увидел, что пароход уже вернулся и нагруженный стоял на рейде. Усиленно он
начал грести к пароходу, время от времени оборачиваясь и громко крича, чтобы
привлечь внимание экипажа. Но его крики не вызывали никакого ответа с палубы
молчаливого судна. Роков бросил беглый взгляд на берег: страшная команда уже
обогнала его и находилась на морском побережье.
Но что стало с теми, кого он оставил на "Кинкэде"? Где Павлов? Неужели
судно брошено экипажем? Неужели ему, пережившему все эти кошмарные дни и
ночи, предстоят еще новые испытания? Роков вздрогнул: ему вдруг
почувствовалось дыхание смерти.
Однако он продолжал грести и, спустя короткое время, нос челна
стукнулся о борт парохода. На одной стороне свешивалась веревочная лестница.
Но, когда Роков обеими руками схватился за нее, он услышал с палубы грозный
предостерегающий окрик и, подняв голову, увидел холодное, безжалостное дуло
ружья.
***
После того, как Джэн Клейтон насмерть перепугала на берегу Угамби своей
винтовкой Рокова и ей удалось, благодаря этому "жесту", ускользнуть в
челноке от его преследования, она все время держалась самого сильного
течения.
Все эти длинные дни и тяжелые ночи она держала лодку на страже. Только
в самые жаркие часы дня она ложилась на дно лодки, прикрыв лицо большим
пальмовым листом, и отдавалась течению. Это были ее единственные часы
отдыха, в другое же время она гребла, стараясь увеличить быстроту движения.
Напротив того, Роков, плывя следом за ней по той же реке, держался все
время в струе слабого течения, так как он старался уклоняться как можно
дальше от того берега, по которому шли его страшные преследователи, и
попадал в тихие заводи противоположного берега.
Таким образом, хотя Роков отплыл вниз по Угамби почти одновременно с
Джэн, она достигла бухты двумя часами раньше его. Увидев стоявший на якоре
пароход, она невольно прослезилась от радости и надежды. Но радость
сменилась тяжелым раздумьем, когда Джэн увидела, что это "Кинкэд": тот самый
"Кинкэд", на котором она уже перенесла столько испытаний!
Но у нее была надежда, что теперь, когда Рокова там нет и не будет, ей
удастся уговорить экипаж отвезти ее за большое вознаграждение в ближайший
цивилизованный портовый город. Во всяком случае, ей стоило пойти даже на
риск -- только бы добраться до парохода!
Течение быстро несло ее вниз по реке, и она почувствовала, что только
при напряжении всех сил ей удастся направить свой неповоротливый челн к
"Кинкэду". Она рассчитывала, что с парохода помогут ей, но, к ее удивлению,
на борту не было даже признака жизни. Челн несся все ближе и ближе к носу
парохода, а между тем никто не окликал ее. Еще минута, и ее отнесет за
пароход, и, если не спустят шлюпки для ее спасения, она будет унесена
течением в океан.
Джэн начала громко звать на помощь, но в ответ послышался только
пронзительный рев зверей из окрестных джунглей. Джэн изо всех сил налегла на
весла, чтобы подъехать к пароходу. Но челн относило течением в сторону, и,
казалось, что он ни за что не удержится около парохода и унесется в открытое
море.
Но в самую последнюю минуту челн попал в струю водоворота -- в одну из
тех крутящихся пучин, которых так много в устье быстрой реки. Быстрая
кружащаяся струя отбросила челн в сторону, и он попал под самый нос
парохода. Джэн успела ухватиться за якорную цепь. Прикрепив конец лодочной
веревки к цепи, она пустила челн вдоль борта, пока он не очутился под
спускавшейся с борта веревочной лестницей.
С перекинутым через плечо ружьем, она ловко вскарабкалась на палубу
парохода. Первым же делом она стала осматривать пароход. Она держала ружье
наготове, не без основания опасаясь какого-нибудь нападения. С первого же
взгляда Джэн поняла, почему пароход казался покинутым: в кубрике она
наткнулась на двух мертвецки пьяных матросов, которым, очевидно, была
поручена охрана судна.
