компанию из четырех мужчин, которые, сидя за столиком, прихлебывали
неизбежный абсент.
Все четверо убежали со всех ног с испуганными криками, и тогда негр
заметил Тарзана. Он с ревом набросился на обезьяну-человека, и сотни глаз
устремились на Тарзана, чтобы быть свидетелями, как гигантский негр зарежет
бедного француза.
Тарзан встретил нападение с вызывающей улыбкой, которою радость
сражения всегда украшала его уста.
Когда негр на него бросился, стальные мускулы схватили черную кисть
руки с занесенным ножом. Одно быстрое усилие -- и рука осталась висеть с
переломленными костями.
От боли и изумления чернокожий мгновенно отрезвел, и когда Тарзан
спокойно опустился в свое кресло, негр с пронзительным воплем кинулся со
всех ног к своему родному поселку.
В другой раз Тарзан и д'Арно сидели за обедом с несколькими другими
белыми. Речь зашла о львах и об охоте за львами.
Мнения разделились насчет храбрости царя зверей; некоторые утверждали,
что лев -- отъявленный трус, но все соглашались, что когда ночью около
лагеря раздается рев монарха джунглей, то они испытывают чувство
безопасности, только хватаясь за скорострельные ружья.
Д'Арно и Тарзан заранее условились, что прошлое Тарзана должно
сохраняться в тайне, и кроме французского офицера никто не знал о близком
знакомстве Тарзана с лесными зверями.
-- Мосье Тарзан еще не высказал своего мнения, -- промолвил один из
собеседников. -- Человек с такими данными, как у него, и который провел, как
я слышал, некоторое время в Африке, непременно должен был так или иначе
столкнуться со львами, не так ли?
-- Да, -- сухо ответил Тарзан. -- Столкнулся настолько, чтобы знать,
что каждый из вас прав в своих суждениях о львах, которые вам повстречались;
но с таким же успехом можно судить и о чернокожих по тому негру, который
взбесился здесь на прошлой неделе, или решить сплеча, что все белые --
трусы, встретив одного трусливого европейца. Среди низших пород,
джентльмены, столько же индивидуальностей, сколько и среди нас самих.
Сегодня вы можете натолкнуться на льва с более чем робким нравом, -- он
убежит от вас. Завтра вы нарветесь на его дядю, или даже на его
братца-близнеца, и друзья ваши будут удивляться, почему вы не возвращаетесь
из джунглей. Лично же я всегда заранее предполагаю, что лев свиреп, и всегда
держусь настороже.
-- Охота представляла бы немного удовольствия, -- возразил первый
говоривший, -- если бы охотник боялся дичи, за которой охотился!
Д'Арно улыбнулся: Тарзан боится!
-- Я не вполне разумею, что вы хотите сказать словом страх, -- заявил
Тарзан: -- Как и львы, страх тоже различен у различных людей. Но для меня
единственное удовольствие охоты заключается в сознании, что дичь моя
настолько же опасна для меня, насколько я сам опасен для нее. Если бы я
отправился на охоту за львами с двумя скорострельными ружьями, с
носильщиком, и двадцатью загонщиками, мне думалось бы, что у льва слишком
мало шансов, и мое удовольствие в охоте уменьшилось бы пропорционально
увеличению моей безопасности.
-- В таком случае остается предположить, что мосье Тарзан предпочел бы
отправиться на охоту за львами нагишом и вооруженный одним лишь ножом? --
рассмеялся говоривший раньше, добродушно, но с легким оттенком сарказма в
тоне.
-- И с веревкой, -- добавил Тарзан.
Как раз в эту минуту глухое рычание льва донеслось из далеких джунглей,
словно бросая вызов смельчаку, который решился бы выйти с ним на бой?
-- Вот вам удобный случай, мосье Тарзан, -- посмеялся француз.
-- Я не голоден, -- просто ответил Тарзан.
Все рассмеялись, за исключением д'Арно. Он один знал, насколько логична
и серьезна эта причина в устах обезьяны-человека.
