Некоторые из воинов остановились и повернулись к разъяренным животным,
угрожая им копьями, но нашли кровавую смерть в объятиях страшных обезьян.
"Пляска смерти" превратилась в другое, не менее страшное зрелище, в
котором тоже царила и свирепствовала смерть. Но у нее теперь были уже другие
жертвы -- и многочисленные, а не одна, как раньше!
Когда вся деревня опустела и последний чернокожий скрылся в кустах,
Тарзан созвал к себе свою дикую команду. Он с огорчением убедился, что
никому, даже сравнительно понятливому Акуту, совершенно невозможно внушить
мысль освободить его от веревок, привязывающих его к столбу.
Потребуется, очевидно, слишком много времени, пока эта догадка осенит
их неразвитый мозг, а за это время он все еще будет томиться, привязанный к
столбу. И кто знает, что может теперь случиться. Разве не могут вернуться
сюда и дикари, и белые, и разве у белых нет такой надежной защиты против
животных, как ружья? Но даже если люди и не явятся сюда, он сам может
умереть с голода раньше, чем тупоумные обезьяны сообразят, что нужно
перегрызть веревки.
Шита, конечно, еще меньше понимала это, чем обезьяны. Тем не менее
Тарзан не мог не удивляться тем качествам, которые она уже проявила. Нельзя
было сомневаться в ее действительной привязанности к Тарзану. После того,
как чернокожие были прогнаны, она бродила с удовлетворенным видом взад и
вперед у столба, терлась своими боками о ноги обезьяны-человека и мурлыкала,
как довольный котенок. Тарзан был уверен, что она по собственному побуждению
привела обезьян для его спасения. Он с любовной гордостью убеждался, что его
Шита была воистину настоящим сокровищем.
Отсутствие Мугамби немало беспокоило Тарзана. Он старался разузнать от
Акута, что случилось с чернокожим? Были некоторые основания опасаться, что
звери в его отсутствие напали на Мугамби и растерзали его. Но на все его
расспросы Акут неизменно указывал молча назад, в том направлении, откуда они
вышли из джунглей. И Тарзан терялся в догадках...
Всю ночь он провел по-прежнему, крепко привязанный к столбу. С
рассветом он, к своей досаде, убедился, что его опасения оправдались: из
джунглей показались голые черные фигуры, они осторожно подкрадывались к
дереву. Чернокожие возвращались! Наступал день. Им теперь казалось уж не так
страшно, как ночью, схватиться со стаей зверей, выгнавших их так позорно из
деревни. Борьба могла кончиться для чернокожих успешно: их было много; у них
были длинные копья и отравленные стрелы. Нужно было только постараться
победить суеверный страх.
Спустя некоторое время, Тарзан заметил, что чернокожие стали
действительно готовиться к нападению. Они собрались на полянке, как и вчера,
раскрашенные, в перьях и украшениях, и начали дикий военный танец, потрясая
своими копьями и испуская громкие боевые крики.
Тарзан знал, что эти предварительные маневры обычно продолжаются до тех
пор, пока чернокожие не доведут себя до исступления; тогда, раздраженные,
бешеные, они уже не боятся ничего и кидаются прямо на врага.
Он полагал, что при первом натиске они еще не прорвутся в деревню; их
храбрость выдохнется, пока они добегут до ворот. Но вторая и третья попытки
могут кончиться печально для Тарзана и его зверей! Действительно так и
случилось! Взвинченные своей дикой пляской воины со страшным воем бросились
сломя голову к деревне, но пробежали только до половины полянки:
пронзительный, зловещий боевой клич человека-обезьяны привел их в такой
ужас, что храбрость у них сразу выдохлась. Тогда они вернулись на прежнее
место набираться нового запаса мужества. С полчаса они вновь завывали и
скакали, чтобы поднять дух, а затем опять бросились дикой ордой на деревню.
