- Вот я и убедилась. А теперь сядем и обсудим все это без эмоций.
- Ай, да забудь ты, Линда. Я вроде как потерял голову из-за этих
лодок, и...
- Я не про лодки, я про твой юг. Как начинаешь бесится, так сразу
рвешься на свой юг. Зачем?
- Говорил же: найти парней, которые разбираются в телевизорах.
- Для чего?
- Ты не поймешь.
- Попробую. Почему бы тебе не объяснить, что ты такое особенное
ищешь? Вдруг и я помогу.
- Ты не сможешь: ты девушка.
- У нас, девушек, свои возможности. По крайней мере, выслушать-то
тебя я могу. Можешь мне доверять, Джим. Ведь мы же друзья? Расскажи мне
все.
- Ну, когда бабахнуло, - сказал Майо, - мы с Гилом Уоткинзом были в
Беркшире, в горах. Гил был мой дружок, настоящий, прекрасный парень... да,
отличный парень. Учился два года в Массачусетском технологическом, пока не
бросил. Он был кто-то вроде ведущего инженера на телестанции ВНХА, у нас в
Нью-Хэйвне. У него был миллион увлечений. Одно из них - спи... спилл... не
помню, в общем, изучение пещер.
Так, значит, мы были в горах, в Беркшире, в одном ущелье. Выходные
провели в пещерах, изучали их и пытались определить, откуда течет
подземная река. Набрали еды, и всякой прочей ерунды, походные постели
взяли. Компас наш минут так на двадцать сошел с ума, это могло бы нас
надоумить, да Гил завел свою шарманку о магнитных осях прочей ерунде. И
лишь когда мы вышли наружу, в воскресенье ночью, ну тут уж, скажу я тебе,
я здорово перетрусил. Гил сразу усек, в чем дело.
- Клянусь всеми святыми, - сказал он. - Они все разнесли по кочкам,
как к тому и шло. К черту взорвали, отравили, заразили, облучили все
вокруг! Лезем обратно в эту проклятую пещеру, пока все не разлетелось
окончательно.
Так что мы с Гилом вернулись, затянули потуже пояса и просидели
сколько смогли. Наконец, вылезли из пещеры и поехали обратно в Нью-Хэйвн.
Город был мертв, как все вокруг. Гил набрал всякой радиоерунды и
попробовал поймать какую-нибудь передачу. Ничего! Набрали консервов и
стали разъезжать всюду: Бриджпорт, Уотербери, Хартфорд, Спрингфилд,
Провиденс, Нью-Лондон... Хороший круг дали. Никого и ничего. Так и
вернулись в Нью-Хэйвн, поселились там, и жили вполне сносно.
Днем искали еду и всякую ерунду, вылизывали дом, держали его в
порядке. А вечером, после ужина, Гил отправлялся на телестанцию, часам к
семи, и запускал трансляцию. Подключал станцию к аварийным генераторам. Я
шел в свой "Мужской разговор", открывал заведение, наводил лоск и включал
телевизор в баре. Гил установил мне генератор, чтобы можно было включать
телевизор.
Смешно было смотреть его программы. Начинал он с новостей и с погоды,
и с погодой ни разу не угадал. У него ведь было только несколько выпусков
"Справочника фермера" и древний барометр - такой, здорово похожий на твои
настенные часы. Вряд ли он работал, а может, Гил в своем технологическом
погоду не проходил. А потом он запускал вечернее шоу.
Я в баре держал дробовик, от грабителей. Как увижу на экране какую-то
собачью чушь, поднимаю ружье и разношу телевизор в щепки. Вышвыриваю его
через парадную дверь, а на его место ставлю новый. В подсобке приходилось
держать сотню-другую телевизоров на смену. Два дня из семи в неделю я
только и делал, что телевизоры в бар свозил.
В полночь Гил выключал станцию, я запирал ресторан, и мы встречались
дома за кофе. Гил всегда спрашивал, сколько я сегодня телевизоров
прикончил, и смеялся. Говорил, что мой метод опроса общественного мнения
самый удачный. Я его спрашивал о программе на будущую неделю и спорил...
ох... спорил с ним, какое шоу, или там футбольный матч включать, а какое
нет. Я эти вестерны не больно-то любил, а все высокоумные дискуссии просто
ненавидел.
