свою сумасшедшую жизнь, затевает очередное надувательство ради одного
только чистого удовольствия, ради игры и так будет до скончания его дней.
Видит Бог, я бы с радостью переписал диссертацию заново. Я ведь считал его
мертвым, а это большая разница.
Фаррелл увидел, что марабу, мягко ступая, направляется к ним,
переполняемый жеманной экзальтацией стервятника. Белый в пятнах живот
птицы начинал линять, клочья лишайника пристали к большому шелушащемуся
клюву - {ручки садовой мебели, простоявшей всю зиму под открытым небом} -
к вздувшемуся красноватому зобу, сморщенному и мягкому, как мошонка. У
марабу были изумительно ласковые карие глаза, помещенные в махонькую,
голую, прыщеватую голову, похожую формой на согнутый локоть.
Бен говорил:
- А об Эгиле ни песен и вообще ничего никто не слагает. Я ни слова о
нем не нашел, ни единой ссылки, все пришлось узнавать от него самого.
Эгиль фигура не особо романтическая, в нем нет ничего театрального -
простой крестьянин, начинающий лысеть, и если бы события, происходящие
вокруг, не затрагивали лично его, он бы преспокойнейшим образом на них
наплевал. Он, конечно, уходит с ярлом в набеги почти каждый год, но только
потому, что видит в них перемену после мучений с каменистой землей и
деревьями во время сбора урожая, да и занятие это более прибыльное. По той
же причине в них ходит и большинство остальных. Он помнит наизусть кучу
поэм, досконально разбирается в погоде и во множестве пустяковых игр -
детских, с камушками и ремешками.
- И не умеет плавать, - прошептал Фаррелл, вспомнивший, как в
бассейне на Бена нападал мгновенный ужас. Бен кивнул.
- Верно, плавать он совсем не умеет, он даже не избавился до сих пор
от морской болезни. С другой стороны, он хорош с лошадьми и к тому же он
прирожденный боец, от природы, тут и сам ярл с ним потягаться не может.
Он грубовато фыркнул, напугав марабу. Птица выставила вперед
жутковатую голову и зашипела, как жир на сковородке.
- Как ты узнал, что он лысеет? - спросил Фаррелл.
Налетел несильным порывом теплый ветер, встревожив птиц помельче, они
начали неуклюже и неуверенно вспархивать в клетках.
- Да просто вижу это время от времени. В зеркале.
Пошли дальше. Бен говорил теперь легко, почти болтая, перескакивая с
одного на другое.
- На самом-то деле и Эгиля не следует записывать в заурядные, вечно
всем недовольные землепашцы. Он тоже хлебнул лиха. Я не говорил тебе, что
он три года прожил в рабстве в Марокко? Женился там, ребенка родил, но
потом налетела шайка датчан, и он с ними ушел. И при Хаврсфьорде он
побывал, там какой-то берсерк проткнул его копьем, оно зацепило желудок и,
судя по шраму, вышло из-под лопатки. А однажды он видел морского змея -
невдалеке от Фарер. У змея была козлиная голова, и вонял он дохлым китом.
- С семьей-то в Марокко что случилось? Он ее потом отыскал?
Но Бен не слышал его. Он опять потирал горло, с силой оттягивая кожу.
- Джо, ты не понимаешь, ты не можешь представить себе этой жизни.
Запахов, тьмы под деревьями. Они очень много поют, сама их речь все время
колеблется на грани пения. И погода, Боже ты мой, ночь напролет слышно,
как замерзшие на лету птицы со стуком падают на кровлю. Не думаю, что
где-нибудь еще есть такая погода и такая тьма.
Пробегавший мимо ребенок тюкнул Фаррелла по лодыжке, испачкав штанину
чем-то зеленым и мокрым. Фаррелл нагнулся, чтобы стереть пятно, и спросил,
стараясь сохранить тон ворчливого безразличия:
- Как это у вас происходит? Ты вызываешь его, связываешься с ним, что
вообще ты делаешь? Ты в состоянии этим управлять?
Бен не ответил и не обернулся к нему. Фаррелл не трогал его, пока они
не дошли до вольера гиеновых собак с мыса Доброй Надежды, там-то он и
взорвался:
- Не можешь ты этим управлять! Он приходит, когда захочет, так?