-- Признайтесь, вы боялись бы, как побоялся бы каждый из нас, пойти
сейчас в джунгли нагишом, вооруженный только ножом и веревкой, -- сказал
шутник.
-- Нет, -- ответил ему Тарзан. -- Но глупец тот, кто совершает поступок
без всякого основания.
-- Пять тысяч франков -- вот вам и основание, -- сказал другой француз.
-- Бьюсь об заклад на эту сумму, что вы не сможете принести из джунглей льва
при соблюдении упомянутых вами условий: нагишом и вооруженный ножом и
веревкой.
Тарзан взглянул на д'Арно и утвердительно кивнул головой.
-- Ставьте десять тысяч,-- предложил д'Арно.
-- Хорошо, -- ответил тот. Тарзан встал.
-- Мне придется оставить свою одежду на краю селения, чтобы не
прогуляться нагишом по улицам, если я не вернусь до рассвета.
-- Неужели вы пойдете сейчас? -- воскликнул бившийся об заклад. -- Ведь
темно?
-- Почему же нет? -- спросил Тарзан. -- Нума бродит по ночам, будет
легче найти его.
-- Нет, -- заявил тот. -- Я не хочу иметь вашу кровь на совести.
Достаточно риска, если вы пойдете днем.
-- Я пойду сейчас! -- возразил Тарзан и отправился к себе в комнату за
ножом и веревкой.
Все остальные проводили его до края джунглей, где он оставил свою
одежду в маленьком амбаре.
Но когда он собрался вступить в темноту низких зарослей, они все
пытались отговорить его, и тот, кто бился об заклад, больше всех настаивал
на том, чтобы он отказался от безумной затеи.
-- Я буду считать, что вы выиграли,-- сказал он,-- и десять тысяч
франков ваши, если только вы откажетесь от этого сумасшедшего предприятия,
которое обязательно кончится вашей гибелью.
Тарзан только засмеялся, и через мгновение джунгли поглотили его.
Сопровождавшие его постояли молча несколько минут и затем медленно
пошли назад, на веранду отеля.
Не успел Тарзан войти в джунгли, как он взобрался на деревья и с
чувством ликующей свободы помчался по лесным ветвям.
Вот это -- жизнь! Ах, как он ее любит! Цивилизация не имеет ничего
подобного в своем узком и ограниченном кругу, сдавленном со всех сторон
всевозможными условностями и границами. Даже одежда была помехой и
неудобством.
Наконец он свободен! Он не понимал до того, каким пленником он был все
это время!
Как легко было бы вернуться назад к берегу и двинуться на юг к своим
джунглям и к хижине у бухты!
Он издали почуял запах Нумы потому, что шел против ветра. И вот его
острый слух уловил знакомый звук мягких лап и трение огромного, покрытого
мехом, тела о низкий кустарник.
Тарзан спокойно перепрыгивал по веткам над ничего не подозревавшим
зверем и молча выслеживал его, пока не добрался до небольшого клочка,
освещенного лунным светом.
Тогда быстрая петля обвила и сдавила бурое горло, и подобно тому, как
он это сотни раз делал в былые времена, Тарзан прикрепил конец веревки на
крепком суку и, пока зверь боролся за свободу и рвал когтями воздух, Тарзан
спрыгнул на землю позади него и, вскочив на его большую спину, вонзил раз
десять длинное узкое лезвие в свирепое сердце льва.
И тогда, поставив ногу на труп Нумы, он громко издал ужасный победный
крик своего дикого племени.
С минуту Тарзан стоял в нерешительности под наплывом противоречивых
душевных стремлений: верность к д'Арно боролась в нем с порывом к свободе
родных джунглей. Наконец, воспоминание о прекрасном лице и горячих губах,
крепко прижатых к его губам, победило обворожительную картину прошлого,
которую он нарисовал себе. Обезьяна-человек вскинул себе на плечи неостывшую
еще тушу и опять прыгнул на деревья.
Люди на веранде сидели почти молча в продолжение часа.
Они безуспешно пытались говорить на разные темы, но неотвязная мысль,
которая мучила каждого из них, заставляла их уклоняться от разговора.
