрессия?
- Никоим образом... Слушайте. У меня состояние, друзья,
я в добром здравии. У меня жена... Словом, все. Я
счастлив. Но устал. Впрочем, нет, не совсем то... Скорее,
далек от всего. Жизнь меня больше не интересует. Я даже
спрашиваю себя, зачем позвонил вам. Вы примете меня за
сумасшедшего. Но я вдруг сказал себе: "Что ты тут делаешь?
Будешь продолжать так каждый день... все одно и то же...
видеть все эти морды... Не знаю, поймете ли вы. Жизнь -
карусель... бег по кругу... Простите, но чем больше вы
заставляете меня говорить, тем больше я чувствую себя
посторонним в вашем мирке манекенов... Я удаляюсь.
Чувствую, что огорчил вас... Но что такое огорчение?
Человек кладет телефон на подлокотник. Сжимает голову
руками. Голос в трубке теряет самообладание, кричит на
высокой ноте: "Алло... Алло... Отвечайте... Алло".
Глубокий вдох, трубка снова прижата к уху.
- Алло!.. Скажите же что-нибудь... Вы должны говорить.
- Да, - соглашается мужчина. - Но не прерывайте меня...
Я обратился к вам за помощью, чтобы у меня был свидетель,
который сможет повторить мои последние слова.
- Нет, я...
- Слушайте, прошу вас. Обычно пишут завещание. Пытаются
объяснить причину самоубийства. Но в моем положении мне
никто не поверил бы, и я хочу сразу же положить конец
комментариям недоброжелателей. Вы можете сообщить...
полиции... моей жене... кому угодно о нашем последнем
разговоре. Вы скажете им, что я был в здравом уме и твердой
памяти и решил уйти из жизни просто-напросто потому, что она
мне надоела... Уйти... как актер... как писатель...
примеров сколько угодно.
- Это невозможно!
- Почему же невозможно? Я не из тех, кого нужно утешать.
Одним словом... Единственная услуга, которую вы могли бы
мне оказать, это позвонить в полицию, дежурному, и доложить,
что господин Фроман, владелец Ля Колиньер, выстрелил себе в
сердце. Никто не упрекнет вас, вы спасали меня, как могли.
- Давайте все-таки потолкуем не спеша.
- Делайте то, что я вам говорю. Я хочу, чтобы моих
близких оставили в покое. Чтобы никаких неприятностей. И,
главное, пусть избавят меня от надгробных речей...
Человек поднимается, прижимает трубку к груди, чтобы не
слышать, как в отчаянии и бессилии зовет, срывается голос.
Он хватает револьвер и направляется в глубину комнаты,
осторожно подтягивал и раскручивая на достаточную длину
телефонный шнур.
Когда он пересекает освещаемое лампой пространство, свет
падает на пиджак - он кажется серым, - но силуэт тотчас
растворяется в полумраке. Человек доходит до балконной
двери, бесшумно открывает ее. Шелестит листва. Ночной
воздух полон аромата скошенной травы. Он подносит трубку ко
рту.
- Я рад, что имел дело с вами, месье. Прощайте.
Он поворачивает трубку наружу и, поднеся револьвер к
аппарату, стреляет в воздух. "Нет, нет!" - выкрикивает
голос в трубке. Человек тихо возвращается, гасит лампу,
медленно кладет на пол револьвер и телефон. Аппарат
агонизирует на мягком ковре. В несколько прыжков человек
выскакивает из кабинета, но, очевидно, он где-то рядом -
слышится шорох ткани, хриплое дыхание, будто ворочают что-то
очень тяжелое. Вскоре он появляется, волоча тело. Именно
тело - руки и ноги безжизненно повисли, различается лишь
нечто бесформенное. По глухому шуму можно догадаться, что
труп положили на пол, рядом с письменным столом. Теперь
работают руки - подносят к трупу затихший телефон, взводят
курок. Только два выстрела: одна пуля принесла смерть,
другая - улетела в пространство. Найти должны одну
стреляную гильзу. Вот так-то, безупречная работа требует
тщательности. Значит, на место одной из двух пуль надо
вложить новую и позаботиться о том, чтобы при повороте
барабана в стволе оказалась холостая гильза.
Дело сделано. Разыграно как по нотам. Наконец,
последнее: рука в перчатке сжимает пальцы мертвеца на
рукоятке. Осторожно. Не стирать следы пороха; нечего
сомневаться, что полиция применит парафиновый тест. Надо
все предусмотреть. Он будто согнулся под тяжкой ношей или
от неясного раскаяния. Человек быстро берет себя в руки,
еще раз все перепроверяет. Балконная дверь приоткрыта.
Пусть. Господину Фроману всегда было жарко. Тело упало
вперед. Хорошо. Пуля в сердце. Телефон стоит там, где
полагается. Черт! Надо протереть. Упаси бог, если найдут
отпечатки... К счастью, труп еще не закоченел. Левая кисть
легко сжимает телефонную трубку, затем так же легко
разжимает ее. Человек пятится до самого порога, оглядывает
комнату. Медленно пожимает плечами, словно хочет сказать:
"Неужели все это было необходимо?" - и удаляется.
Около одиннадцати, когда комиссар Др°, надев пижаму,
чистил зубы, раздался звонок. Жена в спальне листала
иллюстрированный журнал.
- Пошли их подальше в конце концов! - крикнула она,
когда комиссар прошел через спальню в кабинет. По привычке
она прислушалась, но супруг отвечал односложно:
- Да... Да... Слушаюсь... Хорошо... Понимаю... Нет,
нет... Согласен. Еду... Ну разумеется... Гарнье у вас?..
Я заеду за ним.
Со злости Женевьева Др° швырнула журнал на ковер.
- Тут еще почище, чем в Марселе! Между прочим, тебя
заверяли, что здесь нечего будет делать... а ты дома не
живешь.
Комиссар уже собрал одежду и прошел в ванную.
- Фроман покончил с собой.
- Какое мне дело до этого типа? Кто это? - бросила она.
- Цементные заводы Запада. Крупнейший здешний
предприниматель.
- Прямо так, ночью, и покончил с собой? А тебе не
кажется... Это не может подождать до завтра?.. Что ты там
будешь делать? Констатировать? Может, достаточно одного
Гарнье?
Др° вернулся в спальню.
- Не найду галстук. Куда ты его сунула? - буркнул он.
- Откуда я знаю. Зачем тебе ночью галстук?.. Твой
Фроман уже не заметит, в галстуке ты или без него.
- Мой Фроман, как ты изволила выразиться, президент не
знаю скольких компаний, первый заместитель, генеральный
советник, а выборы на носу...
- Ну и что?
Др° поднял глаза к потолку и покачал головой.
- Спи. Так будет лучше. Завтра объясню.
Он оделся и спустился в гараж. Быстро сел в машину. В
полицейском управлении его ждал инспектор Гарнье.
- Выкладывай, - начал комиссар. - Твой коллега упомянул
