Особенно те, которые касаются Арчин. Несомненно, некоторая обрывочность
других записей вызвана тем, что вы уделяете ей слишком много времени; я
готов это понять, если бы только столь длительные ежедневные беседы давали
реальные результаты, и вы бы стремились довести дело до конца. Но,
насколько я могу судить, результатов нет, и тем не менее вы не намерены их
прекращать.
Он достал из кармана пачку сложенных вдвое листов.
- Это все ваши записи об Арчин. Можно сравнить последние отчеты с теми,
которые были сделаны шесть или восемь недель назад и, если не считать
малозначительных деталей, не заметить никакой разницы.
- Что вы, я добился значительного прогресса, - ответил Пол. - Что вы
имеете в виду под результатами? Или вы рассчитывали, что я полностью
восстановлю ее память?..
- Вы нигде не упомянули, что у нее амнезия.
- Господи, да половина этих бесед была посвящена урокам английского, а
не терапии! Я не мог делать заключения до тех пор, пока не был уверен, что
под одними и теми же словами мы с ней понимаем одно и то же. Но сейчас я
почти удовлетворен. У нее безусловно амнезия, причину которой я не могу
пока установить, но она в состоянии свободно говорить о том, что с ней
происходит в последнее время, и я считаю, что лучшее, что мы можем для нее
сделать, - это предоставить ей как можно больше свободы, разумеется,
следить за ней на случай непредвиденных эксцессов вроде того, который
произошел в Бликхемской больнице, но я надеюсь, что менее напряженная
обстановка, чем та, которая окружает ее в Ченте, позволит ей расслабиться
и выявит из памяти подавленные мотивы.
Слова звучали весьма бойко и убедительно, однако лицо Элсопа оставалось
подозрительно хмурым.
- Вы так и не определили ее национальность? - спросил он.
- Гм: нет. Только то, что, по мнению филологов, ее язык принадлежит к
группе восточных.
- Есть во всем этом какая-то нелепость, - решительно произнес Элсоп. -
Ее амнезия, если это именно она, слишком... слишком всеобъемлющая. Это
имело бы смысл, если бы она была связана с каким-либо изолированным
предметом. Но: ладно.
- Он встал и двинулся к дальней стене кабинета. - Зовите ее и проводите
обычную беседу. Как будто меня здесь нет.
Пол покрылся потом, Пол подчинился. Пока Арчин усаживалась, он напомнил
ей об Элсопе, и она механически ему улыбнулась. Затем провел обычное
вступление, такое же, какое делал совсем недавно, и минут десять
прочесывал себе мозги, придумывая на ходу вопросы, которые удовлетворили
бы Элсопа, и в то же время не затрагивали бы ее происхождения.
Неожиданно он заметил, что Элсоп подает ему знаки. Ему не осталось
ничего другого, как приказать Арчин сидеть спокойно, и обернуться к
консультанту.
- Вы так ничего не добьетесь, молодой коллега, - решительно сказал
Элсоп. - Вы обходите ключевые позиции - особенно чувствительные области,
секс, насилие, и даже ее происхождение и семью. Позвольте, я сам ее
спрошу, тогда вы поймете, что я имею в виду.
Внутренне дрожа, Пол вынужденно подчинился и снял стандартный приказ,
который обычно отдают при введении в гипноз - "Ты не слышишь ничьего
голоса, кроме моего," - обычно он его пропускал, но сегодня произнес из-за
Элсопа.
"Она слишком привыкла говорить обо всем в этом месте и в это время.
Сможет ли мой поспешный приказ удержать ее рот на замке?"
Когда Элсоп начал задавать вопросы, он поймал себя на том, что кусает
ноготь большого пальца, и поспешно спрятал руку в карман, чтобы скрыть
этот предательский признак.
Облегчение подступало волнами, и тем сильнее, чем дольше длились
расспросы.
Арчин решительно отбивала все попытки Элсопа втянуть ее в разговор о
семье и доме, хотя, как только он переходил к недавним событиям, отвечала
с готовностью.
"Боже мой, Арчин. Ты: ты так предана мне. Я делаю для тебя все, что
могу, и теперь вижу, как сильно ты это ценишь."
Затем, однако, Элсоп свернул на другой курс, и облегчение мигом
улетучилось.