И тут удача задом повернулась, со мной всегда так. Через пару-тройку
лет я остался с одним последним телевизором, и тут-то мне худо пришлось.
Тут Гил как раз крутил одну из тех мерзких реклам, где этакая отважная
женщина спасает свадьбу с помощью патентованного хозяйственного мыла.
Достаю я, понятно, ружье, и лишь в последний миг вспоминаю, что стрелять
нельзя. Потом пошел кошмарный фильм про композитора, непризнанного гения,
и я опять! Когда вернулись мы оба домой, я сам был как взведенный курок.
- Что стряслось? - спросил Гил.
Объясняю.
- Я думал, ты любишь мои шоу, - говорит он.
- Я люблю их только расстреливать.
- Несчастный ублюдок, - смеется он. - Что, попал в ловушку, а?
- Гил, может изменишь программу, раз уж я так влип?
- Посуди сам, Джим. Наша студия должна давать разнообразную
программу! Наш принцип - как в кафе: каждый должен найти себе что-нибудь
по вкусу. Не любишь шоу - переключись на другой канал!
- В конце-концов, это глупо! Тебе чертовски хорошо известно, что в
Нью-Хэйвне только один канал!
- Выключи телевизор.
- Не могу же я оставить бар без телевизора. Это часть обслуживания.
Где тогда будет моя клиентура! Гил, тебя что, силком заставляют крутить
эти мерзкие фильмы, как тот, вчерашний армейский мюзикл, где они все
танцуют, поют и целуются на крыше танка "Шерман", господи прости!
- Женщины любят мундиры.
- А эти рекламы: то все смеются над чьим-то пояском, то блондинки
смолят, как ненормальные, то...
- Караул! - сказал Гил. - Ну, напиши письмо в редакцию.
Так я и сделал, через неделю - ответ. Вот такой: "Дорогой м-р Майо.
Рады узнать, что вы постоянный зритель нашего телеканала. Благодарим вас
за внимание к нашим программам. Надеемся, что наши передачи будут
нравиться вам и впредь. Искренне Ваш, Гилберт О.Уоткинз, Управляющий." И
приложено несколько билетов на телевстречи. Показал письмо Гилу, а он
только пожал плечами.
- Понял, на кого руку поднял? - сказал он. - Никого не интересует,
нравиться тебе что-то или не нравиться. Главное - смотришь ты это или нет.
Эти месяцы, скажу я тебе, было адски тяжело. Не включать телевизор я
не мог, и смотреть его, не хватаясь за ружье по десять раз за вечер, тоже
не мог. Всей моей выдержки едва хватало, чтобы не спустить курок. Я так
распсиховался, что понял: пора с этим что-то делать, а то совсем слечу с
катушек. И однажды ночью принес дробовик домой и застрелил Гила.
Назавтра почувствовал себя чуть получше, как стал в семь часов
убираться в "Мужском разговоре", так даже что-то насвистывал. Подмел
ресторан, протер стойку и включил телевизор, чтобы услышать новости и
погоду. Не поверишь, но он накрылся. Я не смог его настроить. Даже звука
не было! Мой последний телевизор, и он накрылся!
Сама видишь, зачем мне на юг, - объяснил Майо, - я ищу телемастера.
Майо завершил свой рассказ, и воцарилось долгое молчание. Линда
внимательно вглядывалась в него, пытаясь скрыть блеск в глазах.
Наконец с деланной небрежностью спросила:
- Где он достал барометр?
- Кто? Какой?
- Твой друг Гил. Свой древний барометр. Где он его взял?
- Ну, не знаю. Древности - еще одно его увлечение.
- И он похож на эти часы?
- В точности.
- Он французский?
- Не знаю.
- Бронзовый?
- По-видимому. Как твои часы. Они бронзовые?
- Да. В виде восхода солнца?
- Нет, он в точности как твои...
- Это и есть восход солнца. Такого же размера?
- Точь-в-точь.
- Где он был?
- Разве я не сказал? У нас в доме.
- А где ваш дом?
- На Грант-Стрит.
- Номер?
- 3-15. Слушай, в чем дело?
- Неважно, Джим. Так, одно забавное совпадение. Не обижайся. А
теперь, пожалуй, мне стоит собрать вещи.
- Ничего, если я прогуляюсь?
Она скосила на него глаз.
- Не пытайся водить в одиночку. Автомеханики сейчас еще большая
редкость, чем телемастера.
