необычайно толсты и неповоротливы.
Семеня широкими перепончатыми лапами, они появились из густого мрака,
царившего за дверью, громко цокая длинными клювами, поднятыми вверх.
Белоснежный живот и безукоризненно черные фрачные спины придавали им
торжественный вид. Огромные ласты крыльев мерно покачивались в такт
тяжелым шагам.
Построившись в две ровные колонны, пингвины заковыляли к лежащему на
обгорелом бетоне телу Пингвина. Они выстроились возле него по обе стороны
и, запрокинув головы, принялись петь долгую печальную песню, треща и
посвистывая.
На мгновение Брюсу показалось, что он различает слова.
Пингвины поочередно наклоняли над телом головы и слегка касались
клювом мертвой спины. Все это было очень похож на прощание домочадцев с
телом любимого родственника, безвременно покинувшего этот мир.
Звуки отражались от остатков стен, кружились, парили и медленно
поднимались вверх, к черному покрывалу зимнего неба.
Окончив панихиду, пингвины сгрудились вокруг покойного и, поднимая
лапки, начали аккуратно подталкивать его распластанное тело к краю
бассейна. Они отчаянно трудились, помогая себе длинными носами и упираясь
в труп белыми манишками своих важных фрачных костюмов.
Тело плавно сошло в воду и, разбросав легкие волны по бордово-черной
глади, поплыло, оставляя за собой пенный кровавый след. Из носа все еще
текла кровь, она смешивалась с распустившимися шнурами волос, закрывая
багряной пеленой лицо Пингвина. Через мгновение тело начало медленно
погружаться в бездонный мрак бассейна.
Пингвины расправили ласты и уже в полной тишине взмахивали ими, будто
посылали последний привет уходящему в небытие.
Комбинезон Пингвина еще несколько мгновений слабо просматривался
через муть воды, после чего исчез в темноте, выбросив на поверхность
несколько гигантских воздушных пузырей. В свете оранжевых догорающих огней
они блеснули радужными бликами и лопнули.
Пингвины склонились над водой и долго стояли у ее кромки, не делая ни
малейшего движения, и на их черных смоляных масках блестели то ли капельки
прозрачной, неизвестно откуда взявшейся этом грязном подземелье воды, то
ли...
- Мои малютки... - услышал Брюс далекое эхо...
Шел снег. На улицах было пусто и тихо. Снег валил и валил огромными
мягкими хлопьями, заметая сонные улицы. Город был погружен в теплый
спокойный сон Рождественской ночи. Громады узких высоких домов лишь
кое-где светились желтыми точками бессонницы. Одиноко мигали на
перекрестках замерзшие светофоры.
Черный лимузин, выпущенный еще в начале века, сверкнув полировкой и
хромом больших навесных фар, выехал из-за поворота и медленно, словно
танцуя, поехал по нетронутому снегу Пятой авеню. Он двигался почти
бесшумно, как привидение.
Сидевший за рулем машины Альфред поправил котелок и, тяжело вздохнув,
продолжил всматриваться в пустую дорогу, ярко освещенную фонарями и
цветными рекламами магазинов. Было видно, что какая-то мысль не дает ему
покоя.
Брюс сидел на заднем сиденье, откинувшись на спинку, и задумчиво
смотрел на пустынные тротуары и провалы темных подворотен, проплывавшие
перед его глазами.
Альфред поднял голову и взглянул в зеркальце заднего вида. Брюс
поймал на себе его взгляд и, тяжело вздохнув, поднял брови. На его лбу
пролегли морщинки.
- Не надо так мрачно, Альфред.
- Не спорьте, мистер Вейн. Посмотрите, как спокойно на улицах. Идет
снег. Рождество. И в каждом доме праздник. Хорошо.
- Действительно, хорошо, - согласно кивнул Брюс.
- Но только для нас я ничего хорошего не вижу. Ведь прошло всего
несколько часов, а о вас уже забыли, и у вас опять меланхолия, и мы все
равно не дома, а колесим неизвестно зачем по этим белым улицам.
Немного помолчав, он продолжил:
- Мистер Вейн, неужели вам нравится такая жизнь?
