Зверь остановился и, увидев спящего человека, весь согнулся и поджал задние
лапы, а хвост его стегал по воздуху из стороны в сторону.
Удары хвоста по тростнику разбудили Тарзана. Обитатели джунглей
просыпаются живо -- ив самый момент пробуждения они уже овладевают сознанием
и состоянии управлять всеми своими способностями. Не успел Тарзан открыть
глаза, как уже был на ногах с копьем в руке, готовый к нападению. Он снова
был Тарзаном из племени обезьян, чутким, бдительным, проворным.
Нет таких двух львов, которые обладали бы одинаковыми характерами, да и
один и тот же лев при одних и тех же обстоятельствах не всегда поступает
одинаково.
Что руководило львом в его желании прыгнуть на человека -- удивление,
страх или осторожность, нам неизвестно. Мы знаем только, что он не привел
своих намерений в исполнение. Он вовсе не прыгнул на человека. Он повернулся
и прыгнул назад в тростник, в то время как Тарзан вскочил на ноги.
Тарзан пожал плечами и обернулся, ища своего товарища. Того нигде не
было видно. Сначала Тарзан подумал, что Верпер был схвачен и унесен другим
львом, но осмотрев следы на песке, скоро пришел к убеждению, что бельгиец
ушел один через равнину. На мгновение он был озадачен, но потом решил, что
Верпер испугался, заслышав приближение льва, и в страхе бежал. Презрительная
улыбка появилась на губах Тарзана, когда он подумал о том, что товарищ не
потрудился даже предупредить его об угрожающей опасности. Что ж? Таков был
этот человек! Тарзан не хотел больше ничего знать о нем. Он ушел -- и бог с
ним, он может спокойно оставаться, где хочет, Тарзан не станет его искать.
В ста ярдах от того места, где он стоял, среди густой заросли
тростников, одиноко подымалось большое дерево. Тарзан подошел к нему,
взобрался наверх и, найдя удобный сук, уселся на нем и приготовился ко сну.
Солнце стояло уже высоко в небе, когда Тарзан проснулся. Его мозг,
возвращенный в примитивное состояние, не был занят никакими другими мыслями,
кроме сознания необходимости добывать себе пищу и защищать свою жизнь.
Поэтому ему незачем было просыпаться, пока не угрожала опасность или не
давал себя чувствовать голод. На этот раз именно голод разбудил его.
Открыв глаза, Тарзан потянулся, зевнул и сквозь густую листву стал
осматривать местность. Его взгляд скользил по опустошенным полям и лугам
Джона Клейтона, лорда Грейстока, но Тарзан-обезьяна не узнал этой местности.
Как чужой смотрел он на движущиеся фигуры Басули и его воинов. Последние
приготовляли себе завтрак и собирались в поход, чтобы отомстить за разгром
дома их господина.
Человек-обезьяна с любопытством оглядывал чернокожих. Где-то в глубине
его сознания мелькала мысль, что все это имело какое-то отношение к нему, но
он никак не мог связать свою новую жизнь, с которой ему пришлось встретиться
после того, как он выбрался из темных подземелий Опара, с каким-нибудь
событием из его прошлой жизни. Словно сквозь туман вспомнил он безобразную и
страшную фигуру, волосатую, свирепую. И смутное чувство нежности овладело
всем его диким существом, когда он старался узнать ее. Его память вернулась
к эпохе его детства; это была фигура огромной обезьяны-самки Калы, его
приемной матери. Рядом с ней в памяти его вставали и другие человекообразные
фигуры: Теркоз, Тублат, Керчак и еще одна менее свирепая фигурка -- Тика,
маленькая подруга детских игр Тарзана. Медленно, очень медленно работала
намять Тарзана. Но постепенно вглядываясь мысленно в образы, сохранившиеся в
его сознании, он узнавал их. Они принимали определенный вид и форму и
получали свои места в различных событиях его жизни, с которой они были
близко связаны. Картины его детства, проведенного среди обезьян, одна за
другой возникали перед ним, и по мере того, как они становились ярче и
яснее, в нем просыпалось желание вновь очутиться среди этих мохнатых зверей
с нависшими бровями.
