ползущих навстречу друг другу черепашек. Изумрудные глазки животных
поблескивали хитрым огоньком, как будто серебряные черепашки знали что-то
такое, о чем никому и никогда не расскажут. Соль прикусила губу и залилась
краской удовольствия, когда отец вручил ей подарок. Сжав в кулаке
застежки, она крепко обняла Синфьотли и на миг прижалась к нему, а потом,
словно испугавшись, отступила на два шага.
Однако бабка не позволила им долго наслаждаться радостью и задала
наконец тот вопрос, которого Синфьотли ждал и боялся:
- Где твой брат?
- Мой брат Сигмунд убит, - спокойным тоном произнес Синфьотли. - Он
погиб в самой последней битве с киммерийской ордой, мать.
- Я хочу видеть его тело.
Синфьотли стал белее снега.
- Я... я потерял его, мать.
Стало тихо. По лицам говорящих Соль поняла, что произошло нечто
ужасное, и еще крепче стиснула в кулачке отцовский подарок. Серебряные
лапки черепашек впились в ее ладонь. Взгляд глухой девушки заметался между
Сунильд и Синфьотли.
- Потерял? - выговорила Сунильд и шагнула к сыну, наступив по пути на
развернутый у ее ног зеленый шелк. - Ты не сумел найти тело моего сына
среди прочих убитых? Быть может, ты просто не искал его, Синфьотли?
- Не оскорбляй меня, мать, - тяжко произнес Синфьотли. - После того
как мы втоптали в снег этих киммерийских разбойников, я обошел поле брани
и отыскал среди павших своего брата. И он был мертв, клянусь тебе. Нет, я
не мог оставить его среди чужих, вдали от родной земли.
Он замолчал.
- Говори, - велела Сунильд, и он вновь побледнел, возвращаясь к
тяжелому для него воспоминанию.
- Я завернул его тело в плащ и привязал к волокушам, чтобы ты и Соль
могли увидеть его в последний раз и оплакать как полагается. Лучше бы мне
погибнуть вместе с ним, чем пережить позор. На последнем переходе я
увидел, что тело пропало.
- Почему? Ты плохо привязал его? Ты не следил за ним?
- Мне нечего добавить к этому, мать. Ты знаешь все.
- Пусть будет с ним милость Игга и Младших Богов, - сказала Сунильд,
словно решившись поставить на этом точку всему разговору. Помолчав, она
указала пальцем на пленника, привязанного к седлу лошади. - Это кто?
Асир обернулся. Быстрым движением отвязал конец веревки, которой
Конан был привязан к луке, схватил киммерийца за волосы и подтащил к обеим
женщинам. Ударив Конана по ногам, Синфьотли заставил его упасть на колени.
- Я взял его в плен, - сказал Синфьотли. - Он будет сражаться и умрет
во славу Сигмунда, чтобы на погребальном пиршестве потешить душу твоего
сына, мать.
Дрожа от ярости, Конан сделал попытку встать на ноги, вскинул голову,
бросил на женщин дерзкий взгляд - и вдруг оцепенел от ужаса. Напротив
него, всего в двух шагах, стояла та самая ночная колдунья, что подбиралась
к спящему Синфьотли в сопровождении огромного белого волка. Только тогда
она была прочти раздета, а сейчас на ней было строгое и богатое платье,
волосы убраны в девические косы. Ничто не выдавало в дочери Синфьотли
сверхъестественного существа. Желая проверить свою догадку, Конан с
огромным трудом заставил себя заглянуть в ее глаза. Однако ни кошачьего
зрачка, ни зловещего красного отсвета он не заметил. Сейчас перед варваром
была просто юная девушка, создание из плоти и крови, такое же хрупкое и
уязвимое, как любой другой человек. Однако Конан ни на мгновение не
усомнился в своем рассудке: он видел то, что видел. Она ходила босая по
снегу, она усыпила Синфьотли одним движением руки, и белый волк жался к ее
коленям, как собачонка. Галлюцинации не посещали киммерийца никогда, даже
во время чудовищных пьяных оргий, в которых он охотно принимал участие.
Что бы она из себя ни строила, эта Соль, какой бы невинностью ни
притворялась, Конан не позволит себя обмануть.