Содрогаясь от отвращения, Джэн поспешила взобраться наверх и плотно
прикрыла люк над спящими матросами. Затем она отправилась на поиски еды,
нашла на кухне кой-какую провизию и, утолив свой голод, заняла на палубе
караульный пост с ружьем в руках. Она решила, что никто против ее воли не
причалит к борту "Кинкэда".
Прошло около часа. Ничто не показывалось на реке, что могло бы вызвать
у нее тревогу, но вот в излучине реки показался челн. На нем виднелась
фигура мужчины. Челн приблизился к пароходу, Джэн узнала Рокова и направила
на него дуло ружья...
***
Увидев, кто целит в него из винтовки, Роков пришел в неописуемую
ярость. Он всячески грозил Джэн и осыпал ее ругательствами. Видя, что это на
нее не действует, он переменил тон: начал умолять ее и соблазнять разными
обещаниями. На все его предложения Джэн отвечала одно: она никогда не
позволит Рокову быть на том же пароходе, где она, и при первой же его
попытке взобраться по лестнице, она его застрелит.
Не видя никакого другого выхода из положения, Роков решил, рискуя
каждую минуту быть отнесенным в открытое море, высадиться на берег. А на
другом берегу по-прежнему стояла и ждала его страшная команда.
К вечеру молодая женщина была сильно встревожена доносившимися с моря
криками. Это кричал Роков. Джэн выглянула за борт и с ужасом увидела
приближающуюся к "Кинкэду" пароходную шлюпку. В ней сидело несколько мужчин.
XVI
ВО МРАКЕ НОЧИ
Когда Тарзан понял, что его схватили могучие челюсти крокодила, он не
покорился судьбе и не оставил надежды на спасение. Так поступил бы только
обыкновенный человек, но не Тарзан-обезьяна! Раньше, чем чудовище утащило
его в воду, он набрал в легкие как можно больше воздуха, а затем напряг все
свои жизненные силы, чтобы высвободиться из пасти чудовища. Он нащупал свой
каменный нож, вытащил его и стал, что было мочи, долбить им толстую кожу
пресмыкающегося.
Боль и страх заставили крокодила еще быстрее поплыть в свою берлогу. И
в ту минуту, когда человек-обезьяна почувствовал, что уже задыхается, он был
выброшен на илистый грунт, а голова оказалась над поверхностью воды.
Несколько мгновений Тарзан жадно вдыхал спертый воздух берлоги, лежа на
вязком иле. Вокруг него был мрак и безмолвие могилы. Сцепившись с
крокодилом, Тарзан некоторое время лежал с ним рядом; он чувствовал
прикосновение холодного тела чудовища. Не теряя надежды на спасение, он
продолжал вонзать свой каменный нож в брюхо животного, пока не почувствовал,
что огромное туловище крокодила конвульсивно затрепетало и замерло в
неподвижности.
Высвободив свою ногу из его пасти, человек-обезьяна начал ногами
исследовать берлогу. Без сомнения, единственным ее входом и выходом было то
отверстие, через которое крокодил протащил его. Его первой мыслью было,
конечно, скорее выбраться отсюда, но это оказалось не так-то просто. Он
ежеминутно рисковал попасть в зубастую пасть другого такого же страшилища.
Мало того: если бы даже он благополучно выбрался на свободное течение,
то и там его каждую минуту ждала опасность нападения. Но другого выбора все
равно у него не было, и, наполнив легкие спертым и зловонным воздухом
берлоги, Тарзан нырнул в темное отверстие, которого он не мог видеть, а
только нащупал своими ногами.
Нога, которая побывала в крокодильей пасти, была сильно разорвана, но
кости остались целы. Мышцы и сухожилия были тоже не настолько повреждены,
чтобы нельзя было пользоваться раненой ногой. Тарзан ощущал мучительную боль
и только.
Но Тарзан из племени обезьян умел стойко переносить страдания, а
потому, исследовав ногу и убедившись в ее относительной целости, он больше
не думал о ней.