Он ухмыльнулся и исчез. Истинная причина его исчезновения
обнаружилась после обеда: он притащил гору нотных текстов, положил их на
крышку рояля и подвел Линду к рояльному стульчику. Она была восхищена и
тронута.
- Джим, ты ангел! Где ты это достал?
- В квартире дома напротив. Пятый этаж, со двора. Горовиц их фамилия.
Там и записей целая куча. Ох и видок же у меня был, скажу я тебе, когда я
там в темноте, как привидение, разнюхивал все это при свете спичек.
Кстати, анекдот, конечно, но все верхние этажи дома заполнены каким-то
студнем.
- Студнем?!
- Ну да. Какое-то белое желе, только тяжелое. Как жидкий бетон.
Теперь смотри, видишь этот знак? Это "до". "До" средней октавы. Оно стоит
здесь, за скрипичным ключом. Нам лучше сесть рядом. Подвинься...
Урок длился два часа, оба были предельно сосредоточены и так
вымотались, что разбрелись по своим комнатам, едва пожелав друг другу
спокойной ночи.
- Джим? - позвала Линда.
- А-а? - зевнул он.
- Хочешь взять в кровать одну из моих кукол?
- Нет, спасибо. Благодарю, Линда, но парни в дочки-матери не играют.
- Наверное. Ну, ладно. Завтра я для тебя приготовлю то, во что играют
парни.
Утром Майо разбудил стук в дверь. Он сел на кровати и попытался
открыть глаза.
- Да-да? Кто там?
- Это я. Линда. Можно войти?
Он поспешно огляделся. Комната в порядке. Ковры вычищены. Изысканный
подсвечник и аккуратно свернутое покрывало убраны на шкаф.
- О'кей. Заходи.
Вошла Линда в броском современном платье. Она присела на краешек
кровати и дружески хлопнула Майо по плечу.
- Доброе утро, - сказала она. - Слушай. Я на несколько часов уеду.
Мне надо кое-что сделать. Завтрак на столе, а к ленчу я вернусь. Хорошо?
- Конечно.
- Ты не заскучаешь?
- А куда ты едешь?
- Скажу, когда вернусь, - она протянула руку и взъерошила ему волосы.
- Будь хорошим мальчиком и не шали. Да, еще одно. Не входи в мою спальню.
- Зачем бы я стал...
- Вот ни за чем и не заходи.
Она улыбнулась и ушла. Минутой позже Майо услышал, как джип завелся и
отъехал. Он сразу же встал, прошел в спальню Линды и огляделся. Комната
была, как всегда, вылизана до блеска. Кровать застелена и все дочки-матери
чинно рассажены по одеялу.
И тут он увидел.
- Ох-х ты! - выдохнул он.
Это была модель полностью снаряженного клипера. Оснастку не тронуло
время, правда, краска слегка облупилась и материя парусов стала
расползаться. Модель стояла перед чуланом, а рядом - корзиночка с шитьем.
Линда уже успела выкроить из белого некрашенного полотна новые паруса.
Майо опустился перед парусником на колени и нежно до него дотронулся.
- Она будет черная, с золотой полосой, - прошептал он. - Я назову ее
"Линда Н."
Джим был так тронут, что за завтраком сумел съесть лишь несколько
кусков, да и то с трудом. Искупался, оделся, взял дробовик и пригоршню
патронов и побрел в рассеянности по парку. Он шел, куда глаза глядят,
сперва на юг, мимо игровых площадок, разваливающихся каруселей,
разрушающегося катка, и наконец вышел из парка и тихо пошел вниз по
Седьмой Авеню.
Он свернул на восток, на Пятнадцатую Стрит, и долго пытался разобрать
надписи на превратившихся в лохмотья афишах, рекламирующих последнее
представление в Мюзик-Холле Радио-Сити. Потом вновь повернул на юг.
Внезапно звон стали бросил его в дрожь и заставил остановиться. Как будто
исполинские мечи скрестились в поединке титанов. Из боковой улицы
вынеслось небольшое стадо чахлых диких лошадок, вспугнутых лязгом.
Неподкованные копыта глухо простучали по мостовой. Стальной лязг смолк.
- Вот что копировала сойка, - пробормотал Майо. - Но что это за черт
такой?
Он направился на восток разведать, что это за черт, но загадка