- Вы помните лес, где впервые встретили доктора Фидлера, - спросил
Элсоп. - Перед этим там был другой мужчина. Вы помните?
Она утвердительно кивнула.
- Что случилось, когда вы его встретили, Арчин?
"Господи Иисусе! Я никогда не говорил с ней о Фабердауне. О чем я
думал? Я обязан был написать об этом в отчете. Не удивительно, что Элсоп
так доволен! Как говорил папа Фрейд!.."
- Я: я подошла, чтобы сказать ему привет, он что-то ответил, я не
поняла, он схватил меня за руку и хотел: я не знаю этого слова
по-английски. Положить меня на землю и получить от меня удовольствие.
- Что же вы сделали?
- Я сначала удивилась, что не понимаю, что он говорит. Потом он сделал
мне больно, толкнул меня - толкал, так, и я поняла, что должна с ним
бороться. Он был тяжелый. Я сделала так: - Жест, показывающий, как она
царапает ему щеку. - Потом я его ударила. Он отодвинулся назад, потом
начал опять, и я поняла, что должна его остановить.
- Как?
- Я ударила его о дерево, - пробормотала она еле слышно, словно стыдясь.
- А перед тем, как вы его увидели? - продолжал Элсоп. - Что случилось
тогда?
Молчание.
- Где вы тогда были, в лесу или в поле?
Молчание.
Некоторое время Элсоп продолжал давить. Наконец, он вздохнул и передал
управление Полу, который вывел Арчин из гипноза и отослал в палату,
радуясь, что все наконец-то закончилось.
- Я понимаю, как вам трудно, - согласился Элсоп, когда дверь за ней
закрылась. - Тем не менее, вам стоит придерживаться этого направления
более интенсивно - идти назад от самого раннего момента, который она
помнит. Но эта резкая граница между ясностью ее воспоминаний после
определенного момента и полным провалом до него наводит меня на мысль о
мозговой травме. Вы ведь так и не сделали ей рентген черепа?
Пол покачал головой.
- Как вы думаете, вы сможете ее уговорить полежать спокойно, пока ей
сделают снимок?
- Уверен, что смогу.
- Хорошо, сделайте это как можно быстрее. Все очень запутано, но она
определенно склонна к сотрудничеству. Это вселяет надежду:Тем не менее не
забывайте, что я вам говорил об оформлении записей.
- Да. Простите. Но разрыв с Айрис выбил меня из колеи.
- Может, вам стоит взять отпуск на одну-две недели? - предложил Элсоп.
- Спасибо, но: нет. Я только начну хандрить в одиночестве, и вреда от
этого будет больше, чем пользы. Так я, по крайней мере, занят работой.
- В жизни, знаете ли, есть и другие вещи, а не только работа, - сказал
Элсоп и поднялся. - Хотя, согласен, одинокая хандра не пойдет вам на
пользу. Когда вы сможете сделать рентген?
- На всякий случай, мне стоит поехать вместе с ней. - Пол перелистал
настольный календарь. - Я не дежурю в эти выходные. Попробую договориться
на субботу утром, как в прошлый раз.
- А разве в субботу у вас нет этого дурацкого комитета?
- Черт, есть конечно. Я просто забыл записать. Но это неважно, я успею
после.
Доктор Холинхед в последнее время проводит заседания быстро.
34
"Мне страшно."
Пол сидел молча, почти не слыша голосов других членов комитета,
обсуждавших жалобу профсоюза, в которой утверждалось, что слишком много
ремонтных работ в больнице делают пациенты. Он даже не пытался понять, кто
о чем говорит.
Бессловесный страх бился у него в голове, как сумасшедший скрежещущий
колокол наверху на башне.
"Я ей все рассказал, повторил, объяснил, что ничего страшного в
рентгеновском оборудовании нет; я показывал ей снимки головы и рук.
Кажется, она поняла. Но если она опять сорвется, они: Нет, я даже не хочу
думать, что они сделают. Но что же ей померещилось тогда в этой машине?
Она не признается."
Говорил Рошман, пухлый человечек очень еврейской наружности, очки в
роговой оправе сидели не столько у него на носу, сколько на румяных щеках,
а редкие волосы были уложены на макушке параллельными рядами, между
которыми просвечивала розовая кожа.