-- Боже мой! -- произнес, наконец, бившийся об заклад. -- Я больше не
могу терпеть. Пойду в джунгли с моим скорострельным ружьем и приведу назад
этого сумасброда.
-- Я тоже пойду с вами, -- сказал один.
-- И я, и я, и я, -- хором воскликнули остальные. Эти слова как будто
нарушили чары какого-то злого ночного кошмара. Все бодро поспешили по своим
комнатам и затем, основательно вооруженные, направились к джунглям.
-- Господи! Что это такое? -- внезапно крикнул один англичанин, когда
дикий вызов Тарзана слабо донесся до их слуха.
-- Я слышал однажды нечто подобное, -- сказал бельгиец, -- когда я был
в стране горилл. Мои носильщики сказали мне, что это крик большого
самца-обезьяны, убившего в бою противника.
Д'Арно вспомнил слова Клейтона об ужасном реве, которым Тарзан возвещал
о своей победе, и он почти улыбнулся, несмотря на свой ужас, при мысли, что
этот раздирающий душу крик вырвался из человеческого горла -- и из уст его
друга!
В то время, когда все собравшееся общество остановилось на краю
джунглей и стало обсуждать, как лучше распределить свои силы, все вдруг
содрогнулись, услыхав рядом с собою негромкий смех, и, обернувшись, увидели,
что к ним, перекинув на плечи львиную тушу, приближается гигантская фигура.
Даже д'Арно был как громом поражен, потому что казалось невозможным,
чтобы с тем жалким оружием, которое взял Тарзан, он мог так быстро покончить
со львом, или чтобы он один мог принести огромную тушу сквозь непроходимые
заросли джунглей.
Все окружили Тарзана, засыпая его вопросами, но он только
пренебрежительно усмехался, когда ему говорили о его подвиге.
Тарзану казалось, что это все равно, как если бы кто стал хвалить
мясника за то, что он убил корову. Тарзан так часто убивал ради пищи или при
самозащите, что его поступок нисколько не казался ему замечательным. Но в
глазах этих людей, привыкших охотиться за крупной дичью, он был настоящим
героем; кроме того, он неожиданно приобрел десять тысяч франков, потому что
д'Арно настоял на том, чтобы он их взял себе.
Это было очень существенно для Тарзана, потому что он начинал понимать,
какая сила кроется в этих маленьких кусочках металла или бумажках, которые
постоянно переходят из рук в руки, когда человеческие существа ездят, или
едят, или спят, или одеваются, или пьют, или работают, или играют, или
отыскивают себе приют от холода, дождя и солнца.
Для Тарзана стало очевидным, что без денег прожить нельзя. Д'Арно
говорил ему, чтобы он не беспокоился, так как у него денег больше, чем нужно
для обоих. Но обезьяна-человек многому научился и, между прочим, и тому, что
люди смотрят сверху вниз на человека, который берет деньги от других, не
давая взамен ничего равноценного.
Вскоре после эпизода с охотой за львом, д'Арно удалось зафрахтовать
старый парусник для каботажного рейса в закрытую бухту Тарзана.
Это было счастливое утро для них обоих, когда, наконец, маленькое судно
подняло парус и вышло в море.
Плавание вдоль берегов совершилось благополучно, и на утро после того,
как они бросили якорь перед хижиной, Тарзан с лопатой в руках отправился
один в амфитеатр обезьян, где был зарыт клад. На следующий день он вернулся
к вечеру, неся на плечах большой сундук; при восходе солнца маленькое судно
вышло из бухты и пустилось в обратный путь на север.
Три недели спустя Тарзан и д'Арно уже были пассажирами на борту
французского парохода, шедшего в Лион. И, проведя несколько дней в этом
городе, д'Арно повез Тарзана в Париж.
Приемыш обезьян страстно стремился скорей уехать в Америку, но д'Арно
настоял на том, чтобы он сперва съездил с ним в Париж, и не хотел объяснить
ему, на какой безотлагательной надобности основана его просьба.
Одним из первых дел д'Арно по приезде в Париж был визит старому
приятелю, крупному чиновнику департамента полиции, -- куда он взял с собой и
