по отношению к пациентке и в пренебрежении своим служебным долгом."
Тропа за тропой уходит в будущее, и каждая заканчивается тупиком или
катастрофой; ловушка, которой ему так долго удавалось избегать, наконец,
захлопывается, ему выносят приговор, а Арчин обречена до конца жизни
оставаться в Ченте.
"Слабые личности не должны выбирать карьеру психиатра. Мне не по силам
их дурацкие амбиции - на этом пути каждый готов подставить ногу или
предать:
Холинхед меня ненавидит, Элсоп видит во мне конкурента, Ферди не верит,
когда я говорю про Арчин, Айрис ушла, даже Мирза, которого я считал своим
лучшим другом, оставляет меня и уходит в другую больницу. Мои проклятые
нищие родители вытолкнули меня на этот путь, как в еврейском анекдоте:
"мой мальчик - хороший мальчик, он вырастет и будет врачом": Хватит. Стоп.
Свобода. Вон из Чентской тюрьмы. В свой, собственный, тайный Ллэнро."
В паспортном отделе его встретила женщина в очках с металлической
оправой, за которыми холодно блестели водянисто-голубые глаза.
- Заранее приношу свои извинения, возможно, это составит для вас
некоторые трудности, но, видите ли, дело в том, что я врач. - Очень важная
отправная точка, когда свидетельствует кто-нибудь ответственный, вроде
врача, или мирового судьи, или министра по делам религии, ведь никому же
не придет в голову, что врач может лгать так же, как обычный человек. - И
у нас с женой впервые появилась возможность провести отпуск за границей, и
я бы хотел вписать ее в мой паспорт, чтобы мы могли уехать как можно
быстрее.
- Вы пришли без жены? - спросила женщина.
- Увы, да. Понимаете, она ждет ребенка - именно поэтому мы хотим
уехать, пока она еще может путешествовать. Но я принес собой фотографии и
свидетельство о браке. - Он выложил документы на стол.
- Когда вы хотите ехать?
- Как можно быстрее. Возможно, завтра. Да, конечно, я понимаю, что о
таких вещах нужно сообщать заранее, но в больницах чертовски не хватает
персонала, и совершенно неожиданно подвернулся человек, который согласился
заменить меня на две недели. Все четыре года с тех пор, как мы поженились,
я был так занят, что редко удавалось провести дома даже выходные, не
говоря уже о том, чтобы поехать за границу, и вот теперь случайно
подвернулась возможность, она на это уже и не надеялась.
Женщина посмотрела на фотографии и смягчилась, увидев детское
испуганное лицо Арчин.
- Я должна буду поговорить со своим начальником, доктор: гм: доктор
Фидлер, но думаю, мы сможем вам помочь.
В пять тридцать с фальшивым удостоверением в кармане он уверенным шагом
вошел в вестибюль больницы. Натали как раз собиралась уходить.
- Пол! Где тебя целый день носило? Холинхед все вверх дном перевернул,
Элсоп оборвал телефон, почему ты не приехал а нему в клинику:
Пол прошел мимо, оставив ее стоять с открытым ртом.
Следующим оказался Ферди Сильва.
- Пол, где ты был? Холинхед тебя ищет.
"Прочь с дороги, ты, закомплексованный грязный ублюдок!"
Но он все же рассудил, что безопаснее эти слова вслух не произносить.
Впоследствии он не мог четко вспомнить, как ему все удалось - помогло
чистое нахальство, властный тон, которым он раздавал приказания сестрам и
заставлял их делать то, что ему нужно, несмотря на циркулировашие весь
день по больнице слухи. И прежде чем кто-нибудь, включая самого Пола, смог
что-то понять, машина была уже в миле от больницы, и он, скосив глаза на
боковое сиденье, видел, как Арчин, извиваясь змеей, натягивает на себя
свое новое ярко-желтое платье взамен жуткого больничного мешка, в котором
она только что появилась.
Он все не мог поверить в то, что произошло, а когда на короткие
мгновения убеждал себя в этом, его охватывало чувство ничем не прикрытого
ужаса, и тогда он цеплялся за нелепую надежду, что все это лишь иллюзия,
очередное воображаемое видение катастрофических событий - одно из тех, что
преследовали его всю жизнь.