"На некоторое время я отвязался от Элсопа, но то, что я не спросил
Арчин о Фабердауне и не записал все как следует в отчет, - грубая ошибка.
Зато он получил легко и просто то, что ему больше всего хотелось:
полноценное чувство, которое обычно испытывает отец, если ему удается
продемонстрировать сыну свое превосходство, и еще облегчение, что
сенсационная статья, сделающая имя сына громче его собственного, появится
не скоро."
Перешли к следующему пункту. На этот раз Пол вообще не понял, о чем
речь.
"Я хочу: Чего я хочу? Наверно, впустить хоть немного Ллэнро в наш
больной мир.
Сюда, где как мухи на стекле жужжат эти глупые голоса. Цветы в
человеческий рост, дыхание далекого моря. Я хочу завещать его тому, кто
одинок, но силен внутренним зрением. Что поймет Холинхед о стране, где у
власти не те, кто сильнее всех к ней рвется, а те, кого сильнее всего
любят?"
Холинхед, собравшийся уже объявить следующий пункт повестки дня,
заметил взгляд Пола и поднял голову.
- Вы хотели что-то сказать, доктор Фидлер?
- А: нет. Нет, спасибо. Это уже неважно.
Подозрительный взгляд главврача еще некоторое время ощупывал его лицо и
наконец вернулся обратно к бумагам.
"Потерять Ллэнро: мука. Но хотя бы помнить его: я завидую. Я помню
только гулкий туннель, дом, на милю вокруг которого не сыщешь живой души,
школу, где меня разбавленными чернилами учили отвечать на идиотские
вопросы, женщину, которая знала, что ее сын умнее и ярче других, и которая
при каждом удобном случае спешила подышать на это его сияние и потереть
рукавом, другую женщину, которая прекрасно понимала чувства первой, но
которая не дала мне исправить эту ошибку хотя бы в следующем поколении.
Есть ли на каком-нибудь далеком рукаве дельты времени Пол Фидлер, но не
один из тех миллиардов, которые жалуются мне на свою проклятую судьбу, а
счастливый? Если есть, то он думает не моим мозгом. Мой камертон не
настраивается на счастье."
Он принялся рисовать на обратной стороне протокола. Он изобразил что-то
вроде карты из линий, расходящихся от центрального ствола. Снизу вверх он
стал ставить на них метки: первую развилку он назвал "Травма в одиннадцать
с половиной лет" и пририсовал рядом могильный холмик, вторую - "Отчислен"
- широкая стрелка, символ тюрьмы. Никакой системы в том, как он расставлял
метки не было; он мог вспомнить сотни таких развилок, не сходя с места.
Наверху листа - современность и подсчет очков. Он вдруг заметил, что
почти каждая ветвь кончается символом какого-нибудь несчастья; не давая
воображению разыграться, он собрал их снова в одну точку и пририсовал
рядом череп и кости.
Задумчиво он стал водить по линиям, выискивая развилку, которая вела бы
к чему-то лучшему, а не к худшему.
"Может, здесь? Если бы Айрис разорвала помоловку? Да, пока только этот.
Я был бы раздавлен, но потом: потом в первой или второй больнице, где я
работал, я бы встретил молоденькую симпатичную медсестричку, мы бы
поженились, она бы еще поработала некоторое время, пока я не получил бы
должность с приличной зарплатой, и, может быть, сейчас я бы мечтал, как
вернусь домой и повезу жену и сына в какую-нибудь деревеньку в добром
старом Остине, и мы бы там смеялись и строили планы:"
- Доктор Фидлер, вы намерены продолжать заседание в одиночестве?
Холинхед со всем сарказмом, который он был способен продемонстрировать,
складывал бумаги в папку, все остальные, не торопясь, двигались к двери.
Чертыхнувшись, Пол присоединился было к ним, но Холинхед щелкнул
пальцами и жестом приказал подождать. Он нервно подчинился.
- Вы не слишком внимательны, доктор Фидлер, - напрямую упрекнул
Холинхед, когда все остальные, кроме мисс Лаксхэм, наводившей на столе
порядок, оказались на приличном расстоянии. - Вы фактически отсутствовали
на заседании.
Не дожидаясь ответа, он поднялся, и лицо его посуровело.
- Кроме того, вашу работу в последние несколько недель трудно назвать
выдающейся. Я старался воздерживаться от комментариев, но не я один