- Убери отсюда этого грязного варвара, - велела Сунильд. - Отправь
его к Гунастру. Пусть обломает ему когти. Душа Сигмунда еще засмеется при
виде его крови.
Конан наконец поднялся на ноги и попятился назад насколько позволяла
веревка - Синфьотли позаботился о том, чтобы пленник не в состоянии был
бежать. Он мог делать только небольшие шаги - а что до того, что трудно
проделать таким образом большой путь, то это Синфьотли не заботило.
Отступая, Конан не сводил взгляда с Соль. Ему казалось - вот еще миг,
и ведьма выдаст себя, и в глубине ее зрачков, странно расширенных,
запляшет красноватый свет, отблеск далекого зарева.
- Если ты будешь таращиться на мою дочь, вонючее животное, -
проговорил у него над ухом тихий, угрожающий голос Синфьотли, и Конан
ощутил его тяжелое дыхание, - я изуродую твою смазливую физиономию, вырву
тебе ноздри, чтобы ни одна потаскуха к тебе и близко не подошла, даже за
деньги.
- В мужчине женщины ценят совсем другое, - нагло ухмыльнулся Конан.
На самом деле юноша имел весьма смутные представления о том, что
именно ценят женщины. Пока что ему не приходилось иметь с ними дела.
Однако хвастливые рассказы сверстников давали множество пищи для
размышлений, и Конан давно уже искал случая убедиться во всем этом на
личном опыте.
Вместо ответа Синфьотли ударил его кулаком в лицо и сбил на землю,
после чего несколько раз пнул лежащего на боку пленника сапогом. Сунильд
брезгливо смотрела на эту сцену.
Из дома уже выглядывали слуги. Дюжий детина с кнутом в руке,
повязанный кожаным фартуком, вышел из дома с черного хода, приблизился к
Синфьотли и, поцеловав его руку, справился, что делать с новым рабом.
- Отведи на конюшни и там привяжи, - распорядился Синфьотли. - Смотри
только, чтоб не укусил тебя. Будет брыкаться - угости кнутом, да
посильнее. Привязывай намертво, так, чтобы и пошевелиться не мог.
Слуга с сомнением посмотрел на Конана, с трудом глотающего воздух, -
Синфьотли ощутимо ударил его в грудь.
- От такого обращения не откинул бы он копыта, господин.
- Тебе бы самому не откинуть копыта, если будешь ловить ворон. Я
лучше потеряю пленника, чем такого верного слугу, как ты.
Детина в кожаном фартуке еле заметно покраснел от удовольствия,
передернул плечами, словно желая сказать что-то вроде "мы завсегда
пожалуйста", и, нагнувшись, одним могучим рывком поставил Конана на ноги.
- Тяжеловат для своих лет, а? - заметил он.
Синфьотли рассеянно кивнул. Удерживая киммерийца левой рукой за
длинные растрепанные волосы, а правой - за связанные за спиной локти,
слуга напоследок спросил:
- А как насчет еды? Я в том смысле, что кормить его или как?
- Дай ему мяса, - распорядился Синфьотли. - Завтра его заберет
Гунастр. Старик сообразит, как его кормить, этого звереныша.
Синфьотли уже поворачивался к слуге спиной, когда тот снова
заговорил:
- Простите, господин. А ежели он захочет по нужде?..
- Ни под каким предлогом не отвязывай. Помни: этот варвар - человек
только с виду, - сказал Синфьотли. - На самом деле он хитер, злобен и
изворотлив, как молодой хищник. Он животное, помни.
Еще неизвестно, кто в этой сумасшедшей семье настоящее животное,
подумал Конан угрюмо. Он боялся, что нынче же ночью ему предстоит узнать
это.
- Да помогут нам Игг и Младшие Боги, - пробормотал слуга и потащил
киммерийца в конюшню.
Связанный на совесть, ощущая в желудке каменную тяжесть мяса,
проглоченного не жуя, с онемевшими руками, Конан коротал ночь в душной
конюшне, греясь теплом стоящих поблизости лошадей. Он был рад, что рядом
эти добрые, преданные человеку существа: близость ведьмы не давала ему
покоя. Поняла ли Соль, что Конан узнал ее, что варвару известно, кто она
такая? Не захочет ли девушка избавиться от лишнего свидетеля? Знает ли обо
всем этом высокомерная старая женщина - мать Синфьотли? Если бы Конан хотя
бы не был связан!.. Проклиная свое бессилие, киммериец ждал рассвета с
таким же нетерпением, с каким когда-то торопил утро своей первой битвы.