- Нравится? Пожалуй, нет. Тем более, сегодня. И я тебя прошу,
старина, не делай вид, что тебе так хочется домой. Там пусто. И ты это
тоже знаешь. Мрачный замок, холодные сырые подземелья, костюмерная...
Штаб-квартира.
- Мистер Вейн, а почему же все-таки она ушла?
- Плохой вопрос, Альфред. Она не могла остаться.
- Почему же?..
- Она - Кошка. А вы сами говорили, что животные в таком доме, как
наш...
- Мало ли что я говорил. В конце концов...
- В конце концов, она решила, что у нее осталось еще слишком много
жизней.
И вдруг что-то привлекло внимание Брюса в одной из подворотен.
Большая черная тень мелькнула на белой штукатурке стены. И, на мгновение
застыв возле стоящих в ряд мусорных баков, растворилась в воздухе, как
мираж.
- Альфред, - резко выпрямив спину и привстав, крикнул Брюс, -
останови машину!
Лимузин застыл возле узкой подворотни, ведущей в квадрат небольшого
дворика, тесно зажатого одноэтажными домами.
Брюс быстро вышел из машины и, ступая по слабо хрустящему под ногами
снегу, зашел в расщелину между домами. Было совсем тихо, казалось, что еще
немного - и будет слышен звук падающих снежинок. Слабый свет желтой
лампочки, висевшей на карнизе одного из домов, отбрасывал причудливые тени
на снег, делая очертания окружающих предметов слабыми и размытыми.
Брюс поднял голову и осмотрелся. Покосившийся сарай, куча неубранного
хлама возле ржавых мусорных баков, покореженные от старости и ревматизма
кирпичные стены домов. И ничего. Только одинокая блуждающая тишина.
Взгляд перешел на крыши. Легкий дымок струился над печными трубами,
растворяясь в морозном воздухе. Брюс поправил воротник пальто и, заложив
руки в карманы, тяжело вздохнул. Ничего, никаких следов, только тени на
нетронутом снегу...
- Мяу! - услышал он вдруг слабый писк.
Что-то оборвалось в его душе, и он негромко позвал:
- Селина!..
- Это меня?
- Да, тебя.
- Но уже все?
- Да.
- Но, может быть?..
- Может быть. Ты же не хотела умирать тогда, на той первой помойке.
Может быть... Но я тебя не понимаю...
- Чего не понимаешь? Того, что я - не кошка, а нормальная женщина,
того, что я не могу жить на мусорке, по утрам умываясь лапками, не могу
жить в подворотне!? И, кроме того, я просто умираю, когда меня никто не
видит. А ведь если я умру, то со мной умрет и твой последний шанс. Ведь,
пока что, мы с тобой - одно. Но у меня не девять жизней. Поэтому я ухожу.
- Но, может быть...
- Прощай.
- Прощай.
- Скажи лучше: "Мяу!"
- Мяу, - из приоткрытой двери сарая, оставляя круглые дырочки следов
в пухе снега, к Брюсу шла тонкая, изящная черная кошка. Подняв трубой
хвост, она прищурила желтые глаза и произнесла:
- Му-у-р-р!
Бесшумно обойдя его, она принялась тереться мордочкой и спиной о
ноги, топорща пушистые усы и прижимая уши к затылку.
- Ну вот, вместо меня ты уходишь с ним. Так что я... Извини.
- Я понимаю. Может быть...
Брюс быстро поднял кошку и, положив на руку, прижал к груди. Пушистый
теплый комок томно потянулся и, принюхиваясь к новым запахам, произнес:
- Му-у-р-р.
Брюс развернулся и медленно пошел обратно к машине. Альфред открыл
дверцу и пристально посмотрел на него.
Автомобиль ехал в восточном направлении. Брюс сидел, приживая к груди
кошку, и ему становилось немного, легче. Он поднял взгляд, чтобы
посмотреть на дорогу - и в лобовом стекле увидел свое отражение, которое
держало на руках черную маленькую киску. Возле него сидела Селина Кайл.
Лица у Селины и Брюса, там, в зеркале, были счастливые. Сидящий перед ними
Альфред улыбался.