Он видел, как чернокожие потушили огонь своего костра и ушли, но хотя
лицо каждого из них еще недавно было ему так же хорошо знакомо, как его
собственное, вид их сейчас не пробудил в нем никаких воспоминаний. Когда они
скрылись из виду, Тарзан слез с дерева и стал искать себе пищу.
На широкой равнине паслись целые стада диких животных. Тарзан наметил
себе жертву среди небольшого стада жирных, лоснящихся зебр. Он далеко обошел
полосатое стадо, стараясь держаться против ветра, но делал он это не по
каким-нибудь соображениям, а чисто инстинктивно.
Он продвигался на четвереньках или полз вперед на животе. Пара жирных,
молодых зебр щипала траву совсем близко от него. Тарзан остановил свой выбор
на самке, но и на этот раз им руководил лишь один инстинкт.
Человек-обезьяна спрятался за густым низким кустом вблизи ничего не
подозревавших животных. Он приготовил копье и осторожно подтянул под себя
ноги. Одним быстрым движением он поднялся, метнул тяжелое копье в бок самки
и сам прыгнул тотчас же к ней с охотничьим ножом в руках.
Одно мгновение животные стояли неподвижно, оцепеневшие от
неожиданности. Потом самка закричала от боли и испуга, и они оба повернули в
другую сторону и бросились бежать. Но Тарзан-обезьяна мог пробежать
несколько ярдов с такой же скоростью, как и зебры.
Он догнал самку и одним прыжком очутился у нее на спине. Она
повернулась, стараясь лягнуть и укусить своего врага. Но Тарзан крепко
держался одной рукой за короткую гриву, другой рукой вонзал нож в бок
несчастного животного. Ее товарищ остановился на минуту, словно желая
броситься ей на помощь, но, увидав мелькавшие вдали копыта своего стада, он
повернул и бросился за ними. Молодая зебра боролась храбро и ожесточенно, но
коварный нож вонзился ей прямо в сердце, и она грохнулась на землю.
Человек-обезьяна поставил ногу на ее туловище и огласил равнину победным
криком Мангани.
Этот крик долетел до ушей Басули и заставил его остановиться.
-- Это большие обезьяны, -- сказал он. -- Я давно уже не слыхал их в
стране вазири. Что могло привести их обратно сюда?
Тарзан поднял свою жертву и перенес ее под куст, за которым он сам
раньше прятался. Усевшись на труп зебры, он отрезал большой кусок от задней
части животного и принялся утолять голод теплым, сочащимся кровью мясом.
Из-за кустарника вдруг появились две гиены, привлеченные пронзительным
криком зебры. Тарзан оскалил зубы и зарычал. На это приветствие гиены
ответили тем же и отошли немного назад. Они не проявляли желания напасть на
Тарзана, но продолжали сидеть на порядочном расстоянии от него и не сводили
глаз. Насытившись, Тарзан отрезал несколько кусков мяса, чтобы взять с
собой, и направился к реке. Дорога к реке лежала мимо гиен, и Тарзан не счел
нужным изменять из-за них свой путь.
Со спокойным величием льва Нумы направлялся он прямо на ворчащих
животных. Сначала они оставались на месте, вызывающе ощетинившись, но потом
отодвинулись в сторону, уступая дорогу могучему человеку-обезьяне. Спустя
минуту, они уже разрывали остатки зебры.
Сквозь тростник Тарзан продвигался к реке. Его приход спугнул стадо
буйволов. Огромный буйвол грозно замычал и стал бить землю передним копытом.
Налитые кровью глаза злобно смотрели на дерзкого нарушителя его покоя. Но
Тарзан прошел перед всем стадом, как будто не заметил его присутствия.
Мычанье буйвола перешло в тихое ворчание; повернувшись, он потерся мордой о
спину, согнав целый рой мух, бросил последний взгляд на Тарзана и вернулся к
своему первоначальному занятию. Часть его многочисленного семейства
последовала его примеру, другие стояли, глядя вслед Тарзану с удивлением в
больших глупых глазах, пока он не скрылся в тростниках.