На этот раз они подошли уже к воротам деревни, но потерпели новую
неудачу. Шита и чудовищные обезьяны храбро кинулись на них и вторично
отогнали их в джунгли. Снова начались пляски и дикие взвизгивания. Тарзан не
сомневался, что на этот раз они уже войдут в деревню и закончат свое
кровавое дело, которое горстью решительных белых людей было бы доведено до
успешного конца. Его приводила в отчаяние мысль, что спасение его было так
близко и в то же время так недоступно и только потому, что его бедные дикие
друзья не могли догадаться освободить его от пут! Но он не осуждал их: они
сделали для него все, что могли. Он знал также, что и они умрут с ним в
бесплодной попытке его защитить.
Чернокожие готовились к последнему натиску. Несколько воинов вышли
вперед и побуждали товарищей следовать за ними. Еще минута -- и вся орда
хлынет через ворота в деревню.
Тарзан думал в эти минуты о своем маленьком сыне. Он знал, что ребенок
находится где-то здесь же, в этой дикой стране. Сердце отца разрывалось на
части от тоски по любимому мальчику: он не может уже ни спасти его, ни
облегчить мучения Джэн! О себе Тарзан не думал. Он считал себя уже погибшим.
Эти минуты были последние в его жизни. Помощь пришла к нему слишком поздно и
слишком неудачно. Никакой надежды на спасение больше уже не было.
Чернокожие в третий раз бросились на деревню. Тарзан мысленно прощался
с жизнью. Отвернувшись от бегущей орды дикарей, он стал смотреть на своих
обезьян: одна из них показалась ему какой-то странной. Взгляд ее был
неподвижно устремлен в одну точку. Тарзан посмотрел в том же направлении, и
вдруг все в нем просияло и расцвело: с облегченным сердцем увидел он дюжую
фигуру Мугамби; черный гигант во весь дух бежал к нему.
Огромный чернокожий тяжело дышал от сильного утомления и нервного
возбуждения. Собрав последние силы, он бросился к Тарзану и, когда первый из
дикарей достиг ворот деревни, Мугамби мгновенно перерезал веревки,
привязывавшие Тарзана к столбу.
На главной улице вокруг костров лежали тела дикарей, убитых зверями в
ночной схватке. Тарзан взял у одного из убитых копье и толстую дубину и,
разминая быстрыми движениями затекшие члены, приготовился к бою. И во главе
рычащей команды он и Мугамби встретили хлынувших в деревню дикарей.
Долго и жестоко дрались противники, но в конце концов дикари все-таки
потерпели поражение и были изгнаны из деревни. На их стороне было гораздо
большая физическая сила, но при виде двух великанов, чернокожего и белого,
сражающихся в обществе пантеры и чудовищных обезьян, их опять охватил
панический суеверный ужас...
В руки Тарзана попал один пленник. Его оставили в живых, и от него
обезьяна-человек пытался узнать, что произошло с Роковым и его командой и
куда они исчезли. Он обещал пленнику свободу за точные сведения, и
перепуганный чернокожий рассказал все, что знал относительно Рокова.
Рано поутру сегодня предводитель людоедов уговаривал белых вернуться в
деревню, чтобы перебить ружейным огнем страшную звериную команду, но Роков
выказал больше страха перед белым гигантом и его диковинными товарищами, чем
сами чернокожие.
Он ни за что не соглашался вернуться в деревню. У него были совсем
другие намерения: он собрал своих людей, поспешил с ними к реке, и там они
утащили несколько спрятанных туземных челноков, спустили их в воду и быстро
уплыли вверх по реке.
И Тарзану-обезьяне теперь приходилось снова пуститься на поиски своего
сына и в погоню за его похитителем.
День за днем они шли по почти необитаемой стране, и в конце концов
Тарзан узнал, к крайнему своему огорчению, что они идут по ложному пути. Это
было для него большим ударом. Ему вообще не везло: его немногочисленная
команда еще уменьшилась: три обезьяны из племени Акута погибли в последней
схватке с чернокожими. Теперь, считая самого Акута, оставалось всего пять
больших обезьян.
