- Ха-ха-ха!
Я попрощался и повесил трубку. Майя тут же набросилась на
меня сзади со словами "мой пинкертончик!", повалила на ковер, и
начала очередной сеанс.
Объявление гласило:
!!! РАЗЫСКИВАЕТСЯ ХУДОЖНИК !!!
Всякого, кто может хоть что-нибудь сообщить
о личности человека, разрисовавшего ряд переходов
в берлинском метро картинами, взятыми нынче в рамку,
просьба позвонить по следующему телефону:
63-63-90-30
За конкретную и правдивую информацию вас ждет
!!! СОЛИДНОЕ ДЕНЕЖНОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ !!!
Номер телефона принадлежал берлинскому представительству
"Гвидона". Честно говоря, я остался не очень-то доволен
текстом. Мы с Малышкой и Троллем долго и яростно спорили о его
содержании, но ничего более удачного не получилось. Со своей
стороны Голдблюм также не преминул заметить:
- Ты детектив, мой мальчик, или лесоруб? Кто же слагает
подобные объявления? - Он щелкнул диктофоном и безо всякой
видимой связи произнес: - Приказать Джордану, чтобы часть
свободного фонда он перевел в акции... Поступили уже
какие-нибудь отклики?
- Пока нет. - Я сжимал в руке свежий номер газеты
"Европа-Центр" со злополучным объявлением.
- Держи меня в курсе.
- О'кэй.
Честно говоря, на отклики я не очень-то рассчитывал, но
оказалось, что я глубоко заблуждаюсь. Уже на следующий день
отклики посыпались, как из рога изобилия. Горбанюк даже
потребовал, чтобы я безвылазно находился в бюро.
Разумеется, я послал его к черту. Что значит, сидеть
безвылазно в бюро, если именно ради вылазок и было дано
объявление?
Причем первая же вылазка поначалу казалась успешной.
Позвонил мне один тип по фамилии Сыркин и сообщил, что
искомым художником является ни кто иной, как его племянник
Алик. По фамилии - тоже Сыркин.
Мы встретились на Александрплац возле вращающихся "Часов
Мира", когда в Берлине было 18-00, в Москве - 20, Нью-Йорке -
12, а в Сиднее - час ночи следующего дня.
- Да, неплохо было бы встретиться в Нью-Йорке или Сиднее,
- проговорил дядя Сыркин, приближаясь. - Берлин, конечно, тоже
ничего, однако этот язык... Почему в Германии государственный
не английский? Безобразие!
По-моему, он не шутил.
Он был маленького роста, но широкоплечий, с выдающейся
вперед челюстью и невыразительными глазками. Держался он прямо,
будто аршин проглотил. На вид ему было лет пятьдесят. Наверное,
основной его особенностью являлось то, что лицо его не
трансформировалось от выражения к выражению, как у остальных
людей, а новое выражение появлялось уже в готовом виде,
мгновенно. Так на экране телевизора появляется следующий кадр.
- А что скажете насчет Москвы? - поинтересовался я.
- Вы, разумеется, шутите. Из этой клоаки сейчас пытаются
вырваться все, кому не лень. Они, видимо, считают, что Запад
резиновый.
- К тому же и в Москве не говорят по-английски, - заметил
я.
- Напрасно иронизируете. Конечно, я слышал все эти сказки
про наш "великий и могучий", но могу вас заверить... Ду ю спик
инглыш?
- В очень ограниченной мере.
- Жаль. - На его лице появилась брезгливая гримаса.
- Итак, к делу, - сказал я нетерпеливо.
- Итак, к делу, - охотно повторил он и еще сильнее задрал
подбородок. - Как я уже упоминал, таинственным гением является
мой племянник Алик Сыркин. Готов передать его вам из рук в
руки, но сначала нам необходимо оговорить условия.
- Какие условия?
- То есть как?! Или я неправильно понял содержание
опубликованного коммюнике? Насколько мне помнится, там речь шла
о солидном денежном вознаграждении.
- За правдивую и конкретную информацию, - добавил я,
подняв вверх палец.