А она напевала тоненьким голоском странную мелодию, не принадлежащую ни
одному из известных ему музыкальных стилей, машина мчалась без остановок
сквозь надвигавшиеся сумерки, и в эту ночь он наслаждался ее телом в
убогом дуврском отеле, который на несколько часов превратился для них в
непонятно как попавший в каждодневный мир прекрасный до разрыва сердца
потерянный Ллэнро.
40
Городок назывался Луз. Он располагался в конце дороги в никуда, в
двадцати милях восточнее Марселя: разросшийся рыбный порт с тремя или
четырьмя тысячами жителей, число которых удваивалось во время летнего
сезона и еще раз удваивалось по субботам, когда марсельцы приезжали
провести время в плавучем казино, которым заканчивался мол в гавани.
Все городские постройки представляли собой один неправильной формы
квадрат, обращенный широкой стороной к гавани, в каждом его углу
располагалось по отелю, а между ними - кафе, рестораны и сувенирные лавки.
От квадрата вглубь материка, следуя складкам рельефа, тянулись улицы,
больше похожие на аллеи. Скрытый за одним из двух небольших мысов,
заслонявших обзор, находился кэмпинг, а вслед за ним вдоль побережья до
самого Марселя тянулись роскошные виллы.
Сегодня неожиданно подул мистраль, принесший с собой на
Средиземноморское побережье первые признаки надвигавшейся осени; он
набирал полные пригоршни песка и швырял его в лицо всем, кто попадался на
пути. Машины ползли на низкой передаче с поднятыми крышами и закрытыми
окнами. Любители загара исчезли, оставив пляж ватаге детей, игравших
большим ярким мячом.
За столиком кафе, не того, в котором они сидели вчера, и не того, в
котором позавчера, Пол и Арчин, не торопясь, потягивали из высоких
стаканов смородиновое вино. Они выбрали сначала - точнее, Пол выбрал -
другое кафе, одно из тех, откуда открывался вид на гавань, но придя туда
сегодня утром, обнаружили, что оно закрыто - сезон закончился. Это
обстоятельство выбило Пола из колеи; странный новый ветер, казалось,
разговаривал с ним, и в каждом его порыве слышалась презрительная насмешка.
"Завтра закроется и это. А послезавтра все остальные?"
Их путь закончился здесь не потому, что он выбрал это место - он ни
разу не слышал имени Луз до того, как увидел его на дорожном знаке - а
потому, что именно в этом городишке им пришлось расстаться с машиной.
Каким-то образом ему удалось растянуть деньги на все их летнее
паломничество.
Арчин, сперва счастливая только от того, что нет больше Чента, очень
скоро разочаровалась: паспорта, пограничные правила, регистрация в отелях
- все эти невидимые оковы, которыми мир, ее принявший, опутывал своих
подданных, ужасали ее, так что он сомневался, долго ли она сможет выносить
такое грубое посягательство на свою свободу. Испытывая неловкость за своих
сородичей, Пол решил показать ей другую сторону медали и
продемонстрировать все очарование, великолепие и роскошь, которую только
мог предложить его мир: завораживающую древность Рокамадура, средневековые
стены Каркассона, неприступный собор Альби, фантастичный в багровых лучах
заката, модные дорогие курорты, где единственная рюмка бренди могла
уничтожить весь их дневной бюджет, извилистые скальные карнизы вокруг
Эстрель:
Наконец, он оказался перед выбором: пересечь еще одну границу, что было
рискованно, потому что его трюк с паспортом могли раскрыть и сообщить на
все таможни, или попробовать поселиться здесь постоянно, что было не менее
опасно.
Но не сегодня. Может быть, на следующей неделе.
Он отпустил бороду, и это ему шло, придавая новое выражение высокому
лбу и глубоко сидящим глазам - ставшим сейчас еще глубже, потому что из
них давно уже ушло то, что наполняло их в жаркие летние дни. Тогда, в
начале пути, страсть прогоняла прочь мысли о будущем; они занимались
любовью гораздо чаще, чем ему это представлялось возможным, - ночью в
дешевых придорожных мотелях, днем, укрывшись в тени деревьев или
прибрежных камней, они вбирали в себя энергию солнечных лучей и питались
от нее, когда стихало возбуждение.