Быстро пролез и проплыл он через проход, выходивший на илистое дно
реки. Вынырнув на поверхность реки, он увидел недалеко от себя головы двух
крокодилов. Они быстро приближались к нему... С нечеловеческими усилиями
Тарзану удалось уйти от этой погони и, приплыв к берегу, он схватился здесь
за свешивающийся сук большого дерева.
Он успел сюда вовремя! Две огромные пасти защелкали под ним зубами, но
он был уже в безопасности. От пережитых волнений и усталости он ослабел и
прилег на берег, чтобы отдохнуть. Но он не спал: его глаза зорко
всматривались в даль... Он искал и ждал Рокова. Но ни лодки, ни Рокова нигде
не было видно.
Отдохнув и перевязав свою раненую ногу большим пальмовым листом, Тарзан
снова пустился преследовать своего врага. Он оказался теперь не на том
берегу, на который он вышел из джунглей, а на противоположном, но это ему
показалось безразличным.
Вскоре он с огорчением заметил, что его нога была повреждена гораздо
сильнее, чем это ему показалось сначала. Она очень мешала быстроте его
передвижения. По земле он еще мог двигаться довольно быстро, хотя и с
большим трудом и страданиями. Но прыгать с дерева на дерево во "втором
этаже" джунглей оказывалось прямо невозможным. А между тем этот способ
передвижения всегда был у Тарзана излюбленным и самым быстрым.
От старой негритянки, Тамбуджи, Тарзан узнал, что белая женщина, хоть и
была опечалена смертью ребенка, но будто бы говорила, что этот ребенок не
ее, а чужой. Тарзан не видел причины, почему Джэн стала бы отрекаться от
своего ребенка. Единственным объяснением могло быть, что женщина,
сопровождавшая вместе со шведом его сына, была вовсе не Джэн.
Чем больше он думал об этом, тем больше он приходил к убеждению, что
его сын умер, а жена находится в Лондоне и ничего не знает о судьбе своего
Джека. В таком случае, он неверно понял намек Рокова и напрасно все это
время так беспокоился за Джэн.
Но мысль о смерти сына повергла его опять в уныние. Несмотря на свою
привычку к жестокостям и страданиям, Тарзан содрогался при мысли о страшной
судьбе, постигшей ни в чем не повинного ребенка.
В продолжение всего путешествия к океану Тарзан думал о том, сколько
зла и горя принес ему и его семье Роков, и широкая багровая полоса,
обозначавшая всегда моменты его наивысшей животной ярости, не сходила с его
лба. Время от времени он издавал невольный рев или такое свирепое рычание,
что мелкие животные джунглей прятались от испуга в свои норы. О если бы ему
суждено было схватить этого негодяя!
В пути воинственные туземцы дважды пытались напасть на него, но,
услышав страшный обезьяний крик и увидев яростно набрасывавшегося на них
белого великана, немедленно обращались в бегство.
Тарзан привык передвигаться с быстротой самых проворных обезьян; ему
казалось поэтому, что он движется очень медленно; на самом же деле он
двигался почти с такой же скоростью, как Роков. Он подошел к океану в один
день с Джэн и с Роковым, но только поздним вечером, когда уже наступила
густая темнота. Над черной рекой и прибрежными джунглями навис такой мрак,
что даже Тарзан, глаза которого привыкли различать в темноте, едва мог
видеть на несколько сажен перед собой.
Он собирался исследовать морской берег в надежде найти следы Рокова и
женщины, которая, по его мнению, шла впереди Рокова. Он, конечно, и
представить себе не мог, что "Кинкэд" или вообще какой-либо пароход стоит на
якоре в нескольких саженях от него. Не единый огонек не выдавал присутствия
парохода. Внезапно внимание его было привлечено шумом весел: кто-то ехал в
лодке на недалеком расстоянии от берега. Вскоре этот шум прекратился, и
послышались звуки ног, подымавшихся по веревочной лестнице и ударявшихся о
стенки корабля. Что бы это могло значить?
Тарзан стоял на самом берегу, напряженно всматриваясь в густой мрак, но