Припадки! Черт подери, это гораздо больше похоже на поздний период доктора
Джекилла, тютелька в тютельку!
Он не понимал, до какой степени рассержен и до какой глубины
потрясен, пока не услышал собственного голоса.
Бен, наконец, повернулся к нему лицом, обхватив себя руками за плечи,
словно защищаясь от некой разрывающей его на части стужи, которой даже
Эгиль Эйвиндссон не смог бы вообразить. {Никлас Боннер, вот кто понял бы
его. Никлас Боннер знает, что такое холод.}
- Все не так просто, - Фаррелл едва услышал Бена, но собаки прервали
безостановочный бег трусцой по кругу и подтянулись поближе, свесив
слюнявые пятнастые языки и обратив к Бену с Фарреллом морды, придававшие
им сходство с летучими мышами. - Он ведь тоже не в состоянии этим
управлять. Он приходит не потому, что ему так хочется.
- Стало быть, налицо нарущение гражданских прав, - сказал Фаррелл. Он
начинал ощущать, как основательно ободраны его ребра. Еще и голова
начинает болеть. - Расскажи мне, как вы это делаете.
Ответ был тих, ясен и звучал на удивление торжественно:
- Я люблю его, Джо. То, что происходит между нами - это обмен, совсем
как в любви. Он жив в своем мире, точно так же, как я в моем. Мы нашли
способ обмениваться временами - на десять секунд, на пять минут, на
полдня, на двое суток. Просто сейчас все немного вышло из-под контроля.
Совсем как в любви.
Мимо прошел служитель, который нравился Фарреллу, покричал, сообщая,
что решили предпринять ветеринары по поводу пораженной артритом задней
ноги носорога. Бен неожиданно рассмеялся, дребезжащим и тонким смехом
пилы, впивающейся в сырое дерево.
- А может быть, это больше похоже на шуточку Граучо Маркса, помнишь?
- насчет того, как он подцепил брайтову болезнь, а Брайт подцепил его.
Казалось, он собирался коснуться Фаррелла, но не смог отвлечься от
себя дольше, чем на мгновение.
- Джо, никто ни черта не знает о том, что значит быть викингом
девятого столетия, никто, кроме меня. Знают дурацкие стихотворные формы,
знают даты, королей, похоронные обряды, знают, кого победили датчане, а
кого юты. Но никто, ни один человек в мире, не сможет рассказать тебе
викинговского анекдота. Только я, понимаешь? Хочешь, расскажу?
- Если это насчет двух шведов, то я его уже слышал, - устало ответил
Фаррелл. - Я хочу, чтобы ты рассказал мне, куда ты уходишь, как ты туда
попадаешь и что испытываешь, когда попадешь.
Он взглянул на часы и добавил:
- И я считаю, что тебе следует сделать это, как можно быстрее, потому
что мне уже скоро грузиться в мой зелененький поезд.
{Черт, даже подмышки болят. Стар я уже для этого, как и для всего
остального.}
- Брайтова болезнь, - сказал Бен. Он вновь рассмеялся, на сей раз как
прежний Бен, и не сразу сумел остановиться. - Джо, я не знаю, как тебе
рассказать. Меня переполняют воспоминания, не принадлежащие мне. Вот эти
каштаны, которые ты мне дал - я съел их в этом времени, но ощутил их вкус
и в другом. Кто-то там ощутил их вкус.
У Фаррелла подлинным образом отвисла челюсть - ощущение для него
совершенно новое.
- Там у всего иной вкус, Джо. Там другой свет, другие созвездия,
другие выражения лиц, Господи, да они даже свистят по-другому. По-другому
чувствуют. Люди не видят снов так, как мы их видим. Ничего похожего на
нас, ничего, - голос Бена звучал достаточно ровно, но челюсти постукивали
одна о другую. Он продолжал: - Мне иногда снятся его сны, и я не способен
сам выбраться из них, не могу проснуться. Не будь рядом Зии, я бы и не
проснулся. И никто бы ничего не понял.
- А рядом с Эгилем есть кто-нибудь? Когда он видит твои сны? - Бен
заморгал и нахмурился, словно не расслышав вопроса. Фаррелл сказал: -
Техника, вот что мне нужно. Процедура. Произносишь ли ты "Сезам",
выпиваешь ли какую-то мерзопакость или спокойно стоишь и определенным
образом представляешь себе Эгиля. Расскажи же мне, Бен.