Арчин, не вылезавшая из крошечного бикини, что служило причиной
завистливых взглядов, которыми провожала его мужская половина обитателей
фешенебельных пляжей, все удивлялась, какими же надо быть глупыми, чтобы
не купаться голышом - наконец, он нашел ей небольшую бухточку, где никто
не мог их видеть, но она только поранила ногу об острый камень, когда
пыталась на него вскарабкаться. Он стал уже подумывать об Иль-дю-Левант,
но скоро узнал, что французские ВМФ предъявили права на эту территорию, и
палаточный городок снесли.
"В этом мире невозможно совершенство. В Ллэнро нет войн уже несколько
веков; они не знают, для чего нужно оружие."
В маленьком невзрачном городке, вроде Луза, они встретили четверку
битников, которых мало интересовали распоряжения иммиграционных властей:
они не испытывали потребности носить приличную одежду и держали путь на
Болонью, перемещаясь автостопом, и имея при себе лишь рваные джинсы и
сандалии. Они собирались ночевать под открытым небом за городской чертой;
Арчин, счастливая, что встретила людей, не опутанных законами и
предрассудками этого непонятного ей мира, упросила его составить им
компанию, и он, чтобы доставить ей удовольствие, купил всем еду, вино и
бутылку крепкого бренди. Потом была ночь под теплыми звездами, когда он
подумал, что девушка, бледная, словно рыба, выплывшая вдруг из воды и
попавшая прямо к нему в объятия - Арчин, но это оказалась не она, и в
следующий раз опять не она, а подружка первой, а наутро Арчин сияла и
светилась так, что он испугался самого себя, и дни покатились.
- Это было почти как в Ллэнро, - сказала она в оправдание своей радости
и, услышав это магическое слово, он так и не решился возразить: этот
другой мир не имел ничего общего с Ллэнро.
"Я увез ее из Чента, заплатив за это целью жизни и тяжелой работой,
потому что она самый свободный человек из всех, кого я встречал, свободный
всем своим существом. Но кто свободнее всех в моем мире? Богатые, которые
могут купить все, что хотят, включая защиту от закона, как Ньютон Сверд -
и вот мой ребенок (сын?
дочь?) смыт в канализацию. Возможно, придет день, когда появится
какой-нибудь свободный, богатый и безответственный ублюдок на "феррари" и
откроет ей новые горизонты:"
Это была одна из тех мыслей, которые мистраль приносил с моря, еще
вчера улыбчивого, а сегодня хмурящегося хлопьями белой пены.
"И еще: за все эти месяцы ни капли крови. Я спрашивал; она уклоняется.
Я объяснял, читал лекции, целый курс женской физиологии, она снова
уклоняется.
Девчоночья грудь, такая маленькая, что полностью прячется у меня в
ладони, бедра, скорее подходящие мальчику, а не девушке, несмотря на
тонкую талию, которая придает фигуре женские пропорции, независимый вид,
которому позавидовала бы Айрис. Я думаю:"
Против этого - алкоголь, спасибо либеральным французским законам, если
сравнивать их с "извините, но в это время только для джентльменов" в
"Иголке в стоге сена", но мысли все равно прокрадывались сквозь заслон и
одевались в слова, как в одежду.
"Такое чувство, что Арчин, в чьем лице опыта и мудрости вполне
достаточно, чтобы сойти за двадцатишестилентнюю Айрис, физически -
незрелый ребенок. И стерильна."
Он не представлял, что будет делать, столкнись они вдруг с перспективой
появления ребенка. Мысли о последствиях не имели формы, они толпились в
глубине его сознания, как грозовые тучи на горизонте этого ласкового моря.
Для того, чтобы осознать их истинную природу, нужно было возродить того
Пола Фидлера, которым он был до побега - от дома, работы, давних надежд,
но все его существо противилось этой второй мучительной ломке.
"Тьяхарива. Этого не случится. Это уйдет само, счастливым чудом, пока
меня это не волнует, пока я не превратился в чужого, странного человека, в
котором живет лишь одна забота - подходит он или нет этой невероятной
девушке."
Но это произойдет здесь, сейчас, потому что только что он случайно