Далеко за городом Халога над заснеженной равниной летал зимний ветер,
наметая огромные сугробы. Синеватая поземка вилась под порывистым ледяным
дыханием зимних великанов. Точно Льдистый Гигант прилег на эту землю, и
все дул и дул на нее, и никак не мог остановиться.
Но вот к завыванию ветра прибавился новый звук - долгая, тоскливая
нота. У черного пня - это было все, что осталось от древнего дуба, за
столетия полностью сгнившего изнутри, - появился огромный белый волк.
Словно оживший сугроб был чудовищный зверь, с острой мордой, роскошным
мехом, красноватыми, печальными и жадными глазами. Взобравшись передними
лапами на пень, он задрал морду вверх, к убывающей луне, и протяжно завыл.
Ветер подхватил его зов, понес дальше над равниной, к городу.
Прошло время, и волк перестал выть. Он прислушался, поставив уши
торчком. Та, которую он призывал, услышала - не слухом, но внутренним
чутьем. Медленно шла она по снегу, босая, в одной только длинной рубахе, и
золотые волосы покрывалом окутывали ее. В опущенной руке она держала
кинжал.
Пять красных огоньков засветились в синеватой белизне ночи: в зрачках
девушки, в глазах волка и в камне, украшающем рукоять кинжала. И чем ближе
подходила девушка к белому зверю, тем ярче горели огоньки.
Волк ждал, приоткрыв пасть и дрожа от нетерпения. С его языка капнула
слюна. Когда девушка была уже совсем близко, он вдруг по-собачьи заскулил
и торопливо лизнул раз-другой ее босые ноги. Упав на колени, она обхватила
руками его огромную голову, прижалась лицом к взъерошенной шерсти зверя и
зарыдала. Повизгивая, волк лизал ее щеки и руки.
Наконец она отерла слезы и поднялась на ноги. Вскочив на пень,
девушка воздела к луне руки с зажатым в правой кинжалом и заговорила:
- Мать-Луна, проливающая бледный свет свой на темные души наши! Все
тайны нашего рода открыты тебе. Призови отца нашего, Младшего Бога, из
тех, кому не дал еще мужского имени наш предок, Игг! Отзовись на мой
голос, отец, божественный юноша, вепрь чащобы, совратитель земной нашей
матери! Вот кинжал с каплей твоей крови. Если слышишь, как зовет тебя
Соль, дай знать...
Странно звучал голос девушки, которая сама не могла его услышать.
Ломкий, гортанный, он с мучительным трудом срывался с ее губ. Сидя у ног
Соль, волк напряженно следил за ней.
И камень на рукояти кинжала вспыхнул ослепительной алой искрой,
разбрызгивая свет по сугробам, как будто в руке у Соль вдруг загорелся
факел.
Зверь поднялся, напрягся, приготовился к прыжку.
- Благодарю тебя, отец, - вновь заговорила девушка. - Воистину, твоя
кровь течет в наших жилах, и да будет жизнь ее божественным даром!
Она поднесла кинжал к своей левой руке и надрезала себе запястье.
Показалась кровь - черная в неверном свете. Несколько капель упали на
красный камень, и драгоценность впитала влагу жизни, как губка впитывает
воду. И, словно бы ожив, камень засверкал, заиграл, и от него потек жар.
Девушка спрыгнула с пня и, размахнувшись с силой воткнула кинжал в
старую древесину. Он погрузился почти до самой рукояти.
Соль отступила на несколько шагов в сторону, освобождая дорогу белому
волку.
И волк прыгнул.
Он пролетел над пнем и кинжалом и на лету перекувырнулся через
голову. Уже в полете началась метаморфоза; спустя мгновение он рухнул в
снег, приземлившись - уже человеком - на колени и локти. Сигмунд
действительно был очень похож на Синфьотли: рыжевато-золотистые волосы,
острый нос, тонкогубый рот. Порой братьев путала даже родная мать. И юная
Изулт не смогла однажды определить разницы...
И только для Соль никогда не существовало сомнений. В жилах ее
