тело, загудело под его ладонью. Тем не менее Фаррелл все равно сказал ему:
"Бен", - не сумев заставить себя произнести другое имя.
Чужак ответил голосом, более высоким и резким, чем голос Бена,
выговаривая слова, в которых гремели весельные уключины и якорные цепи.
Именно этот голос слышал Фаррелл за дверью Зии в ночь, когда Бен вернулся
домой, именно этот голос распевал боевые песни норвежцев или их детские
стишки, пока она и Никлас стояли, скрещивая взгляды поверх опустошенного
поля их битвы, поверх Эйффи. Но в тот раз Бен - {Эгиль, Эгиль Эйвиндссон,
произнеси, наконец, это имя хоть про себя} - был оглушен, беспомощен,
неспособен даже стоять и вообще предпринять что-либо, кроме как
выглядывать из глаз Бена в диком испуге, как выглядывает из-за железной
сетки безумец. Теперь он смотрел на Фаррелла через разделяющие их два фута
выбеленного птицами бетона и ржавой водички, прислушиваясь к своей
скованной пределами тела мощи, заставляя тело двигаться. Маленький
неприметный шрам потемнел, усмешка плясала на сжатых губах, как пламя на
лезвии ножа. Фаррелл, уже начавший побаиваться за сохранность собственной
жизни, не отрывал, однако, ладони от руки незнакомца, хотя навряд ли мог
бы сказать, почему. Он чувствовал, как по чуждому телу медленными,
болезненными, безобразными волнами прокатывает дрожь, но продолжал крепко
держаться за него, впуская страшный трепет в собственное тело.
{Не существует и малейшего шанса, что ты знал бы, как с ним
поступить,} - сказала тогда Зия. Фаррелл быстро оглянулся на Брисеиду, но
та исчезла. Теперь незнакомец говорил что-то, обращенное непосредственно к
Фарреллу, в звуках его речи слышался яростный вопрос - {вероятно,
что-нибудь насчет назначенного мне палача, или программы адаптации к
загробной жизни, на которую я записался}. Фаррелл прибегнул к своему
старинному, освоенному еще на школьном дворе гамбиту - пожатие плеч,
улыбка, долженствующая обозначить непонимание вкупе с совершенным
согласием и полным отсутствием агрессивности. Этот прием не подводил его
никогда - разве что с Пако, ухажером Лидии Мирабаль, да еще с Джулией.
В следующее мгновение он понял, что лежит на земле и дышать ему
решительно нечем. Лютая тяжесть вбивала его в землю, твердое, словно лом,
предплечье вдавливалось в горло, и где-то совсем рядом раздавались такие
звуки, словно колоссальная буря с треском ломала деревья. Ошеломленный,
обезумевший, он саданул коленом, туда, откуда шел звук, и удушающий нажим
немного ослаб. Со всей громогласностью, на какую он был способен в таких
обстоятельствах, Фаррелл завопил:
- Бен!
По лицу его, нашаривая глаза, поползла ладонь. Фаррелл отбил ее, и
сам вцепился во что-то. Рот и ноздри его были забиты затхлым вельветом, и
чувствовал он себя так, словно мистер Нгуги какое-то время отмахивался им
от мух, но продолжал хвататься за что ни попадя, выкручивать, рвать и
кое-как выкашливать имя Бена, благо незнакомец, захрипев, чуть отвалился
назад. Из-под разодранного ворота косо свисал широкий, немного крикливый
зеленый галстук - {мой подарок ко дню рождения} - здоровенным рывком
затянутый в узел, размером и формой напоминающий бразильский орех и явно
уже никакими усилиями развязанным быть не могущий. Глупо, но именно
галстук и повергнул Фаррелла в окончательный ужас, сумев пронзить его
сознание до глубины, оказавшейся недоступной безумному натиску, и он же,
наконец-то, высек из разума Фаррелла искру хоть какого-то понимания.
