сокровищем морем вдоль берега, таким образом доставка его будет гораздо
легче. Это и быстрее и безопаснее и не заставит нас разлучаться. Что вы
думаете о моем плане, Тарзан?
-- Идет! -- сказал Тарзан. -- Сокровище окажется на месте, когда бы мы
ни явились за ним; и хотя я мог бы сходить туда теперь и нагнать вас через
месяц или два, но буду более спокоен за вас, зная, что вы не один в дороге.
Когда я вижу, до чего вы беспомощны д'Арно, я часто удивляюсь, как
человеческий род мог избежать уничтожения за все те века, о которых вы мне
говорили. Одна Сабор могла бы истребить тысячи таких, как вы.
Д'Арно засмеялся:
-- Вы будете более высокого мнения о своем роде, когда увидите его
армии и флоты, огромные города и могучие механические приспособления. Тогда
вы поймете, что ум, а не мускулы, ставит человеческое существо выше могучих
зверей ваших джунглей. Одинокий и безоружный человек, конечно, не равен по
силе крупному зверю; но если десять человек соберутся, они соединят свой ум
и свои мускулы против диких врагов, в то время как звери, неспособные
рассуждать, никогда не задумаются о союзе против людей. Если бы было иначе,
Тарзан, сколько прожили бы вы в диком лесу?
-- Вы правы, д'Арно, -- ответил Тарзан. -- Если бы Керчак пришел на
помощь Тублату в ночь Дум-Дума, мне был бы конец. Но Керчак не сумел
воспользоваться таким подходящим для него случаем! Даже Кала, моя мать, не
могла строить планов вперед. Она просто ела, сколько ей было нужно и когда
она хотела есть. Даже находя пищу в изобилии в такие времена, когда мы
голодали, она никогда не собирала запасов. Помню, она считала большой
глупостью с моей стороны обременять себя излишней пищей во время переходов,
хотя бывала очень рада есть вместе со мной, когда случайно на пути у нас не
встречалось продовольствия.
-- Значит, вы знали вашу мать, Тарзан? -- спросил с удивлением д'Арно.
-- Знал. Она была большая, красивая обезьяна, больше меня ростом и
весила вдвое по сравнению со мной.
-- А ваш отец? -- спросил д'Арно.
-- Его я не знал. Кала говорила, что он был белая обезьяна и
безволосый, как я. Теперь знаю, что должно быть он был белым человеком.
Д'Арно долго и пристально рассматривал своего спутника.
-- Тарзан, -- сказал он наконец, -- невозможно, чтобы обезьяна Кала
была вашей матерью. Если бы это было так, вы унаследовали бы хоть
какие-нибудь особенности обезьян. А у вас их совсем нет. Вы -- чистокровный
человек и, вероятно, сын высококультурных родителей. Неужели у вас нет хотя
бы слабых указаний на ваше прошлое?
-- Нет никаких, -- ответил Тарзан.
-- Никаких записок в хижине, которые могли бы пролить какой-либо свет
на жизнь ее прежних обитателей?
-- Я прочел все, что было в хижине, за исключением одной книжки,
которая, как я знаю теперь, была написана не по-английски, а на каком-то
другом языке. Может быть, вы сумеете прочесть ее.
Тарзан вытащил со дна своего колчана маленькую черную книжку и подал ее
своему спутнику.
Д'Арно взглянул на заглавный лист.
-- Это дневник Джона Клейтона, лорда Грейстока, английского дворянина,
и он написан по-французски, -- сказал он, и тут же принялся читать
написанный свыше двадцати лет тому назад дневник, в котором передавались
подробности истории, уже нам известной -- истории приключений, лишений и
горестей Джона Клейтона и его жены Элис со дня их отъезда из Англии.
Оканчивался дневник за час до того, как Клейтон был сражен насмерть
Керчаком.
Д'Арно читал громко. По временам его голос срывался и он был вынужден
остановиться. Какая страшная безнадежность сквозила между строками!
По временам он взглядывал на Тарзана. Но обезьяна-человек сидел на
корточках неподвижный, как каменный идол.