Безусловно, я был польщен, что мое нехитро составленное
объявление, получило такое звучное название - коммюнике.
Коммюнике! На какое-то мгновение я даже почувствовал себя
премьер-министром.
- Ну, естественно, правдивую и конкретную! - воскликнул
он. - Как же может быть иначе?
- Вы производите впечатление человека толкового, -
произнес я. - Тем более...
- Спасибо, - перебил он меня.
- Тем более кажется странным тот факт, что вы произнесли
имя племянника, так сказать - раскрыли карты, еще до того, как
получили вознаграждение. На кой, спрашивается, вы теперь нужны?
Он одарил меня язвительной усмешкой, одновременно
покачивая указательным пальцем из стороны в сторону.
- Без меня вам до него ни за что не добраться. Даже и не
пытайтесь.
- Так сильно он законспирирован?
- Уж поверьте.
- А вы немецким владеете?
С огромной скоростью на его лице замелькали кадры:
недоумение, подозрение, злость, досада. Все это сменилось, если
можно так выразиться, заставкой. Он удивленно смотрел на меня.
Словно перестал понимать по-русски.
- Я говорю, вы немецким владеете?
Он взорвался.
- Обязательно вам было напоминать мне об этом удручающем
явлении природы!
- Стало быть, все же немецкий, нравится он вам или нет, вы
знаете?
- Ну и что из этого?
- Так, знаете? - настаивал я.
- Приходится знать, - вынужден был уступить он. - Я здесь
живу.
- Почему же тогда вы не откликнулись на многочисленные
объявления аналогичного характера, напечатанные в немецких
газетах?
- А были подобные объявления? - не моргнув глазом,
поинтересовался он. Во всяком случае мне не удалось
зафиксировать даже минутного замешательства.
- Конечно, к тому же в столь впечатляющем количестве,
будто разыскивался самый крупный в мире алмаз. Или самый
опасный преступник.
- Вы знаете, я не читаю немецких газет, - заявил он.
-Macht kein spaЯ1.
- Будем считать, что вы меня убедили. - Кивнув головой, я
вздохнул. Начиналась самая тяжелая часть разговора. - О'кэй,
если ваш племянник действительно окажется тем самым художником,
вы получите пятьсот марок наличными.
- И это вы называете солидным денежным вознаграждением? -
возмутился дядя Сыркин. - Не может быть и речи!
- Вы так реагируете, как будто вам предлагают за пять
сотен прорыть туннель под Ла-Маншем. Каких-то несколько слов...
- Э, нет! Иной раз слова могут стоить дороже туннеля. Вы
сказали, что я произвожу впечатление человека толкового, а
вместе с тем держите за дурака. Если так пойдет и дальше, мне
действительно ничего не останется, как обратиться в немецкие
газеты.
Черт меня дернул упомянуть о них!
- Вы только подумайте, о чем мы говорим! - воскликнул я. -
Я представляю интересы наиболее опытного специалиста в этой
области в мире. Этот специалист роет землю и бьет копытами,
чтобы только сделать вашего племянника очень богатым человеком,
одним из самых известных на этом шарике. За сведения о нем вам
предлагается пятьсот полновесных бундесмарок наличными. А вы
еще торгуетесь. Вы что, не хотите своему племяннику добра?
- Я всем хочу только добра, - воинственно произнес он. -
Но в первую очередь я желаю добра самому себе.
Хотите верьте, хотите - нет, но в этот момент во мне
говорила не жадность, не соображение, что чем больше получит
этот широкоплечий кровосос - поклонник английского языка, тем
меньше останется самому. Во мне говорил обыкновенный
бухгалтер1. Видно, это глубоко въелось в кожу. Возможно - на
всю оставшуюся жизнь.
- Семьсот пятьдесят марок и баста, - отрезал я.
- Тысяча долларов! - прорычал он в ответ.
- Не может быть и речи!
Он бросил взгляд на большие часы, словно призывая их
полюбоваться таким патологическим скупердяем. Я тоже посмотрел
на часы.
- В Сиднее сейчас половина второго ночи, - вежливо сообщил
я.
