поступить, как они хотят, они обрадовались, как ребенок, получивший новую
игрушку.
Они бросились вперед и схватили Каджа. Громкими угрожающими голосами
они кричали ему что-то прямо в уши. Они угрожали ему дубинами и ножами, и он
наконец согласился исполнить их просьбу. Тогда Тарзан подошел к нему.
-- Жрец! -- сказал Тарзан. -- Лэ возвращается в свой храм под защитой
своих жрецов. А я, Тарзан из племени обезьян, обещаю вам, что тот, кто
причинит ей хотя малейшее зло -- умрет. Тарзан придет опять в Опар еще до
наступления следующих дождей и, если что-нибудь случится с Лэ, горе Каджу,
верховному жрецу!
Кадж угрюмо обещал не причинять вреда своей повелительнице.
-- Оберегайте ее! -- крикнул Тарзан остальным жрецам. -- Охраняйте ее,
чтобы она могла приветствовать Тарзана, когда он в следующий раз придет в
Опар.
-- Лэ будет там, чтобы приветствовать тебя! -- воскликнула верховная
жрица. -- И Лэ будет ждать твоего прихода, мечтая и тоскуя. О, скажи же мне,
что ты придешь!
-- Кто знает? -- проговорил Тарзан и, быстро вскочив на дерево,
направился на восток.
Лэ постояла, глядя ему вслед, тяжелый вздох вырвался из ее груди, и,
поникнув головой и согнув плечи, она, как старуха, последовала за своими
жрецами в родной, далекий Опар.
Тарзан бежал вперед по верхушкам деревьев, пока ночная мгла не
спустилась над джунглями. Тогда он лег в густой листве и заснул крепким
сном. Мысль о завтрашнем дне не тревожила его сознания, и даже образ Лэ
казался воспоминанием далекого прошлого.
***
На севере, в нескольких переходах от того места, где лежал Тарзан, леди
Грейсток с тоской и надеждой ждала часа, когда ее супруг узнает о
преступлении Ахмет-Зека и поспешит к ней на помощь. А в тот самый момент,
когда она рисовала себе приход Джона Клейтона, предмет ее забот и дум, ее
возлюбленный муж сидел голый подле упавшего дерева и грязными пальцами
старался извлечь личинку.
Прошло два дня со времени бегства Верпера. Тарзан вспомнил о красивых
камешках и ему захотелось снова поиграть ими. А так как у него не было
никаких неотложных дел, он решил тотчас же отправиться на равнину и откопать
свою сумочку.
Хотя на том месте, где были зарыты камешки, не осталось никакого знака,
и оно ничем не отличалось от каждой другой пяди земли на узкой полосе,
тянувшейся на несколько верст в длину до той линии, где тростники переходили
в луга, -- тем не менее Тарзан безошибочно, с твердой уверенностью
направился прямо к тому месту, где он спрятал свое сокровище.
Своим охотничьим ножом он раскопал неплотно лежавшую землю, под которой
должна была лежать его сумочка; но, хотя вырытая им яма была глубже той,
которую он выкопал в первый раз, он не нашел ни сумочки, ни драгоценных
камней.
Тарзан увидел, что его ограбили, и брови его мрачно нахмурились. Ему не
потребовалось долгих размышлений, чтобы установить, кто был виновником его
несчастья, и он, не задумываясь, решил отправиться вдогонку за вором.
Следы, оставленные два дня назад, в некоторых местах были совершенно
стерты. Однако Тарзан легко отыскал их. Белый человек спустя двенадцать
часов не мог бы их проследить и на двадцать шагов, а черный потерял бы их на
первой версте, но Тарзан из племени обезьян еще в раннем детстве развил в
себе до такой степени чувства, как никто из обыкновенных смертных.
Мы чувствуем запах чеснока или водки в дыхании разговаривающего с нами
человека или же улавливаем аромат дешевых духов прекрасной дамы, сидящей
рядом с нами, и мы хвастаемся тонкостью нашего обоняния. Но, в сущности, мы
совершенно не умеем обонять, и наши органы обоняния фактически атрофированы
в сравнении с обонянием, развитым у диких животных.