Брюс резко развернулся. Рядом с ним никого не было. У Альфреда,
сидящего впереди, не дрогнул ни один мускул на печальном лице. Брюс в
недоумении поднял глаза к зеркалу.
Селина и Брюс целовались, а Альфред смущенно прятал глаза.
Брюс тяжело вздохнул.
Дворецкий вновь бросил взгляд на мистера Вейна и произнес:
- Как бы там ни было, с Рождеством вас, мистер Вейн, - и улыбнулся.
Брюс кивнул и ответил:
- С Рождеством вас, Альфред, - помолчав, он добавил:
- С добрым и хорошим.
- Му-у-р-р, - подтвердила кошка.
А тем временем высоко над ними, на крыше одного из небоскребов, на
фоне Луны возник силуэт женщины в маске с остроконечными кошачьими
ушами...
Женщина-кошка.
(Бэтмэн-3)
перевод - Е. Голубева
ОДИН
Главная проблема в отношении денег всегда заключается в том, что их
предостаточно у кого-то другого как раз в тот момент, когда они позарез
нужны тебе.
Селину Кайл деньги сами по себе не интересовали, но приходилось пла-
тить за квартиру, есть самой и кормить кошек, а также покупать те немно-
гие предметы первой необходимости для сносной жизни, которые нельзя было
украсть на улицах. С тех пор, как она в шестнадцать лет самостоятельно
приехала в Готам-сити, ей приходилось добывать деньги множеством спосо-
бов, ни один из которых не был вполне законным и не подпадал под опреде-
ление "профессия" при переписи населения.
Селина постоянно рисковала.
Она уже и сама не вспомнила бы сколько раз приходила в себя на
больничной койке, и после одного особенно зверского избиения ей откры-
лась мрачная истина: в Ист Энде, этом поганом районе, который она назы-
вала домом, могли выжить только хищники.
Так Селина Кайл стала Женщиной-кошкой.
Правда, в рейтинге колоритных хищников Готам-сити Женщина-кошка стоя-
ла не слишком высоко. В тех редких случаях, когда полиция или пресса за-
мечали ее подвиги, их обычно приписывали кому-то другому. Нельзя ска-
зать, чтобы такое отсутствие признания огорчало или обескураживало ее -
отчужденность столь же свойственна животным семейства кошачьих, как сви-
репость и независимость. И потом кошки - обыкновенные уличные кошки, у
которых она взяла свое имя, - могут выжить лишь благодаря тому, что не
попадаются на пути более крупных зверей, с которыми делят экологическую
нишу.
Став Женщиной-кошкой, Селина начала охоту и в самом Ист Энде, очищая
квартал от всевозможных паразитов в человеческом облике, заслужив тем
самым доброе отношение своих соседей, подобно той доисторической кошке,
что получила теплое сухое место возле огня за то, что стерегла семейную
пещеру от крыс и мышей.
В общем, девушка и Женщина-кошка на пару вели вполне приличный образ
жизни, который почти соответствовал Селининым представлениям о счастье.
Для непрестанного мурлыкающего блаженства не хватало лишь одной ма-
ленькой вещи...
Не хватало денег.
И когда их катастрофически не хватало, Селина покидала свою террито-
рию - ибо у соседей, даже если бы она и захотела красть у них, никогда
не было наличности - и, облачившись в неприметную одежду, отправлялась
на поиски более жирной добычи.
В каждой чаще есть водопой, около которого терпеливый хищник всегда
дождется обеда. В городе за пределами Ист Энда было два типа таких водо-
поев. К первому относились недавно перестроенные трущобы, в которых их
вчерашние владельцы, а ныне благородные застройщики, раскидывали силки
для юных честолюбивых профессионалов, наивных приезжих, окружавших себя
лучшим из того, что могли купить за деньги, и полных профанов в области
личной безопасности. При случае Женщина-кошка не отказывала себе в удо-
вольствии проникнуть в их ненадежные жилища, чтобы унести с собой драго-
ценности и другие ценные вещи. К сожалению, все это приходилось нести к
скупщикам краденого, где ей редко перепадало больше десяти процентов ре-
альной стоимости добычи; к тому же этот процесс привлекал к ней ненужное
внимание со стороны закона. А потому она предпочитала облегчать карманы