- Тысяча марок и ни пфеннингом меньше, - воинственно
проговорил он. - В противном случае я немедленно обращусь к
вашим конкурентам.
Я печально вздохнул и проговорил:
- По рукам.
Он оживился.
- Давайте задаток, и мы немедленно отправляемся.
- Что еще за задаток?
- А вы себе иначе представляли? Надуть меня не так-то
просто - я тертый калач.
- Тогда нам нужно обсудить все с самого начала и до конца.
Вы получаете от меня, скажем, сто марок. Что происходит потом?
- О'кэй. Дальше мы едем на квартиру к племяннику. У него
имеется еще несколько аналогичных картин, подтверждающих
авторство. Вы выплачиваете мне оставшиеся девятьсот марок, и
племянник - ваш.
- Не годится, - покачал головой я. - Ведь я в живописи -
не копенгаген.
- Вот уж не ожидал! Не "копенгаген", а занимаетесь
подобным делом... Ладно у меня с собой имеется фотоаппарат.
Сделаем несколько контрольных снимков, покажете их вашему
клиенту.
- Идет.
- Но в этом случае к племяннику сейчас поеду я один. Ждите
меня здесь.
Он ушел быстрым, деловым шагом. Я провел на Александрплац
еще девяносто семь минут, временами поглядывая на часы. Во всем
мире жизнь неудержимо двигалась вперед. Я вспомнил о товарище,
пару лет назад уехавшем в Австралию. Для него скоро должно было
наступить утро.
Наконец я заметил дядю Сыркина быстро направляющегося в
мою сторону. Он так спешил, что даже запыхался, бедняга, и из
легких его вырывался тонкий свист.
- Вот.
В руке его был желтый конверт. В конверте находилось
несколько сырых еще фотоснимков.
- Гоните сто марок.
Я распрощался с одной из голубых купюр, на лицевой стороне
которой была изображена Клара Шуманн.
- Сколько вам потребуется времени для экспертизы?
- Думаю, с учетом дороги - часа два.
Секунду он размышлял.
- Хорошо, через два часа я снова буду здесь.
- То есть, в одиннадцать? - уточнил я.
- Выходит, что так.
- Не очень поздно?
- Ну, что поделаешь. К тому же ведь здесь не Нью-Йорк,
метро практически безопасно.
- Ах, значит в Германии все же имеются и свои
преимущества? - поинтересовался я.
- Конечно, -отозвался он, не уловив иронии. - Был бы еще
язык английский - цены бы ей не было.
Я немного покружил по улицам, прилегающим к Александрплац.
Где-то здесь я оставил машину, но она словно сквозь землю
провалилась. Это слегка озадачивало, и я клял себя за то, что
не удосужился хорошенько зафиксировать в памяти место парковки.
Я даже не посмотрел, как называется улица. Не мог припомнить ни
единого ориентира. Наконец, я плюнул на розыски, посчитав, что
сейчас главное - поскорее увидеться с Голдблюмом. Дожмем
Сыркиных, а уж затем разыщу свой лимузин.
Пришлось ехать на метро.
В вагоне я внимательно изучил фотографии. Они были сделаны
дешевеньким "Поляроидом", так что о сходстве цветовой гаммы не
могло быть и речи. Но по всем остальным показателям
изображенные на них картины явно напоминали те, что находились
в переходах метро. Я бросил рассеянный взгляд по сторонам,
предвкушая радостную реакцию Голдблюма на мое открытие, и тут,
неожиданно, заметил высокого рыжего парня, уткнувшегося в
газету.
Что-то необъяснимое заставило меня насторожиться. Я не
сразу сообразил, что именно. Мюнхаузен! - наконец всплыло в
памяти. Высокий, рыжий, худой. Значит я дал объявление в
газете, а он уселся мне на хвост. Дерьмо! Собачье дерьмо!
Меня бросило в жар. Если так, то он мог проследить путь
Сыркина, и теперь ему уже известен адрес племянника! Я совершил
работу для других. А ведь Голдблюм меня предупреждал!..
Впрочем, знай Мюнхаузен адрес племянника, он бы не плелся
