первый из правой связки рукавов.
"Господи. Ты знаешь, что если кто-то и может воспринять это серьезно,
то только "другой Пол Фидлер"."
Он в замешательстве смотрел на Арчин. После первого прорыва, когда он
вынудил ее признаться в том, что, по ее мнению, запрещали неведомые "они",
гипноз требовался все меньше и меньше, чтобы заставить ее говорить. Сейчас
он затруднялся сказать, в трансе она или нет. Вся живость и энергия ее
характера светились в глазах и ясном, звонком голосе.
- Как ты совершила это: путешествие, Арчин?
- Честное слово, в твоем языке нет слов, чтобы это сказать. В моем
языке нет слов, чтобы сказать мотор, ракета, космонавт, которых я видела
по телевизору - нет даже слова телевизор. Все другое. Мы делаем другие
вещи и решаем другие задачи.
"Общество, которое радикально разошлось с нашим, у них высшее
достижение - путешествие во времени, а у нас - самолеты и ракеты на Луну.
Не об этом ли она думала тогда в лесу, когда ходила вокруг машин и трогала
их так, словно ничего подобного не видела в жизни?"
С неожиданным энтузиазмом он сказал:
- Расскажи мне о мире, откуда ты пришла, Арчин.
Она с сомнением посмотрела на него.
- Послушай, Пол, я сначала объясню тебе одну вещь. Когда я только
поняла, что со мной случилось, что я промахнулась, и никогда не попаду
домой, я хотела рассказать, кто я и откуда, но мне было нельзя. Ты этими
часами и мягким голосом сделал то же самое, что и они, чтобы запретить мне
говорить людям там, куда я иду, о том, что будет потом.
"Она все правильно объясняет. Если кто-то намерен отправиться из
будущего в прошлое, имеет смысл дать ему гипнотическую команду и запретить
говорить лишнее, чтобы предки не восприняли его слова всерьез, и не
сделали что-нибудь, чего не записано в истории, и тем самым не уничтожили
бы их родное будущее."
Во всем этом было какое-то поразительное обаяние, как от хорошо
выстроенного романа, когда следишь за тем, как автор разгадывает загадки,
которые сам же и назагадывал.
Пол задал провокационный вопрос:
- Тогда почему ты так открыто со мной говоришь?
- Язык изменился между Веком - как ты сказал? - Смуты, да? - Веком
Смуты и моим временем. Команда была не говорить никому, кто спрашивает на
старом языке, но ты вспомнил, как мы говорим "привет", а это было можно.
Она неожиданно подалась вперед, схватила его за руку и заглянула в
глаза.
- Пол, я так рада, что могу тебе рассказать все это. Это было так: так
больно сидеть одной и знать, что я самый одинокий человек в мире.
Пол вздрогнул и отдернул руку.
"Я мог сейчас наклониться и обнять ее: Стоп. Стоп. Это просто перенос,
это фиксация, как у Мориса Дукинса. Как Морис смотрел на меня своими
масляными глазами. Боже сохрани."
- Расскажи мне о своем мире. И сядь, пожалуйста обратно в кресло.
Она со вздохом подчинилась.
- Расскажи мне о:
"О чем бы таком эмоционально нейтральном ее спросить? Может, о
политике? В нашем мире со времен античности это вызывает разве только
отрицательные эмоции."
- Расскажи мне о вашем правительстве. Кто вами руководит?
Она послушно откинулась на спинку кресла и положила руки на
подлокотники.
- Оно не такое, как ваше. Оно очень мирное: ох: мировое?
- Миролюбивое.
- Да, миролюбивое, спасибо. Двести восемьдесят лет нет войн,
сумасшедших людей, преступников. Правители - это люди, которых мы
выбираем, чтобы они были хорошими. Должны быть отцами, и все дети должны
сказать за них. Если хоть один сын или дочь хоть в шестьдесят лет говорит
нет, его не выбирают. То же самое везде, потому что когда нет войн, люди
не хотят никого бояться, и не нужно никого, чтобы заставлять что-то делать.
- Ты, кажется говорила, что люди живут до ста пятидесяти лет?
- Да, дети, которые родились в то время, из которого я пришла, могут на
это рассчитывать.