На месте, где стояла нога, долгое время сохраняется ее запах. Он
совершенно незаметен для нас, но для существ низшего порядка, особенно для
хищников и преследуемых, он так же интересен и временами более ясен и
понятен, чем для нас печатная страница.
Тарзан руководствовался, однако, не одним только обонянием. Зрение и
слух его тоже были необыкновенно развиты благодаря тому, что вся его
молодость прошла в джунглях, где для сохранения жизни требовались
непрерывная бдительность и изощрение всех своих способностей.
И так он шел по следам Верпера, через лес на север, но давность следов
затрудняла его работу, и он продвигался вперед очень медленно. Верпер был
уже на расстоянии двух дней от страны вазири, когда Тарзан бросился догонять
его, и с каждым днем расстояние между ним и Тарзаном увеличивалось. Но
Тарзана это нисколько не беспокоило. Он знал, что настанет день, когда он
настигнет грабителя и расправится с ним, а пока ему незачем было торопиться.
И он упорно и настойчиво преследовал бельгийца, останавливаясь днем только
чтобы поохотиться и поесть, а ночью -- чтобы ненадолго заснуть и освежиться.
На пути ему попадались отряды диких воинов, но Тарзан старался
держаться вдали от них: он преследовал определенную цель, и эти
незначительные встречи не должны были отвлечь его от главного.
Это были отряды Басули и его союзников, созванных гонцами со всех
сторон. Они направлялись к сборному пункту, чтобы оттуда уже всем вместе
двинуться на север и соединенными силами осадить крепость Ахмет-Зека. Но
Тарзан смотрел на них как на врагов; он не помнил, чтобы он когда-нибудь был
дружен с чернокожими.
Наступила ночь. Тарзан остановился около огороженной частоколом деревни
араба-разбойника. Сидя высоко на дереве, он смотрел вниз, наблюдая за тем,
что происходило внутри ограды.
Следы привели его к этому месту. Выслеживаемая им добыча должна была
находиться внутри, но как было найти ее среди стольких хижин? Хотя Тарзан и
был уверен в себе, он никогда не переоценивал своих сил и способностей. Он
знал, что не сможет противостоять многочисленному противнику в открытой
схватке. И для того, чтобы достичь своей цели, он решил прибегнуть к
хитрости и осторожности диких зверей.
Он сидел на дереве, обгладывая окорок кабана Хорты. Он выжидал удобного
момента, чтобы прокрасться в деревню, и в это время с наслаждением грыз
толстые круглые концы большой кости, раскалывая ее на мелкие кусочки своими
сильными челюстями и высасывая восхитительный костный мозг. Но глаза его все
время были прикованы к деревне Ахмет-Зека.
Тарзан видел там арабов в белых одеяниях и полуголых негров, но ни один
из них не был похож на человека, укравшего его драгоценные камни. Он
терпеливо ждал, когда в деревне воцарится ночной покой. И вот наконец улицы
опустели, и все, кроме часовых у ворот, ушли спать. Тогда он спрыгнул на
землю, обошел кругом деревни и приблизился к частоколу с противоположной
стороны.
У его пояса висела длинная веревка, сделанная из сырой кожи. Она была
крепче и надежнее тех травяных веревок, которыми ему приходилось
пользоваться в детстве. Размотав ее, Тарзан разложил аркан на земле позади
себя и одним быстрым движением закинул веревку наверх на острый конец одного
из столбов частокола. Туго затянув узел, он попробовал, крепко ли держится
веревка, и, схватившись за нее обеими руками, стал быстро и ловко взбираться
наверх. Свернуть веревку в кольцо и привязать ее к поясу было делом секунды.
Бросив быстрый взгляд вниз и убедившись, что кругом никого не было, Тарзан
осторожно спрыгнул на землю.
Перед ним тянулись длинные ряды палаток и хижин. Исследование каждой из
них в отдельности было большой опасностью; но опасность была явлением
слишком обычным в жизни Тарзана, чтобы отпугнуть его. Он даже любил риск
открытой схватки, когда в борьбе на жизнь и на смерть он стоял лицом к лицу
с достойным противником.
