малейших сомнений".
"Как это может быть, отец?"
"Он и сам наполовину дикий зверь. Юноша-варвар, пленник Синфьотли.
Тот, что отнял мою первую жизнь, убив Сигмунда-человека в последней битве
с киммерийцами. Сегодня он видел меня на гладиаторских играх. Другой бы
обманулся, но только не он".
Волчица вскочила. Глаза ее загорелись красным дьявольским огнем.
"Я разорву его на части, отец! Я перегрызу ему глотку и прикачу к
твоим ногам его окровавленную голову!"
Сигмунд безмолвно смотрел на охваченного охотничьим азартом зверя,
опасного, кровожадного. И это - его дочь, нежное дитя, рожденное кроткой
Изулт, которая была такой покорной, такой ласковой. Ему стало страшно, но
превыше страха, превыше отвращения к своей хищной натуре оставалась
смертная, властная тоска.
Чем чаще он и его дочь совершали превращения, тем меньше была нужда в
кинжале Младшего Бога, и они сами не заметили, когда научились обходиться
без него.
Над горизонтом показалась луна. Огромный шар, вновь набирающий
полноту, повис на самом краю темного небосклона. И Сигмунд не вынес этого.
Отчаянно вскрикнув, он переметнулся через голову и обернулся большим
зверем. И сразу же мир для него стал другим, исчезли мучительные сомнения,
не стало тоски, бесследно пропала жалость к людям, осмотрительность,
тревога за Соль. Жажда жизни - деятельной, полной простых забот о еде,
питье, - ночлеге - охватила его. Он подбежал к золотистой волчице, лизнул
ее в нос.
"Моя Соль! - ликовал он. - Моя дочь! Нас с тобой двое, - только двое,
и людям никогда не выследить нас!"
Волки помчались вздымая снег, и только луна на зимнем, ветрами умытом
небе следила их одинокий путь.
На рассвете Сунильд проснулась словно от толчка. Ее разбудило
непонятное беспокойство. Она лежала под шерстяными одеялами в своей тесной
и темной спальне огромного дома и слушала. Старый дом спал. За долгие годы
Сунильд успела изучить каждый шорох скрип каждой половицы. Мышь не
пробегала в подполе без того, чтоб ее не уловило чуткое ухо хозяйки.
Сунильд прислушивалась, лежа без сна. Все как обычно: за закрытыми
ставнями гуляет холодный ветер, в стойлах фыркают кони, в закутке возле
кухни звучно храпит конюх Кай и в его объятиях прикорнула маленькая Хильда
- служанка, недавно купленная вместо умершей в прошлую зиму старой
стряпухи, вынянчившей еще саму Сунильд.
Хильда была родом откуда-то из Пограничных Королевств. Синфьотли
нашел ее в Похьеле, куда они с Сигмундом ездили на ярмарку - покупать
лошадей. Девушка была насмерть запугана. Ее украли из родительского дома
разбойники-пикты. За два года она сменила пять хозяев. Тощенькая, с
тонкими темными косичками, Хильда поначалу вызывала у Сунильд брезгливую
жалость, но постепенно, видя, как старается новая стряпуха, хозяйка начала
ее привечать. Как-то само собой вышло, что в комнатку Хильды перебрался
конюх - это случилось недели через три после появления девушки в доме.
Старая хозяйка застала их утром на кухне, снисходительно усмехнулась, и
тем самым дело о замужестве Хильды было решено.
От Хильды мысли Сунильд сами собой перескочили к Соль - внучке,
единственной наследнице. В последнее время с ней явно творилось что-то
подозрительное. Девочка стала очень странной. И та ее отлучка - уж не на
тайное ли свидание она ходила? И к кому? Сунильд снова подумала о пятнах
крови на рубахе Соль. Может ли так статься, что Соль заманили в ловушку и
обесчестили? Она покачала головой. Что-то здесь было не так. Не такая
девушка Соль, чтобы поддаться на хитрость. Она хорошо знает себе цену.
Гордая, умная, сдержанная - дочь своего отца, внучка своей бабки.
Незаметно для себя Сунильд снова задремала. Ее разбудил тихий стук в
дверь. Кто-то царапался у входа в спальню. Старая женщина села,
перебросила на грудь заплетенные в косу седые волосы.