Только когда началось упоминание о малютке, тон дневника изменился и
исчезла нота отчаяния, вкравшаяся в дневник после первых двух месяцев
пребывания на берегу. Теперь тон дневника был окрашен каким-то подавляющим
счастьем, производимым еще более грустное впечатление, чем все остальное.
В одной из записей звучал почти бодрый дух:
Сегодня моему мальчику исполнилось шесть месяцев. Он сидит на коленях
Элис у стола, за которым я пишу; это счастливый, здоровый, прекрасный
ребенок.
Так или иначе, даже против всякой правдоподобности, мне представляется,
что я вижу его взрослым, занявшим в свете положение отца, и этот второй Джон
Клейтон покрывает новою славой род Грейстоков.
И вот, как будто для того, чтобы придать моему пророчеству вес своей
подписью, он схватил мое перо в пухленький кулачок и поставил на странице
печать своих крошечных пальчиков, перепачканных в чернилах.
И тут же, на поле страницы, были видны слабые и наполовину замазанные
оттиски четырех крошечных пальчиков и внешняя часть большого пальца.
Когда д'Арно кончил читать, оба человека просидели несколько минут
молча.
-- Скажите, Тарзан, о чем вы думаете? -- спросил д'Арно. -- Разве эта
маленькая книжечка не раскрыла перед вами тайну вашего происхождения? Да
ведь вы же лорд Грейсток!
Голова Тарзана поникла.
-- В книжке все время говорят об одном ребенке, -- ответил он. --
Маленький скелетик его лежал в колыбели, где он умер, плача о пище. Он лежал
там с первого дня, как я вошел в хижину, и до того дня, когда экспедиция
профессора Портера похоронила его рядом с его отцом и матерью, у стены
хижины. Это-то и был ребенок, упоминаемый в книжечке, и тайна моего
происхождения еще темнее, чем была прежде, потому что последнее время я сам
много думал о возможности, что эта хижина была местом моего рождения. Я
думаю, что Кала говорила правду, -- грустно заключил Тарзан.
Д'Арно покачал головой. Он не был убежден, и в уме его зародилось
решение доказать правильность своей теории, потому что он нашел ключ,
который мог открыть тайну.
Неделю спустя путники неожиданно вышли из леса на поляну.
В глубине высилось несколько зданий, обнесенных крепким частоколом.
Между ними и оградой расстилалось возделанное поле, на котором работало
множество негров.
Оба остановились на опушке джунглей. Тарзан уже готов был спустить
отравленную стрелу со своего лука, но д'Арно ухватил его за руку.
-- Что вы делаете, Тарзан? -- крикнул он.
-- Они будут пытаться убить нас, если увидят, -- ответил Тарзан. -- Я
предпочитаю быть сам убийцей.
-- Но, может быть, они нам друзья, -- возразил д'Арно.
-- Это черные люди, -- было единственным ответом Тарзана. И он снова
натянул тетиву.
-- Вы не должны этого делать, Тарзан! -- крикнул д'Арно-- Белые люди не
убивают зря. Mon Шеи, сколько вам еще осталось учиться! Я жалею того буяна,
который рассердит вас, мой дикий друг, когда я привезу вас в Париж. У меня
будет дела полон рот, чтобы уберечь вас от гильотины.
Тарзан улыбнулся и опустил лук.
-- Я не понимаю, почему я должен убивать чернокожих в джунглях и не
могу убивать их здесь? Ну, а если лев Нума прыгнул бы здесь на нас, я,
видно, должен был бы сказать ему: "С добрым утром, мосье Нума, как поживает
мадам Нума?"
-- Подождите, пока чернокожие на нас бросятся, -- возразил д'Арно, --
тогда стреляйте. Но пока люди не докажут, что они ваши враги -- не следует
предполагать этого.
-- Пойдемте, -- сказал Тарзан, пойдемте и представимся им, чтобы они
сами убили нас! -- И он прямо пошел поперек поля, высоко подняв голову, и
тропическое солнце обливало своими лучами его гладкую, смуглую кожу.