{Несчастный сукин сын не смог его снять и запаниковал. Решил, наверное,
что он заколдован, заклят злыми духами, несчастный сукин сын!}
- Эгиль, будь ты проклят! - но берсерк лишь что-то бормотал про себя,
поворачивая голову то вправо, то влево. Фаррелл перехватил его взгляд и,
изогнув верхнюю часть тела, рывком дотянулся до камня, лежавшего меж двух
корней мамонтова дерева. Пальцы его сомкнулись на камне, однако противник
почти ласково отнял его и поднял над головой, отведя руку так далеко, что
она скрылась за вельветовым плечом. Фаррелл заслонился ладонями и заорал
прямо в пустое, неистовое лицо героя старинную школьную кличку Бена:
- Тугоротый! Остановись, Тугоротый!
Камень замер, снова пошел вниз и снова повис в воздухе, грациозно
подрагивая, будто колеблемый ветерком стеклянный колокольчик в пагоде.
- Тугоротый? - повторил Фаррелл и увидел, как лицо над ним начинает
коробиться и таять, превращаясь в лицо из их детства, мягкое, умное и
загадочное, как бледнеет, будто звезда на заре, шрам. Фаррелл закрыл глаза
- от жалости и цепенящего чувства благопристойности ({я не должен этого
видеть, это неправильно}) и все-таки ощущение, что Бен возвращается в свое
тело, пронизывало его точно так же, как никогда не изменявшее ему,
согревавшее его сны ощущение утра, неторопливо скользящего по одеялу.
- Джо, - голос звучал сдавленно и хрипло.
В спину Фаррелла впивался древесный корень, он почувствовал вдруг,
как капли пота, соскользывая с кожи, стекают по его волосам, безумно
щекотные, как мушиные лапки. Бен неуклюже слез с него, и Фаррелл сел,
смахнул со лба пот и сказал:
- Припадки, чтоб я сдох.
Тем же незнакомым голосом Бен произнес:
- Прости.
Фаррелл принялся было отряхивать свою униформу, но вскоре обнаружил,
что вместо этого приводит в порядок изодранную, пропыленную одежду Бена и
даже пытается сделать что-то с безнадежно затянутым галстуком.
- Он же убить меня мог к чертовой матери, - бормотал Фаррелл, будто
брюзгливая нянюшка за работой. - Припадки, а? Чуть до смерти меня не убил.
- Он не признал тебя, - сказал Бен. - Эгиль никого в этом мире не
знает. За исключением Зии.
Он неожиданно стал словно бы бестелесным - фигуркой слепленной из
медленно пульсирующего пепла - та, заблудившаяся во времени буйная мощь,
что несколько минут назад отозвалась на прикосновение Фаррелла, казалось,
полностью покинула Бена, унеся с собой все его силы.
Фаррелл сказал:
- Сегодня четверг. В час дня у тебя занятия.
- Да? Ну и как я - справляюсь? - это была шутка из старой комедии,
такая же часть их общего прошлого, как музыка или Дежурный Костюм, в
котором они давным-давно поочередно ходили на свидания. Бен продолжал: -
Наверное, я отправился искать тебя. Не помню. Как ты меня нашел?
Фаррелл рассказал - как, Бен кивнул.
- Ты уже понял, кто такая Брисеида? - по-видимому, он принял молчание
Фаррелла за подтверждение. - Прежде на побегушках у Зии состояли грифоны,
а то еще пантеры и фениксы. Не сравнить, конечно, с измученной моральными
проблемами собакой-истеричкой, но все же Брисеида справляется дай Бог
всякому. Дома она всего-навсего заеденный блохами пуфик, но снаружи -
глаза и ноги Зии, и далеко не от случая к случаю. Да, старушка Брисеида. Я
принадлежу Зие, как и она, так что ей приходится мне помогать, но, надо
сказать, Эгиля она боится до икоты. Что, конечно, не облегчает несчастной
старой псине жизнь.
Фаррелл, рука которого наткнулась в кармане на забытый пакетик с
каштанами, вытащил его и неуверенно протянул Бену. Тот вырвал пакетик из
его рук и проглотил каштаны, мучительно стараясь делать это помедленнее.
- О Господи, - сказал Фаррелл. - Погоди, у меня, по-моему, еще
несколько штук завалялось в карманах.
Когда и эти каштаны исчезли, Бен поднял глаза и, увидев выражение, с
которым наблюдал за ним Фаррелл, без малого весело улыбнулся.
- Эгиль ничего не ест в нашем мире. Одна из тех мелочей, которые
невозможно предугадать.