Сбившись с верного пути, Тарзан, конечно, не мог получить никаких
сведений о тех трех белых, которые шли впереди Рокова. Кто были мужчина и
женщина, он не мог ни от кого добиться, но что-то говорило ему, что ребенок
был его сын, и мысль об этом заставляла его продолжать свои поиски. Он был
уверен, что Роков гонится за этими тремя белыми, а потому, идя по следам
Рокова, он мог добраться и до той второй партии и спасти сына от угрожающей
ему опасности.
Убедившись в том, что он потерял след Рокова, Тарзан решил, что ничего
другого не остается, как вернуться назад, к тому месту, откуда он начал
поиски. Он так и сделал и вновь добрался до места своей прежней стоянки на
берегу реки. Тарзан предполагал, что Роков пошел на север. Вероятно, и те
белые, которые шли с ребенком, свернули с реки в этом направлении.
Однако он нигде не мог добыть точных сведений о том, что партия белых с
его сыном действительно идут в северном направлении. Ни один туземец,
которого ему приходилось расспрашивать, не видел и не слышал о них ничего,
хотя почти все они так или иначе вступали в сношение с самим Роковым.
Тарзану это казалось очень странным. Ему было очень нелегко добиваться
общения с туземцами: уже один вид его спутников сразу обращал негров в
бегство. Поневоле приходилось идти впереди одному, без зверей, и
подстерегать в джунглях какого-нибудь случайного туземца, вовлекать его в
беседу и подвергать допросу.
Однажды, выследив одного такого бродячего туземца, он застиг его в тот
момент, когда дикарь нацеливался копьем в какого-то раненого белого
человека, лежащего в кустах у тропинки. Тарзан всмотрелся -- и пришел в
крайнее изумление: он узнал этого белого человека. Это был повар с
"Кинкэда"...
Да, это был он! Его отталкивающие черты глубоко врезались в память
Тарзана: близко сидящие водянистые глаза, хитрое выражение и свешивающиеся
рыжие усы...
Тарзану мгновенно пришло в голову, что повара не было в числе тех
белых, которые были тогда в деревне с Роковым. Он их тогда всех видел, а
этого человека не видел -- значит, это именно о нем упоминал Роков, когда
мучил Тарзана моральной пыткой. И значит, в руках этого повара были жена и
ребенок Тарзана!
От сильного гнева у Тарзана ярко выступила на лбу широкая багровая
полоса -- там, где был шрам от скальпа, сорванного с его черепа Теркозом
много лет тому назад.
Убить этого негодяя! Отомстить за жену!
Но где оружие? Тарзан бросился на чернокожего и выбил у него из рук
копье. Взбешенный дикарь выхватил нож и, повернувшись к Тарзану, вырвал
копье обратно и в свою очередь кинулся на него.
Лежащий в кустах раненый швед был свидетелем страшного поединка: голый
чернокожий сражался врукопашную с полуобнаженным белым человеком, у которого
единственным оружием были зубы и кулаки.
Андерсен стал присматриваться к нему, и его глаза широко раскрылись от
удивления. Этот рычащий и кусающийся зверь был не кто иной, как тот хорошо
одетый и благовоспитанный английский джентльмен, который был пленником на
борту "Кинкэда".
Бой кончился. Вооруженный дикарь уступил страшной силе невооруженного
белого человека. Тарзан убил своего противника, не пожелавшего сдаться. И
швед увидел, как белый человек вскочил на ноги и, положив одну ногу на шею
убитого врага, издал ужасающий победный клич обезьяны-самца.
Андерсен содрогнулся от ужаса. Тарзан же, оставив поверженного дикаря,
повернулся к шведу и крикнул:
-- Где моя жена? Где ребенок?
Андерсен хотел ответить, но внезапный припадок кашля помешал ему. Из
груди его торчала стрела, и когда он закашлял, из пронзенного легкого
хлынула горлом кровь.
Тарзан молча ждал, когда раненый снова сможет говорить. Как величавый
истукан стоял он перед беспомощным человеком. Он вырвет из него нужные ему