Позади него шел д'Арно, одетый в платье, брошенное Клейтоном в хижине
после того, как французские офицеры с крейсера снабдили его более приличной
одеждой.
Но вот, один из чернокожих поднял глаза, увидел Тарзана, вернулся и с
криком бросился к частоколу.
В один миг воздух наполнился криками ужаса убегавших работников, но
прежде, чем они добежали до палисада, белый человек появился из-за ограды с
ружьем в руках, желая узнать причину волнения.
То, что он увидел перед собой, заставило его взять ружье на прицел, и
Тарзан, из племени обезьян, вторично попробовал бы свинца, если бы д'Арно не
крикнул громко человеку с наведенным ружьем:
-- Не стреляйте! Мы друзья!
-- Ни с места, в таком случае! -- послышался ответ.
-- Стойте, Тарзан! -- крикнул д'Арно. -- Они думают, что мы враги.
Тарзан приостановился, а затем он и д'Арно стали медленно подходить к
белому человеку у ворот... Последний рассматривал их с изумлением,
граничащим с растерянностью.
-- Что вы за люди? -- спросил он по-французски.
-- Белые люди, -- ответил д'Арно. -- Мы долго скитались по джунглям.
Тогда человек опустил ружье и подошел к ним с протянутой рукой.
-- Я отец Константин из здешней французской миссии, -- сказал он, -- и
рад приветствовать вас.
-- Вот это мосье Тарзан, отец Константин, -- ответил д'Ар-но, указывая
на обезьну-человека; и когда священник протянул руку Тарзану, д'Арно
добавил: -- А я, -- Поль д'Арно, из французского флота.
Отец Константин пожал руку, которую Тарзан протянул ему в подражание
его жесту, и окинул быстрым и проницательным взором его великолепное
сложение и прекрасное лицо.
Тарзан, обезьяний приемыш, пришел на первый передовой пост цивилизации.
Они пробыли здесь с неделю, и обезьяна-человек, до крайности
наблюдательный, многому научился из обычаев людей. А в это время черные
женщины шили для него и для д'Арно белые парусиновые костюмы, чтобы они
могли продолжать свое путешествие в более пристойном виде.
XXVI
НА ВЫСОТЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Месяц спустя они добрались до маленькой группы строений на устье
широкой реки. Глазам Тарзана представилось большое количество судов, и снова
присутствие множества людей исполнило его робостью дикого лесного существа.
Мало-помалу он привык к непонятным шумам и странным обычаям
цивилизованного поселка, и никто не мог бы подумать, что этот красивый
француз в безупречном белом костюме, смеявшийся и болтающий с самыми
веселыми из них, еще два месяца тому назад мчался нагишом через листву
первобытных деревьев, нападая на неосмотрительную жертву и пожирая ее
сырьем!
С ножом и вилкой, которые он так презрительно отбросил месяц тому
назад, Тарзан обращался теперь столь же изысканно, как и сам д'Арно.
Он был необычайно способным учеником, и молодой француз упорно работал
над быстрым превращением Тарзана, приемыша обезьян, в совершенного
джентльмена в отношении манер и речи.
-- Бог создал вас джентльменом в душе, мой друг, -- сказал д'Арно, --
но нужно, чтобы это проявилось и во внешности вашей.
Как только они добрались до маленького порта, д'Арно известил по
телеграфу свое правительство о том, что он невредим, и просил о трехмесячном
отпуске, который и был ему дан.
Он протелеграфировал также и своим банкирам о высылке денег. Но обоих
друзей сердило вынужденное бездействие в продолжение целого месяца,
происходившее от невозможности раньше зафрахтовать судно для возвращения
Тарзана за кладом.
Во время их пребывания в прибрежном городе, личность мосье Тарзана
сделалась предметом удивления и белых и черных из-за нескольких
происшествий, казавшихся ему самому вздорными пустяками.
Однажды огромный негр, допившийся до белой горячки, терроризировал весь
город, пока не забрел на свое горе на веранду гостиницы, где, небрежно
облокотившись, сидел черноволосый французский гигант.
Негр поднялся, размахивая ножом, по широким ступеням и набросился на