- Госпожа Сунильд! - пропищал голосок Хильды.
- Входи, дурочка, - разрешила хозяйка.
Хильда влетела так, словно за ней гнались дьяволы, споткнулась о
порог и едва не расплескала молоко, которое несла в большом глиняном
горшке.
- Ну, что еще случилось? - спросила Сунильд. - Почему ты бледная и
дрожишь?
- Ох, - простонала Хильда, - ноги не держат.
Сунильд выхватила у нее из рук горшок, потому что Хильда рухнула на
хозяйскую кровать и уставилась на входную дверь вытаращенными глазами.
Несколько секунд она беззвучно шевелила губами, потом перевела полный
ужаса взгляд на хозяйку.
Сунильд осуждающе покачала головой.
- Детка, если ты не перестанешь трястись от страха и делать глупости
только потому, что тебе опять что-то приснилось, я велю тебя выпороть.
- Ох, госпожа Сунильд, если бы мне это приснилось! Лучше бы так.
Попробуйте молоко, попробуйте.
- При чем тут молоко? Хильда, почему ты врываешься ко мне с этим
дурацким горшком? - рассердилась Сунильд, но все же наклонилась и понюхала
молоко. - Кислое, - сказала она, все еще недоумевая. - Ну и что с того?
Слушай, детка, я ценю твое усердие. Ты действительно хорошая кухарка, и
все мы рады, что ты живешь в нашем доме. Но все-таки не стоит будить меня
сообщением, что молоко скисло. Не такая это страшная вещь, и я полагаю, ты
сама придумаешь, что из него приготовить.
Хильда вцепилась в горшок мертвой хваткой.
- Это утреннее молоко, госпожа! - запричитала она. - Утреннее! На
рассвете его надоили, а спустя полчаса оно было уже кислое.
- Грязный горшок, - предположила Сунильд.
Хильда залилась слезами.
- Если бы грязный, госпожа Сунильд, только я все начисто отмыла еще с
вечера...
- К чему ты клонишь?
- А кони? Кони такие, будто на них всю ночь носились, не разбирая
дороги! В мыле, на губах пена, дрожат, храпят... а ведь мой Кай вчера
почистил их, напоил, засыпал свежего сена. И собаки под утро скулили,
тявкали, словно бы от страха. В доме какая-то нечисть госпожа, вот что все
это значит! Да спасут нас всемогущие боги...
Она плакала от страха. Большой рот Хильды распух, остренький носик
покраснел. Залитые слезами глаза в немой мольбе уставились на Сунильд.
Старая хозяйка, услышав это, точно окаменела. Признаки, перечисленные
девушкой, были бесспорны и очевидны. Сунильд и сама чувствовала, что
какая-то темная, мрачная тень нависла над их домом. И как ни боялась
Сунильд признаться в этом самой себе, но видела она и другое: крыло этой
черной тени задело Соль.
Хильда тихо шмыгала носом у плеча хозяйки. Сунильд вернула ей горшок
с молоком, погладила по волосам.
- Никому об этом не говори, детка, - велела она. - И своему Каю
скажи, пусть помалкивает. Не хватало еще, чтобы о нашем доме пошла дурная
слава.
- Мне страшно... - прошептала Хильда. - На рассвете _о_н_о_ как будто
посмотрело на меня...
- Кто - "оно"? Опять твои сны, Хильда.
- Нет, не сны... И у _н_е_г_о_ красные глаза...
- Деточка, ступай на кухню и займись завтраком. Я сама во всем
разберусь. И ничего не бойся.
Сунильд отстранила цеплявшуюся за нее служанку и встала с кровати. Не
спеша оделась, убрала волосы под платок. Насмерть перепуганная девушка все
сидела на кровати, прижимая к себе горшок со скисшим молоком, и следила за
хозяйкой большими, полными слез глазами.
Стараясь не выдать своего беспокойства, Сунильд направилась прямо в
спальню внучки.
Соль была дома, и старая женщина мысленно вознесла хвалу богам.