"Милосердное правительство, преступности нет, душевных болезней нет,
фантастическое долголетие: Как же меня угораздило родиться в мире со
смертями, водородными бомбами, автокатастрофами, налогами, тюрьмами и
сумасшедшими домами."
Некоторое время Пол позволил своему воображению плыть по течению мимо
прекрасных картин. Потом вдруг сообразил, что держит Арчин уже гораздо
дольше положенного времени, а в столе его ждет груда работы.
"Трудно надеяться, что она легко оставит свои фантазии. В один
прекрасный день взять и забрести в совершенный мир. Это как праздник, или
отпуск. Но мне нельзя брать сейчас настоящий отпуск."
В состоянии, близком к панике, он сжал кулаки.
"Потому что: кто, кроме меня, станет слушать ее фантазии? У кого, кроме
меня, хватит воображения и терпения понять, насколько они для нее реальны,
кто, кроме меня, поостережется сказать "У крошки просто поехала крыша"?
Кого еще донимают другие варианты самого себя, те, что свернули не на том
повороте дороги жизни и сигналят теперь оттуда о своей беде, как она это
назвала, из северо-запада через время?"
32
Глубина, детали, подробности росли, росли, росли.
"Название этой земли я сначала услышал как Львиный Рык; точнее всего
по-английски будет сказать Ллэнро, с чем-то вроде двойного валлийского "л".
Очень интересный, непонятно как сохранившийся диалект, первоначально
доримская основа нашего мира с последующим кельтским влиянием. Это просто
чудо, что она распознала мой ублюдочный акцент, когда я спросил ее
"тириак-но?". Там не "к", там скорее клацанье языком, так же как в слове
"Ллэнро" последний звук произносится, как французское "bon"."
- Что означает Ллэнро?
- Никто уже толком не знает, но есть идея, что "Скала в бурю", потому
что сильно штормило, когда завоеватели пришли по морю.
"Скала в бурю! Не то ли это, что мне сейчас нужно, твердь, за которую я
могу зацепиться, когда весь мир готов поглотить меня без следа."
- Ты говорила, что городок, в который ты направлялась был крупным
рынком одежды, овощей и мяса. Но вы ведь даже не притрагиваетесь к мясу.
Ее передернуло.
- В моем мире, Пол, когда-то давно животных убивали на мясо, и это было
религиозным обрядом. Поэтому в Век Смуты был специальный рынок и
специальные церемонии, как мясо продавали. Когда я увидела его открытым в
вашей лавке, я захотела: вернуть мою еду. Так говорят?
- Стошнить.
- Да.
- Значит вы не убиваете животных для мяса?
- Нет. Мы животных: держим? Наверно, так правильно. Но мы позволяем
животным ходить, где они хотят, а когда их становится слишком много, мы
даем им лекарство, чтобы было меньше маленьких.
- А как же хищные и опасные звери?
- Какие звери?
- Ну, большие животные, которые едят мясо и должны убивать других
животных, потому что они привыкли к такой пище.
- В Ллэнро таких нет. В далеких землях, где очень мало людей, мы
разрешаем им жить, как они хотят.
- Но должны же были быть какие-то религиозные обряды, когда нужно
убивать животных.
- Как вы называете мясников, которые: - щелчок пальцами, - :главные по
религии!
- Священники?
- Наверное. Но после всего они должны идти к реке, смыть кровь и
попросить прощения у души животного.
"Как эскимосы. У ее видений невероятный диапазон!"
- Но это было давно. Тяжелая работа - делать мясо для еды, и жестокая.
Людям лучше есть пищу, которая сразу выросла на земле, чем есть животных,
которые ели эту пищу. Это понятно?
- Да, вполне.
Она грустно посмотрела в окно.
- В моем мире точно такие холмы, на них растут прекрасные деревья, а на
полях цветы выше, чем ты, - голубые, красные, белые, желтые. Когда дует
ветер, можно услышать запах цветов и моря на западе. - Она помолчала. -
Тяжелее всего было прощаться с цветами, я знала, что никогда их больше не
увижу.
Пол смотрел на нее и думал о том, какое нужно мужество, чтобы
отказаться от всего близкого - не просто от родителей, любимых и друзей,
но и от всех звуков, запахов, цветов привычного мира.