Гиеновые собаки взволнованно приплясывали за прутьями, томимые
мрачным нетерпением. Фарреллу казалось, что от них исходит смрад крови,
конского навоза и шоколада, он мельком задумался, не учуяли ль они Эгиля,
хотя бы как нечто, способное наполнить трепетом их девственный разум. Бен
молчал, глядя на них. Фаррелл увидел, что его начальник, робко подбирается
к нему и Бену, делая вид, что изучает содержимое мусорных урн.
- А Лига? Это с нее все началось, с того, что ты изображал Эгиля в
Лиге? Она вас и связала друг с другом?
Бен, медленно опустил руки, не отрывая от них глаз, будто Железный
Дровосек после смазки.
- Лига облегчила дело. Знаешь, как клуб знакомств, - теперь Фарреллу
пришел черед удивленно заморгать. Бен криво улыбнулся. - Ну,
взаимопонимание. Обстановка сочувствия. Уютное осознание того, что тебе
могут задать лишь строго определенные вопросы. Нет, Джо, ты переставил
причину со следствием. Мне пришлось выдумывать Эгиля для Лиги - как
персонаж, этот их личностный отпечаток - единственно ради уверенности, что
как бы он себя ни повел, все будут думать, будто это по-прежнему я,
изображающий викинга. Лига предоставила нам место, в котором мы можем
встречаться, понимаешь? - место, в котором никому не придет в голову, что
я спятил. Как бы ни повел себя Эгиль.
Фаррелл отступил, пропуская грузную женщину, передвигавшуюся с
помощью рамки, в какой осваивают науку хождения младенцы. Женщина
скосилась в сторону гиеновых собак и наморщила нос.
- Вы бы их все-таки мыли время от времени, - сказала она Фарреллу. -
Кому может понравиться такая вонища? Люди, вроде вас, никогда о других не
думают.
По пятам за ней, захлебываясь слюной и источая мускусные ароматы,
проследовали двое укутанных недорослей, а за ними появился начальник
Фаррелла, со значительной миной постучал себя по часам, полуприсел, согнув
ноги в коленях, и осведомился:
- Ду-дуу? Чуф-чуф? Динь-динь?
- Динь-динь, пожалуй, будет точнее всего, - серьезно согласился
Фаррелл. - Я вот только друга провожу до машины.
Начальник наладился возражать, но Фаррелл пояснил:
- Его что-то подташнивает, видимо, отравился в "Кладбище слонов", - и
оставил начальника в тревоге взирать им вслед, пока они покидали
отгороженный участок с вольерами. Начальнику приходилось работать в
зоопарках почише этого, и нервозность, вызванная таковым обстоятельтвом,
время от времени проступала в его поведении.
- Ты на машине приехал? - спросил Фаррелл. Бен, поколебавшись,
кивнул. Фаррелл взял его под локоток и подтолкнул в сторону автостоянки. -
Я к тому, что тебе, может быть, не стоит садиться за руль? Эгиль не может
вселиться в тебя на каком-нибудь перекрестке, как ты считаешь?
И пытаясь, превратить свой вопрос в шутку, добавил:
- Сам знаешь, как в Калифорнии строго насчет просроченных
водительских прав.
- Он не вселяется в меня. Я же тебе объяснял, тут скорее обмен.
Терпеливый учительский тон заставил Фаррелла вспыхнуть так, что у
него даже лицо закололо, будто от множества заноз.
- Слушай, Тугоротый, мне начхать на все, что ты объяснял. Я уже три
раза видел его, и все три раза ты отсутствовал подолгу, ты был занят -
распоряжался его телом в девятом столетии, - Бен остановился и открыл рот,
собираясь возразить, но Фаррелл не предоставил ему такой возможности. - Я
все еще не знаю, чем и как ты там на самом деле занимаешься - я знаю не
больше этого несчастного простофили Эгиля, но я знаю, что такое страх,
понимаешь? И мне по-настоящему стыдно за тебя, впервые в жизни, потому что
я сроду не видел человека напуганного до такой степени, как этот мужик.
({Одного все-таки видел - желтоглазого, пришедшего к Зие.}) Тебе должно