Девушка спала по одеялом из собачьих шкур и во сне вздыхала и тихо
постанывала. Когда Сунильд наклонилась над ней, она не проснулась, только
мотнула головой и сильно вздрогнула. Сунильд уловила незнакомый, тяжелый
запах - как будто в комнате побывала большая мокрая собака - и подумала,
что давно уже не проветривала собачьи шкуры, которыми в холодные зимние
ночи укрывалась Соль. Надо будет распорядиться, подумала она, пусть Хильда
хорошенько вытряхнет их и почистит снегом.
Соль снова застонала. Сунильд прислушалась и ей даже показалось, что
девушка не стонет, а повизгивает и поскуливает, как охотничья собака,
которой снится охота. Когда Соль зашевелилась в беспокойном сне, одеяло
сползло, и Сунильд увидела ее босые ступни. Соль поджимала и расслабляла
пальцы ног. В этом рефлексивном движении было что-то настолько
нечеловеческое, что Сунильд ощутила холод в груди, и сердце старой женщины
сжали ледяные пальцы.
Во сне полудетское личико Соль казалось взрослым и прекрасным.
Сунильд никогда еще не видела ее такой. И этот очень красный, жадный
рот... В складках губ Соль старая женщина увидела тайную боль и тайный
порок. И она стала намного старше, маленькая Соль. В свои тринадцать лет
она выглядела теперь на семнадцать, а то и на двадцать. Она становится
взрослой, вот в чем дело, сказала себе Сунильд и направилась к выходу.
Ничего страшного не происходит, упрямо твердила она себе, спускаясь по
лестнице на кухню, чтобы отдать необходимые приказания Хильде. Просто
нужно проветрить одеяла и поскорее выдать Соль замуж.
11
Конан сгрыз мясо, потом высосал из кости мозг, запил трапезу
чудовищным количеством пива и только после этого перевел дух. Нельзя
сказать, что варвар смирился со своей участью, - однако он начинал уже
находить в гладиаторской жизни хорошие стороны. У него появились - нет, не
друзья, но люди, с которыми он предпочитал иметь дело. На тренировках
Конан выбирал себе противников посильнее и потяжелее, инстинктивно избегая
хитрецов и лукавцев - Каро, Аминту, еще нескольких. Гунастр, конечно,
видел это, но пока что не вмешивался.
Иногда в гладиаторскую казарму приходили воины - гиперборейцы и
асиры, порой из знатных семей, - посмотреть на нового гладиатора, который
запомнился им на игрищах в память Сигмунда, поразмяться, взять у Гунастра
один-два урока. Некоторые выражали желание помериться силой с Конаном, но
Гунастр чаще всего под каким-нибудь предлогом отказывал - боялся за жизнь
почтенных господ надо полагать. И это тоже вызывало у Конана приятное
чувство. Ему льстило, что его считают опасным..
- Привет, киммериец! - услышал он знакомый голос и нехотя поднял
глаза. К нему подсел Арванд. Конан молча смотрел на него и откровенно
ждал, пока ванир уйдет. Но Арванд не уходил.
- Слушай, мальчик... - начал он.
Конан зашипел от злости и не выдержал:
- Я тебе не мальчик. Мне уже пятнадцать, и мужчина моего возраста не
позволит, чтобы...
Арванд прикусил губу, чтобы не расхохотаться, с видимым усилием
подавил приступ неуместной веселости и испытал прилив острой благодарности
к повару Акуну, который очень кстати подскочил и спросил, не угодно ли ему
пива.
- Кувшин не помешает, - сказал Арванд. Акун поклонился. Он знал, что
Арванду предстоит когда-нибудь стать его хозяином, и заранее мостил
дорожку к сердцу будущего владыки. Арванд видел это, усмехался, принимал
как должное - и помалкивал. Жизнь приучила его не отказываться ни от чего
- что бы она ему не предлагала.
Налив себе полную кружку, он предложил пива и Конану. Тот ответил
хмурым взглядом.
- Господское, - пояснил Арванд.
Конан взял кувшин, раскрыл рот пошире у влил в себя остатки пива
(добрую половину кувшина), после чего обтер губы, и сердито уставился на
Арванда.
- Ну? - спросил он наконец с неприкрытой злобой.
Арванд засмеялся. Конан побагровел.
- Ну-ну, - сказал Арванд. - Как тебя все-таки зовут, киммериец?
- Конан, - ответил юноша. - Что тебе нужно от меня?
- Что тебе известно о Синфьотли?