- И плыть над морем цветов и видеть, как они трепещут на ветру! Однажды
мы плавали целых четыре дня не опуская: пузырь? Ой, я не объяснила! Это
такая большая круглая пустая штука с теплым воздухом, в которой светло, и
она может подниматься в небо.
- Воздушный шар. Воздушный шар с подогревом.
- Да. - Она целиком отдалась воспоминаниям. - Летом, ветер был слабый,
мы летели четыре дня, прежде чем увидели море и опустили воздушный шар.
Пол с трудом удержался от того, чтобы спросить, кто был второй
составляющей этого "мы".
Теперь он писал два блокнота: один для Элсопа и больничных журналов, в
котором содержались лишь самые общие фразы, вроде "сегодня с больной был
проведен сеанс гипноза, и достигнут прогресс в расширении ее словарного
запаса в следующих областях:", и другой, в котором накопилось уже больше
ста страниц - описание странного и прекрасного мира Ллэнро.
От корки до корки в который уже раз перечитывал он рассказы Арчин,
почти пьянея от видений, встававших у него перед глазами.
- В Ллэнро родители никогда не наказывают детей. Если ребенок делает
что-то не так, они спрашивают себя, что они сделали плохого, и в чем
показали дурной пример. Ребенок считается независимой и ответственной
личностью после того, как научится говорить, и его учат и подбирают ему
работу по его внутренним способностям. Заставлять ребенка делать ту
работу, которую он не хочет, считается жестокостью, может вызвать
неприятные замещения и испортить детство.
"Как мое. Талантлив или нет, они не должны были заставлять, подкупать,
тащить волоком по этой лестнице."
- В Ллэнро те, кто вступают в брак, дают обет всему обществу, что
согласны взять на себя ответственность родить и воспитать детей, стать им
лучшими друзьями на всю жизнь, теми, к кому они всегда смогут обратиться
за помощью и советом.
Зачатие без такого торжественного обещания считается неправильным для
нерожденного ребенка, и власть обычно рекомендует принудительный аборт.
Люди очень серьезно относятся к родительству, у нас никто не давит на
молодых людей, чтобы они женились и рожали детей, нет и социального
давления, как это часто бывает в вашем мире, поэтому многие дети у вас
вырастают и считают себя обязанными своим родителям.
"И даже если с ребенком что-то случается, например, нервный срыв от
переутомления, им все равно не надоедает напоминать своему чаду, сколь
многим он им обязан за неуклонное выполнение родительского долга."
- С другой стороны, проявления сексуальности в Ллэнро разрешаются и
поощряются, и физическое выражение своих чувств тоже.
"Интересно, что бы подумал мой отец, если бы я попытался поцеловать его
в щеку."
В один прекрасный день Пол вдруг поймал себя на том, что начинает терять
терпение из-за какого-то упрямого пациента, и в голове у него тут же
пронеслось:
так не поступают в Ллэнро.
Гнев тут же утих. Спокойно и рассудительно он разобрался со всеми
проблемами, и когда те остались позади, почувствовал, как по телу
разливается теплая волна.
Выработалось расписание: он встречался с Арчин каждое утро, кроме
понедельника, когда приходилось помогать Элсопу на приемах в Бликхемской
клинике, и постепенно стал посылать за нею все раньше и раньше, так что
пришлось даже переносить на более раннее время ланч, потому что иначе он
рисковал заработать расстройство желудка.
Однажды в июне, прорвавшемся, наконец, летним теплом, он вошел в туалет
для персонала, чтобы вымыть перед едой руки. Он уже давно не был в
парикмахерской, и теперь, бросив взгляд в зеркало, безуспешно пытался
придать своей прическе более пристойный вид. Приглаживая волосы руками, он
разглядывал отражавшийся в зеркале пейзаж за окном.
"На что похожи эти холмы, когда они покрыты морем цветов? Каких цветов?
Подсолнухов? Выше меня, она сказала. Но разного цвета: Я почему-то
представляю их маками с огромными лепестками, которые хлопают на ветру."
Дверь туалета открылась. Он поспешно пригладил непослушную прядь волос,
стыдясь, что его застанут за ленивым созерцанием своего отражения и