- Давай я тебя нормальным ленчем накормлю, - сказал Фаррелл. - У нас
тут есть кафетерий, который все называют "Кладбищем слонов".
Но Бен покачал головой и сказал:
- Не надо, лучше пройдемся. Давай погуляем немного, ладно?
Фаррелл обнял его рукой за плечи, и на мгновение Бен всем телом
припал к нему, отдыхая, заставив Фаррелла вспомнить, как спал на руках у
Никласа Боннера Джошуа.
Очень медленно они пошли назад по дорожке, которая, обогнув медвежьи
клетки, терялась под слоем конфетных оберток. Бен передвигался как-то
бочком, неуверенно, Фарреллу пришлось приноравливаться к нему, и они
неторопливо продвигались между детских колясок, пожилых пар, школьников,
двумя рядами спешивших вослед учителям, и красочных фигур детей постарше,
подрабатывавших в зоопарке - эти то и дело срывались с места и замирали,
словно стайки тропических рыб. Дорогой Фаррелл и Бен с запинками
беседовали о диссертациях, дотациях, факультетском начальстве и
переселении душ. Трое мальчишек, подзуживая друг друга, все дальше и
дальше наклонялись над рвом, окружавшим львиный загон, и Фаррелл походя
шуганул их.
- Он реален, - сказал, наконец, Бен. - Вот что главное. Реальный
человек, живущий прямо сейчас в Норвегии, неподалеку от действительно
существующего селения, которое называется Хамар. У него есть жена,
Ингеборг, трое детей, младший брат, который живет с ними, пятеро
невольников - ну да, рабов - четыре вола, четыре лошади и свора злющих
собак...
Фаррелл, решительно игнорируя использование Беном настоящего времени,
перебил его:
- О каком, собственно, веке речь? Когда все это было?
- Ну, судя по одежде и разговорам, веке в девятом, - в интонации Бена
начала проступать преподавательская размеренность, которую невозможно
спутать ни с чем. - Они говорят о Харальде Прекрасноволосом как о
несомненном короле, так что битва при Хаврсфьорде, когда бы она ни
произошла, уже позади. Исландия заселяется, датчане распространились по
всему Средиземноморью. Сейчас многие из соплеменников Эгиля уходят с
датчанами, тем более, что Шотландия, Ирландия и Оркнеи уже обобраны
дочиста. Год восемьсот восьмидесятый, примерно так.
Они стояли в птичнике, перед вольерами африканского марабу и кондора,
потрепанных, но все еще зловеще величавых. Фаррелл забрался сюда намеренно
- его начальник страдал аллергией на птиц и редко подходил к этому зданию.
Бен продолжал:
- Он владеет землей - акров сто, может, немного меньше. Почва
истощена, но Эгиль тяжко трудится и потому довольно зажиточен - если
говорить о недвижимости, он, вероятно, самый богатый человек в тех краях,
не считая ярла, тамошнего властителя. По счастью, с ярлом он в добрых
отношениях, они дружат с детства. После сбора урожая оба, как положено
викингам, отправляются в набег - сейчас они уже и командуют в походе на
пару. Ему лет тридцать восемь, тридцать девять. И еще он замечательный
резчик по дереву.
Фаррелл вспомнил гостиную Зии и слепую женщину, которую выманивали из
дерева ласкающие поглаживания Зииного ножа. Он сказал:
- А, так это ты о нем диссертацию писал. Я теперь вспомнил твое
письмо про него.
- Нет, я писал о самом ярле. Понимаешь, ярл Хамара даже в восемьсот
восьмидесятом - личность уже наполовину легендарная, - Бен бессознательно
постукивал Фаррелла по плечу, твердыми клевками собранных в щепоть
пальцев: он всегда делал так, объясняя что-либо. - Он один из первых
союзников Харальда Прекрасноволосого, он да еще ярл Лэйда, и о нем многое
известно, потому что он вечно лезет в политику - войны, заговоры, тайные
сделки, мятежи, в общем, полный комплект. Самый настоящий буйный мерзавец,
но людям он по душе. Скальды только и знают, что слагать о нем новые поэмы
и песни.
Он усмехнулся в ответ на взгляд Фаррелла.
- Джо, я ничего не могу поделать, мне приходится говорить именно так.
Он жив, этот поразительный проходимец, и в эту самую минуту он продолжает