Ему не нужно было входить в каждое жилище через дверь, окно или щель в
стене. Он мог по запаху определить, находилась ли внутри его добыча. Вначале
одно разочарование следовало за другим: Тарзан никак не мог напасть на след
бельгийца. Но наконец он подошел к палатке, около которой почувствовал запах
вора, и запах этот был очень силен. Тарзан прислушивался, приложив ухо к
полотну палатки, но изнутри не доносилось ни звука.
Он обрезал веревку у колка и, приподняв край палатки, просунул голову
внутрь. Внутри было темно и тихо. Тарзан осторожно вполз в палатку -- запах
бельгийца был очень силен, но это не был живой запах. Прежде чем палатка
была осмотрена, Тарзан уже знал, что в ней никого не было.
Он тщательно обыскал всю палатку, но не нашел ничего, что указало бы
ему на местонахождение драгоценных камней. Он увидел, что в том месте, где
навалены были одеяла, полотно палатки было перерезано, и, обнюхав это место,
он заключил, что бельгиец недавно вышел как раз через это отверстие.
Не долго думая, Тарзан последовал тем же путем. Следы вели его все
время в тени позади хижин и палаток деревни -- и для Тарзана стало ясным,
что бельгиец был один и, прячась от людей, тайком крался по этой дорожке.
Он, очевидно, боялся жителей этой деревни, или действия его были такого
рода, что он не желал быть накрытым.
Следы довели Тарзана до задней стены одной из туземных хижин. Небольшое
отверстие, недавно вырезанное в камышовой стене, вело внутрь хижины. Тарзан
безбоязненно пошел по следам и на четвереньках вполз в маленькое отверстие.
Много разнообразных запахов ударило в нос Тарзана, когда он очутился в
хижине. Среди них он ясно почувствовал вдруг запах, который в его дремлющем
сознании пробудил некоторые воспоминания о прошлом. Это был слабый, нежный
запах женщины.
И одновременно с тем, как Тарзан почувствовал этот запах, странное
беспокойство овладело всем его существом -- непреодолимое влечение, с
которым ему суждено было вновь познакомиться, тот могучий инстинкт, который
толкает самца к его подруге. Запах бельгийца тоже был в хижине, и когда оба
эти запаха смешались и достигли ноздрей Тарзана, ревнивый гнев закипел в
душе человека-обезьяны, хотя в зеркале его воспоминаний не было ясного
образа той самки, которая возбуждала его желание.
Хижина тоже оказалась совершенно пуста, и, убедившись в том, что
похищенная сумочка не была спрятана здесь, Тарзан вышел тем же путем, каким
он пришел -- через дыру в задней стене.
Он опять пошел по следам бельгийца, пересек открытую поляну, перелез
через частокол и скрылся в джунглях.
XV
ПОБЕГ ВЕРПЕРА
Соорудив чучело и уложив его у себя в постели, Верпер пролез под задней
стеной своей палатки и направился прямо к хижине, в которой находилась Джэн
Клейтон.
У дверей сидел на корточках черный часовой. Верпер смело подошел к
нему, шепнул ему несколько слов на ухо, всунул ему в руку пачку табаку и
прошел в хижину. Чернокожий подмигнул и усмехнулся, оскалив зубы.
Верпер, будучи одним из приближенных Ахмет-Зека, мог, конечно,
беспрепятственно входить в любое помещение в деревне и вне ее, и потому
часовой не спрашивал его, имеет ли он право входить к белой пленнице.
Войдя в палатку, Верпер шепотом заговорил по-французски:
-- Леди Грейсток! Это я, г. Фреко. Где вы? Но ответа не последовало. В
темноте Верпер с лихорадочной поспешностью обшаривал хижину. В ней никого не
было. Удивление бельгийца не поддается описанию. Он уже собирался выйти из
хижины и расспросить часового, как вдруг глаза его, привыкшие немного к
темноте, заметили у основания задней стены пятно, которое выделялось в
окружающей мгле. При ближайшем осмотре это пятно оказалось отверстием,
прорезанным в стене. Оно было достаточно широко, чтобы пропустить