У реки Тарзан утолил свою жажду и выкупался. Он спрятался от жары в
тени развесистого дерева неподалеку от своих разрушенных амбаров. Его глаза
были устремлены в ту сторону равнины, где начинался густой лес. Желание
окунуться в его таинственную глубину довольно долго занимало мысли Тарзана.
Он решил, что со следующим восходом солнца он пересечет открытую равнину и
войдет в лес. Ему незачем было торопиться: перед ним лежал бесконечно
длинный ряд дней, которые нечем было заполнить кроме утоления голода и
исполнения своих минутных капризов. Сожаление о прошлом и опасения за
будущее не омрачали сознания Тарзана. Он мог по целым дням лежать,
вытянувшись во весь рост на качающейся ветке, потягиваясь всеми своими
членами и наслаждаясь благословенным покоем абсолютной беззаботности;
никакие заботы, никакие сомнения не нарушали его умственного покоя. Только
слабо сознавая, что существует какая-то другая жизнь, человек-обезьяна был
совершенно счастлив. Лорд Грейсток перестал существовать.
Несколько часов Тарзан тихонько раскачивался на своем лиственном ложе.
Голод и жажда дали себя почувствовать. Лениво потягиваясь, он слез с дерева
и медленно двинулся к реке. Протоптанная зверями тропинка, по которой он
шел, с течением времени превратилась в узкую длинную канаву. По обеим ее
сторонам возвышались зеленые стены, образованные непроходимым густым
кустарником и деревьями, обвитыми сверху донизу толстыми ползучими
растениями. Тарзан дошел почти до того места, где тропинка выходит к реке,
когда навстречу показалось целое семейство львов. Они возвращались с реки.
Тарзан насчитал семь штук: взрослый лев, две львицы и четверо молодых львов,
которые по размерам нисколько не уступали своим родителям. Тарзан
остановился и зарычал, остановилось и львиное семейство. Большой лев впереди
обнажил клыки и испустил глухой, предостерегающий рев.
Человек-обезьяна сжимал в руке свое копье, но он не рассчитывал с таким
ничтожным оружием вступать в бой с семью львами. Он стоял на месте, ворча и
рыча; львы отвечали тем же. Это была одна из тех встреч, которые часто
случаются в джунглях. Каждая сторона старалась отпугнуть другую. Ни та, ни
другая не хотела уйти назад и уступить дорогу, и в то же время не хотела и
первой начать битву. Львы были слишком сыты, чтобы прельститься такой
добычей, а Тарзан редко употреблял в пищу мясо хищников; но тут уже был
вопрос чести, и никто не хотел ударить в грязь лицом и уступить. Так они
стояли, оглядывая друг друга и обмениваясь комплиментами, понятными лишь
одним обитателям джунглей. Трудно сказать, как долго продолжалось бы это
бескровное сражение. В конце концов Тарзану пришлось бы все равно уступить
более сильному по численности врагу.
Конец этому бессмысленному положению был неожиданно положен лицом
совершенно посторонним, которое незаметно приближалось со стороны Тарзана.
Тарзан вместе со львами производил такой шум, что никто из них не слышал
ничего, кроме устроенного ими самими концерта. Тарзан и не почувствовал, как
сзади него какая-то огромная туша стремительно неслась прямо на него. Он
опомнился только тогда, когда она была уже совсем близко и спасение казалось
невозможным. Обернувшись, он увидел Буто-носорога, готового кинуться на
него. Но сознание было так неразрывно связано с мускулами у этого
первобытного, не испорченного культурой человека, что в тот же момент, когда
он понял грозящую ему опасность, он мгновенно повернулся и воткнул копье в
грудь Буто. Борьба была почти равная: с одной стороны было тяжелое копье с
железным наконечником и могучие мускулы человека-обезьяны, с другой --
колоссальная сила Буто и необычайная быстрота его нападения. Описание всего,
что случилось в тот момент, когда Тарзан повернулся навстречу разъяренному
носорогу, займет много времени, и потребовался бы исключительно чуткий и
